Когда моя святая мать
(мать и для грешника - святая!)
меня знаменьем
умоляла
не проклинать,
не убивать,
я мало что тогда изведал,
зато был юношески предан
святому правилу -
не лгать.
А перед глазами - моя мать...
После двенадцати
"Двенадцать",
шагами отгоняя сон,
спешат с судьбою
разобраться,
со мною тоже -
в унисон.
Лишь изначально понимаю,
за что и как
готовлюсь встать.
А Блок, как мать,
Христа спасая,
судьбе своей
не смог
солгать.