ОРЛЕАНСКИЕ НАПЕВЫ
1.МОЛИТВА ДЕВЕ-ЖАННЕ
“Когда затлел костер и поднялся дымок…”
“Орлеанская Дева” , Поль Верлен
Жанна, Жанна, летим до донжона! Ни жена, ни наложница, не-
жнокрылее чем махаон, в плащанице, как птица, во сне
войска латников, грезящих, спящих, полумертвых, давно неживых,
за тобою над полем летящих, чтоб войти, словно в храм, в дежа вю.
Где же было все это? Когда же? На каком, на таком на веку?
Два мальца перепачканных в саже. Печка. Свечка. Салазки в снегу.
Запах елки. Морковина –носом. Костяною рукою -- метла.
Здесь такие пылали заносы снеговые, что выжгли дотла
этот край, где костры провидения обглодали меня до камней,
ты ко мне что ли, а, привидение? Неужели? Теперь нет сомне-
ний, что меня ты ждала в этой башне, сквозь могильные плиты сочась,
расскажи, как тебе было страшно, как в руке трепетала свеча,
когда ты проходила сквозь стены, как топился податливый воск...
Мы лишь смрад загнивающей Сены. Только войско средь орд твоих войск.
Лишь туман. Пар из колбы алхимика, обретающий множество черт.
Силуэты Поэта и Схимника, сквозь которых вихляется Черт.
Жанна, Жанна! Ведь ты коронована, а не дОфин! В короне костра
твое войско тобой околдованное за тобою уходит в астрал.
И бормочет заклятья алхимик. И рыдает пропащий монах.
И шевелится что-то в хитине, чтобы сделать решающий взмах.
А пока расправляются крылышки, а пока сквозь доспехи не дар-
ом мы стучимся, как пар из под крышки,- из цветка уже каплет нектар,
и над Сеной миазмами гнили расползается сонный Париж,
запашистый, как сена навильник, Жанна, Жанна ты снова паришь!
Я лежу возле рва, запахавшись в запах тлена, в могильную вонь,
вновь готовый идти в рукопашную –твой фанатик, твой латник, твой воин.
Так лети – мы последуем тучей, все сметая, сжигая, губя,
чтоб над Сеною хмурой, текучей, вдаль летящую видеть--тебя.
2003
2.
Кленам вынесен все ж приговор,
не сносить им листвы, не наляпав
пятен крови – идут под топор,
сколько б ветру ни дали на лапу.
Знают все, что они колдуны,
что во сне приходили к девице,
чтобы трогать ее колтуны,
перед тем, как взялась удавиться,
и вещая скрипучим дуплом,
клен-уродец трещал, что он –дОфин,
но ошибся – и вот –поделом -
всею кроной – на аутодафе.
Хворост веток пластает, да так,
что уже ничего не добавить.
И окно, и подвал, и чердак
умиляются этой забаве.
Разбросают по ветру золу,
разберут почерневшие доски.
Только будет торчать на колу
голый ствол да гулять отморозки.
2003 г.
ВОЗВРАЩЕНИЕ КАЗАНОВЫ
Печальный извращенец –он все-таки вернулся,
а то ведь отбывал в иные времена,
вчера у букиниста я на него наткнулся,
листал тома старинные, шепча, -- и вот те на!
Блуждающий фантом, слепившийся из грез
гризеток и маркиз, львиц светских и цветочниц,
ты словно сон гашишный, к ним под панье пророс.
О, мрачный виртуоз ударов шпаги точных!
Сквозь толстый корешок спеша просунуть ногу,
сквозь ломкие листы и типографский шрифт,
он чтение занудное к нежданному итогу
привел. Мы с ним вдвоем мимо собора шли.
Готического шпиля штык -- в барочных тучек мякоть,
как шпаги в бок вельможный в брабантских кружевах.
Какая невозможная в Париже вонь и слякоть!
А он тащился рядом, чтоб пить и гужевать,
чтоб в спальнях воевать, чтоб драться на дуэлях,
чтоб из тюрьмы бежать, чтобы писать роман,
обмакивая страсть в податливых дуэний,
как бы перо в чернильницу, и , веруя в обман,
испанского сюжета, готовить инквизиции
богатый матерьял для обвинений и,
бесплотно растворясь, скрываться от полиции,
чтоб в ста местах явиться хотя бы на мгновение.
Вломясь в тюрьму трюмо, сметая роту склянок
с духами, притираньями, помадами и мазями,
он уносил мечтательниц на коврики полянок,
чтоб одарить замужних – цветочными экстазами.
С зашарпанным столом устав совокупляться,
расплывшись по листам чернильными разводами,
он вновь не уставал по простыням спускаться,
чтоб гордо удаляться, пока мужья разводами
грозя счастливым женушкам, метались у каминов,
желая вслед за Дьяволом лететь через трубу,
и снова завоевывал вершины кринолинов,
шипеньем стеарина вползая в их судьбу.
Пока перо скрипело, пока чадила свечка,
пока на сковородке плясали караси,
о, как же трепетало замужнее сердечко,
и как проникновенно в такт брякал клавесин!
2003 г.
ГОБЕЛЕНЫ
1. ПЕРВЫЙ СОН РЫЦАРЯ
Сном ли в руку навру про любовь, про такую большую и замковую?
Словно нити бегут по ковру – побежишь босоногой пейзанкою.
Буду рыцарем в латах сверкать, в гобеленовых дебрях дремучих,
только разве во сне доскакать, хоть и клячу забессамомучав?
С нами крестная сила и сонмища гадов –летучих посланников,
и могильная пыль, словно быль или боль, или луч из кристалла,
за тобой –шлейфом мантии –толпы нагие поклонников,
а за мною, как космы до пят, – тучи злобных весталок.
Безнадежность одежд этих длинных тем паче, и тем неймоверней,
чем темнее в лесу, только где ж раздобыть огонька нам?
Одинокое дерево в поле неистовей ханжеской веры,
дверь прожорливей зверя—и рвется с цепи, коль взалкала.
То ль ларец на дубу, то ли дыба, то ль в гробе хрустальном
возлежа, поцелуя горючего ждешь, то ли просто смеешься
сквозь текучие сны, наблюдая, за всем. Ведь тебе не пристало
в наши игры играть. А вот если умрешь, то проснешься!
2. ВТОРОЙ СОН РЫЦАРЯ
Я хочу вместе с этой молитвой лететь, чтоб, тебя догоняя,
меж бездомных поэтов сонеты слагать, на костре догорая
вместе, Жанна, с тобой, чтобы слиться дымами и пеплом смешаться,
знаю, знаю, что девушки скользких, чешуйчатых гадов страшатся!
Я не змеем к тебе, я не волком, не татью лесною, а эльфом,
в гобелен ухожу гибеллином, в твои сновидения - гвельфом.
В войны бдящих сердец, как в видения денных сражений,
в явь всенощных бессонниц, в надгробья моих поражений.
Я засну на весь день – и закованный в латы я буду сражаться,
чтобы ночью проснуться нагим – и к тебе, моя Жанна, прижаться,
словно Змий на ветвях, чтобы к каждой из веточек мог пресмыкаться,
вот бы только звездою на небе к тебе в этот раз просверкаться.
Вот бы только лучом дотянуться, когда у огня не осталось сомнений—
то ль сожжет, то ль сожрет. Тем нас сделает, Жанна, вселенней!
Даже пепла не надо. А дым – он, конечно, поднимется ввысь.
Я с тобой, моя Жанна, я крест на груди твоей, дева, молись!
Я горю, обжигая, я плавлюсь, я нитью дымлюсь, прижимаясь,
вот и сбылось—а как я хотел, как я ждал, как я, маясь,
в ту ложбинку мечтал вжаться кольцами – медленно,
вот теперь и стекаю, как змейка, - расплавленной медью.
3. ИЗОЛЬДА
1
Конь да всадник в чистом поле,плащ трепещет на ветру.
Рыцарь воли, рыцарь боли,скачет небом поутру.
Ты куда, мой рыцарь, мчишься,одинокий Палладин,
не твои ли в поле чистом кости тлеют меж руин?
Изольда! Свети звездою изо льда.
Изольда! Чтоб мог я знать идти куда.
Изольда! Ты словно крылья за спиной,
Не надо мне звезды иной.
2
На какой войне погиб ты,на какой ты бой спешишь?
Стан Изольды, девы гибкой,будто стон твоей души.
Где вы, рыцари сражений,где бойцы добра и зла?
Ведь теперь вы только тени -вот такие, брат, дела.
Изольда! Кого ты ждешь в своём окне?
Изольда! Ну скажи хоть слово мне.
Изольда! Догорают небеса.
Я тебе сказал бы, только -
что, поверь, не знаю сам.
3
Заятянуло сон-травою Старый замок, затхлый ров.
Что гремишь над головою кубок молодых пиров?
Подними повыше чашу,с пенным грогом, чтобы гром
В небе грянул, славя нашу ношу в небе золотом.
Изольда! Сядь со мною на коня.
Изольда! Обними сильней меня.
Изольда! Я твой рыцарь, я твой паж.
Изольда! Этот вечер все же наш.
Осень, 2006г.
4. ЗАКЛИНАНИЕ
Я тебя испытал нечестивой молитвой прелата,
я к тебе напускал рати тварей крылатых,
я крутился вокруг твоих юбок, как черт,
в воскресение вербное,
чтобы пав с неприступных высот,
в понедельник женою неверною
ты проснулась. Чтоб прОкляла мужа законного,
чтоб невзвидела мира того заоконного,
что иконой придвинулся к раме,
в светелку заглядывая.
Словно в храме -
стоять в подвенечном
платье
и слезы заглатывать
вечно.
Чтобы Млечным
Путем - вот расплата—
я и ты, отлетев,
кой –кого озадачив,
превратились в церковный напев,
окончательно озодиачев.
2003,11, 02, воскресенье.
***
Кленовая ветка – ты вето души,
а крона, как клетка, из птичьего свиста.
С таким вот устройством, в зеленой тиши
прожить бы соловушкой лет этак триста.
Но старость приходит, как смена листвы,
на голые прутья, как гибкость - на дупел
скрипучее чрево, как космы ботвы -
на сгнившие стебли. И песню не ту пел
ты, прячась меж веток! А надо б свистеть
как тот ураган, что обрушивал души,
срывая их с петель, чтоб жутко скрипеть,
качая на крючьях прогнившие туши.
Чтоб смрад раздувая, как будто кадило
ты клюв погружал, как шумовку в огонь,
и чтобы оттуда , как будто Аттила,
исторглась на крыльях поющая вонь.
2012
***
И вот закончен путь земной
и рвутся кони чёрной масти,
особенно тот вороной-
на нем верхом печальный Мастер.
У Азозелло , как назло
клык и пиджак не исчезают...
А Бегемот:"Борзо зело!
Смотри как звёзды лучезарят!"
В ответ ему:"Не надо крови,
чудес, оторванных голов!"
Печальным рыцарем Коровьев
тьмы перемахивает ров.
Четыре рыцаря по небу-
не тучи то, а плюмажи,
как бы язык прилипший к нёбу,
когда всё сказано уже.
Сверкнёт звезда -пенсне Коровьева,
кошачьим глазом ли Луна
на землю зыркнет. "Как здоровье?"-
пиджачник ухмыльнётся нагло
после того, как комсомолка
трамваем голову оттяпает
и вот , увы, навек умолкнув,
от комнатных уютных тапок,
халата, чая недопитого -
куда-то ввысь...И Берлиоз
не понимает-это пытка
или блаженство? Вот вопрос.
2011
ПОЛЁТ
Деревья за окном , как волосы Марго,
черней кошачьей шерсти до горизонта-пашня,
в романах так бывает- я не успел моргнуть-
и вот уже пора. "Заканчивайте шашни!"-
крик Азозелло в ухо.И кони роют землю,
и Воланд молчалив.И плащ по ветру реет.
Цвет неба ядовит, как выпитое зелье,
и бледная луна, как висельник на рее.
Отчаливать пора, сколь это не печально-
огонь в печах как будто пиастры в сундуках...
Огония ли это? Иль танцы со свечами?
Деревьев силуэты? Манто на мертвяках?
Чего казалось проще -воскликнуть; "Брацы, чё вы!
Неужто вы опять за Мастером и рыжей
ведьмачкой - воплощеньем картёжной дамы черви,
подальше от реальности понавострили лыжи!"
Со СтИвинсоном на ночь? Булгаков под подушкой?
Кот. Маг. Пират безногий. Да попка-попугай.
Как Маргарите, пишешь опять своей подружке?
И пышешь вдохновением. Давай - стихи слагай!
Плащ Воланда накроет, лишь ветер дунет в парус,
лишь конь рванет из рук горячую узду,
и вот ты скачешь пО небу - с Марго своей напару,
чтоб вместо бриллианта ей-вечернюю звезду.
2010
ПОБЕГ
Узоры , как след от стилета у Зорро,
скелеты деревьев белей мертвецов,
снег сорится перьями взбалмошной ссоры,
и мрачен ветвей переплёт и свинцов.
Витраж их едва лишь из комнат подсвечен
мерцаньем гирлянд и блистаньем шаров,
и мысль о побеге, как в медном подсвечнике
свеча, в замороченных фибрах дворов.
Роятся ли перья подушки распоротой,
сквозь прорези маски ли взгляд ледяной,
звенят ли бокалы, скрипят ли ботфорты,
в карете ль несусь я с чужою женой?
Уже не заштопать изорванной наволочки,
хрипит словно ветер, проколотый муж,
уже в префектуру с известием - нАрочный,
поймавший, получит награду к тому ж.
За ночью позора, которую выкрав,
ты, с Зорро удрала, роман закрутила -
безликое утро по стареньким выкройкам,
живехонький муж, дети, кухни рутина.
И только узор на оконном стекле
дворцы да кареты, просвет для обзора,
хлопочешь на кухне в привычном тепле,
чтоб все же сбежать с восхитиельным Зорро.
2011
ЧЁРНАЯ МЕССА
Юлии М.
В масонскую ложу похоже ты вхожа,
в твоём декольте эта мушка на коже,
подобна планете, монете изврата...
Врата отворяешь и нет мне обратного
пути. Неэвклидовы эти пространтва-
так странно манЯт...Я впадаю в прострацию
твоих оберраций, здесь не оберёшься
греха - и на что же мне всё ж опереться?
Я твой Калиостро, я дух Кали Юги.
Я тут. Пусть метут озверевшие вьюги.
Пусть в фуге потонет блаженный твой голос.
Я сослан в опалу. Запахнута полсть.
Пылает пентакль. Окончен спектакль.
тебя обнимаю-не волосы-пакля,
головка плутовки-оскаленный череп
и валятся с губ оползающих черви.
Возница, вези ж сквозь глазницы пурги,
пока длится месса, не видно ни зги.
В замесе метели, Мессир, каждый дом
химерами скалится, как Нотр Дам.
Горгулии улиц, оскалились хищно,
неужто я всё же тобою похищен?
Скорее всего ты похищена мною,
зачем мну в объятьях чужую жену?
А может подбросили братья -масоны
мне эту как будто живую матрону?
Матрену , убитую конюхом Прохором
и вот откопали средь ночи тот прах её,
чтоб можно свершить было чёрную мессу,
и кони несут вас к дремучему лесу,
и впилась мертвячка губами в тебя,
и черти по следу несутся трубя.
Ну что же, магистр, совершите обряд,
которую ночь уже это подряд-
в карету вы входите с юной феминой,
с такою блаженно молитвенной миной.
Спешите же к лесу, но шпагу, повеса
готовьте, вас муж ожидает у леса,
открыта могила и черная месса,
в разгаре. Иль всё-таки вы не бельмеса
в делах Розенкранца, магистр, Гермеса?
Метель опускается словно завеса,
Зевес -громовержец ждет жерты-жратвы,
и пищей его всё же станете вы.
2011