========== БИБЛИОТЕКА ФУТУРСОБРАНИЯ ===========
Крученых А., Хлебников В. Мирсконца. М.: [изд. Г.Л. Кузьмина и С.Д. Долинского, 1912]
===============================================
Алексей Кручёных
МИРСКо`НЦА / стихотворения
=== куют хвачи черные мечи… ===
куют хвачи черные мечи
собираются брыкачи
ратью отборною
темный путь
дальний путь
твердыне дороге
их мечи не боятся печи
ни второй свечи
ни шкуры овчи
три
ни крепких сетей
огни зажгли смехири
сотня зверей
когтем острым
рвут железные звери
стругают
стучат извнутри староверы
огнем кочерги
у них нет меры
повернул лихач зад
налево
наехал на столб наугад
правил смрад
крыши звон стучат
==== При гробовщике =====
рат та тат
черных кружев
молоток
смех тревожит
черный край
пахнет гробом
черный креп
раз два
три шьют
молодые шьют
черный дом
черный сор
мерку кит снимает
первый сорт
вышли моды
человек
вот ушел
вот пришел
гвоздь для матушки
======= Сон ========
майки сидят
жуки сидят
колышется туго
дышется
пар колышется
под соломой я
голова
выросла трава
Глаза косит
паук сидит
в волосах
зуб колышется туго дышется
плеток плетет
седлает скотину
крамольник наук
распахнулось
мокрое веко
зеленый глаз
заковыка
засыпает
и сквозь стреху
выглядает
Велимир Хлебников
МИРСКоНЦА / драма
I
Поля. Подумай только: меня, человека уже лет 70, положить, связать и спеленать, посыпать молью. Да кукла я, что ли?
Оля. Бог с тобой! Какая кукла!
Поля. Лошади в черных простынях, глаза грустные, уши убогие. Телега медленно движется, вся белая, а я в ней точно овощ: лежи и молчи, вытянув ноги, да посматривай за знакомыми и считай число зевков у родных, а на подушке незабудки из глины, шныряют прохожие. Естественно я вскочил, — бог с ними со всеми! — сел прямо на извозчика и полетел сюда без шляпы и без шубы, а они: «лови! лови!»
Оля. Так и уехал? Нет, ты посмотри, какой ты молодец! Орел, право — орел!
Поля. Нет, ты меня успокой, да спрячь вот сюда в шкап. Вот эти платья, мы их вынем, зачем им здесь висеть? Вот его я надел, когда был произведен, — гм! гм! дай ему царствие небесное, — при Егор Егоровиче в статские советники, то надел его и в нем представлялся начальству, вот и от звезды помятое на сукне место, хорошее суконце, таких теперь не найдешь, а это от гражданской шашки место осталось, такой славный человек тогда еще на Морской портной был, славный портной. Ах, моль! Вот завелась, лови ее! (Ловят, подпрыгивая и хлопая руками.) Ах, озорная! (Оба ловят ее.) Все, бывало, говорил: «Я вам здесь кошелек пришью из самого крепкого холста, никогда не разорвется, а вы мой наполните, дай бог ему разорваться!» Моль! А это венчальный убор, помнишь, голубушка, Воздвиженье? Так мы все это махоркой посыплем и этой дрянью, что пахнет и плакать хочется от нее, и в сундук положим, запрем, знаешь, покрепче и замок такой повесим хороший, большой замок; а сюда, знаешь, подушек побольше, дай периновых — устал я, знаешь, сильно, — чтобы соснуть можно было, что-то сердце тревожно: знаешь, такие кошки приходят и когти опускают на сердце, сама видишь все неприятности: коляска, цветы, родные, певчие — знаешь, как это тяжело! (Хнычет.) Так если придут, скажи: не заходил и ворон костей не заносил, и что не мог даже никак прийти, потому что врач уже сказал, что умер, и бумажку эту, знаешь, сунь им в самое лицо и скажи, что на кладбище даже увезли проклятые и что ты ни при чем и сама рада, что увезли, бумага здесь главное, они, знаешь, того, перед бумагой и спасуют, а я... того (улыбается), сосну.
Оля. Родной мой, заплаканы глазки твои, обидели тебя, дай я слезки твои этим платочком утру! (Поднимается на цыпочки и утирает ему слезы.) Успокойся, батюшка. Успокойся, стоит из-за них, проклятых, беспокоиться, улыбнись же, улыбнись! На, рябиновку налью: вот выпей, она помогает, вот мятные лепешки, и свечку возьми в черном подсвечнике, он тяжелее.
Звонок.
Поля. От моли насыпь в сундук (прыгает с подсвечником в руке. Она с победоносным видом запирает на ключ, оглядывает и подбоченясь выходит в переднюю).
Голос в передней. Доброе утро! М-м э-э! Па... Нико... э-э?
Оля. Царство ему небесное! Вот... хмык, хмык... (Плачет.) Увезли, спрятали. Увезли, а он сердечный — живехонек!
Голос в передней. То есть? Э-э! — тронулась старуха, совсем рехнулась! Э-э? — это чудо, это, э-э, можно сказать случай!
Оля. Умер, батюшка, умер, с полчаса только, ну, что мне, старой, божиться: ногами в гробу... А он умер, честное слово, а вы, может быть, куда-нибудь торопитесь, спешите, а? А то посидите, отдохните, если устали, уж уйду свечу поставить, знаете обычай, вы отдохните, посидите в гостиной, покурите, а ключа не дам ни за какие смерти: режьте, губите, волоките на конских хвостах белое тело мое, только не дам ключа, вот и весь сказ. Посидите в гостиной, не бойтесь...
Он. Того...
Оля. Да вы не спешите, куда же вы торопитесь? Ушел-таки... А странный, говорит, случай. (Стучит ключом в шкап.) Ушел, соглядатай проклятый, уж я и так и так...
Поля. Что? Ушел?
Оля. Ушел, родной.
Поля. Ну и слава богу! И хвала ему за то, что ушел. А я сижу здесь да думаю: что и как оно обернется, а оно все к лучшему.
Оля. Уж я ему: «Да вы куда-нибудь торопитесь, может быть, спешите?» А ему все невдомек, прости господи! Да ты выдь, батюшка. Опять звонок! И отпирать не буду: прямо скажу — больна да при смерти! Кто там? (Неясный ответ.) Больна, сударь мой, больна!
Голос неизвестного. Я врач.
Оля. А у меня, сударь, такая болезнь, что увижу врача — или метла в руку прыгает, или кочерга, а то воды кувшин или еще что хуже.
Голоса за дверью. Что? — По-видимому! Как быть?
— А бог с ней! Нам-то что?
— Пусть себе ездит на помеле!
Оля. Ушли, удалой мой, ушли.
Поля. Что-то глуховат...
Оля. Я им метлой, как тут не уйти? (Отпирает ключом дверь, накрывает на стол.) Уедем в деревню... нехорошо: певчие, чужие люди, лошади в шляпах.
II
Старая усадьба. Столетние ели, березы, пруд. Индюшки, куры. Они идут вдвоем.
Поля. Как хорошо, что мы уехали! До чего дожили: в своем дому пришлось прятаться... Послушай, ты не красишь своих волос?
Оля. Зачем? А ты?
Поля. Совсем нет, а помнится мне, они были седыми, а теперь точно стали черными.
Оля. Вот, слово в слово. Ведь ты стал черноусым, тебе точно 40 лет сбросили, а щеки как в сказках: молоко и кровь. А глаза — глаза чисто огонь, право! Ты писаный красавец, как говорили деды в песнях старых! Что за притча такая?
Поля. Ты видишь, кстати, наш сосед приехал к нам и об естественном беседует подборе с Надюшей. Смотри да замечай: не быть бы худу.
Оля. Да, да, и я приметила. А Павлик бьет баклуши, пора учиться отдавать.
Поля. К товарищам: пускай собьют толчками и щипками пух нежный детства. Не дай бог, чтоб вырос маменькин сынок.
Оля. Ну уж пожалуйста! Помнишь ты бегство без шляпы, извозчика, друзей, родных... тогда он вырос... и конский колыхался хвост над медной каской, и хмурые глаза смотрели на воина лице угрюмом, блестя огнем печально дорогим, а теперь пух черный на губе, едва-едва он выступает, как соль сквозь глину, — опасная пора: чуть-чуть недоглядишь — и кончено!
Подходит Петя с ружьем и вороном в руке.
Петя. Я ворона убил.
Оля. Зачем, зачем? Кому же надо?
Петя. Он каркал надо мной.
Оля. Обедать будешь ты один сегодня. Запомни, что, ворона убив, в себе самом убил ты что-то.
Петя. Я сыт: я сливки пил у Маши.
Оля. У Маши?.. Завтра ты уедешь!
Поля. Да, сударь, рано, очень рано!
Петя. И хлеба черный кус она мне принесла.
Поля. Пора служить!
Петя. Кому, чему? Себе — согласен, а также милым мне.
Поля. Приятно слышать! А, происхождение видов! Добро пожаловать к нам в гости! Нинуша, Иван Семенович здесь! Не правда ли, что у обезьян в какой-то кости есть изъян? Мы не учены, но любит старость начитанных умы.
Оля. Ушли куда-то...
Поля. Как будто бы в беседку. Опасная соседка!
Оля. Беседка, м-м, пора, пора!
Появляется сияющая Нинуша.
Нинуша. Он, он! (Отвечая на молчаливый вопрос, говорит.) Да, да!
Нина. Он начал про Дарвина, а кончил так невинно: «На небе солнце есть, а после — я имею честь»... и сделался совсем иной и руку поцеловал слюной.
Поля. Я очень рад, я очень рад, будь весела, здорова, умна, прекрасна и сурова.
Нина. Об этом знала я тогда, когда сидели мы в саду на той скамье, где наши имена в зеленой краске вырезаны им, и наблюдали сообща падучих звезд прекрасный рой, и козодой журчал вдали, и смолкли шепоты земли.
Поля. Давно ли мы, теперь они, а там и вы — так все сменяется на свете.
Нина. Но видишь, он стоит под деревом, и я скажу ему «согласна». Согласен? (Хватает за руку.)
Поля. М-м-м!
III
Лодка, река. Он вольноопределяющийся.
Поля. Мы только нежные друзья и робкие искатели соседств себе, и жемчуга ловцы мы в море взора, мы нежные, и лодка плывет, бросив тень на теченье; мы, наклоняясь над краем, лица увидим свои в веселых речных облаках, пойманных неводом вод, упавших с далеких небес; и шепчет нам полдень: «О, дети!» Мы, мы — свежесть полночи.
IV
С связкой книг проходит Оля, и навстречу идет Поля. Он подымается на лестницу и произносит молитву.
Оля. Греческий?
Поля. Грек.
Оля. А у нас русский.
Встречаются через несколько часов.
Оля. Сколько?
Поля. Кол, но я, как Муций и Сцевола, переплыл море двоек и, как Манлий, обрек себя в жертву колам, направив их в свою грудь.
Оля. Прощай.
V
Поля и Оля с воздушными шарами в руке, молчаливые и важные, проезжают в детских колясках.
<1912>
________________
: Т.З.