А ты закрываешь глаза и снова считаешь до ста.
То на холод мне жалуешься, то на усталость...
Ты знаешь, мы ведь с тобою не выросли ничерта,
но отчего-то нам очень знакома старость.
Ты по-прежнему любишь вести разговоры про смерть
и черту подводить под любой своей заморочкой.
За черту ты, пожалуй, могла бы и подсмотреть,
но она уже сжалась
предельно
до мертвой
точки.
Мир двоится в глазах, и он вроде правдоподобно жив.
Марципановый снег в перевернутый купол ладоней.
Ты молчишь, но молчаньем таким - будто стих
оборвался на полуслове.
Или слово споткнулось и уползло,
а осталось молчание - ипостась и икона.
Ты грустишь, но за грустью всегда светло,
если только за нею не безысходность.
Мы идем, и шаги расправляют морщины снегам.
Тишина, но мы сами становимся речью мира.
Тишина, только мир говорит за нас, то есть нам,
то есть нами.
А дальше - помехи в эфире.