Абсурд пропитывает существование настолько, что находясь внутри бытового, житейского абсурдизма, человек, как правило, не подозревает о том, насколько он увяз в абсурде. В иных случаях, когда есть время "остановиться подумать", конечно, досаждают мысли о ненастоящести и невсамделишности происходящего, да и вообще сущего. Но эти мысли мимоходом редко прочувствованы.
Теперь о Виане. Представим, что с ощущением абсурдности бытия он жил всю свою сознательную жизнь. Но чтобы написать виановский текст, Виану нужно было отказаться от этой укоренившейся в нём идеи, чтобы с позиций здравого смысла посмотреть на тему "Пены дней" или "Осени в Пекине" или верноновских вещей. Он делает над собой усилие, противоположное тому, которое делает большинство людей, чтобы приблизиться к пониманию абсурдности явлений жизни; он постигает обыденную незамысловатость и подлинность происходящего: в Виане пробуждается человек стендалевского образа мыслей. И с этого момента появление виановского романа оправдано: автор - один из нас. И абсурд Виана чужд Виану-автору, но органичен для Виана-мыслителя или, лучше сказать, Виана-практика.
Есть и иная ситуация, когда автор является персонифицированным абсурдом и как автор, и как частное лицо. Это Хармс.
А есть Бротиган. Он вне этой системы координат, хотя и имеет дело с абсурдом. Бротигана питает хаос, именно поэтому у писателя нередки строгие, упорядоченные и/или глубокие тексты. Хаос превращается в порядок и наоборот, при всём том, что хаос - первичен. Какое место здесь занимает абсурд? На мой взгляд, играет роль ферзя на шахматном поле имени Ричарда Бротигана.