Небо тревожное,
капельно-синее
глядит миллиардами огоньков
на мою постовую линию
в три десятка шагов.
Глядит созвездиями
и галактиками
на меня одного.
Какой неизбежно маленький
я перед взором его!
А жизнь, -
ей, наверно, завещано -
бежала иль просто шла,
и где-то мой бывший заведующий,
сопя, подшивал дела,
а где-то девчонки в фантики
играли,
про всё забыв,
а жиденькие аспирантики
чертили,
наморщив лбы...
Вставали плотины где-то,
гудели пролёты мостов.
Но слышен был всей планете
звук тридцати шагов.
Люди любили,
плакали,
кто-то, объевшись,
спал,
в кронах вороны каркали...
А я всё шагал
и шагал.
Если б тогда кто из жалости
вдруг
караул мой снял,
я бы сейчас - пожалуйста! -
вновь его отстоял.
Как будто ни мускулов
стиснутых,
ни сполохов,
ни стихов.
Лишь моя постовая линия
в три десятка шагов.
Январь, 69 г.