Дорогая Вера,
я покидаю Мельбурн,
город, состоящий из флагов полностью,
с пустотой в мерно пульсирующей под ребрами полости.
Истоптанные ступени овивает плющ, облегает мох.
Эта женщина, Стелла, кто мог бы подумать, Господи, кто бы мог
предположить, что после Гуадалканала с его песком,
карей водой, свинцовым небом, красными снами с чужим истерично рвущимся в голову голоском,
может случиться что-то такое, о чем
будет молчать укоризненно ангел за правым моим плечом.
Вера, Мельбурн прекрасен.
Дома и улочки, закоулки садов -
вот она, прелесть войной не тронутых городов.
Тишина.
Собака бежит по улице, чью-то газету зажав в клыках.
Тянешься к ней
потрепать по загривку,
и в белой шерсти
почти незаметна
кровь на твоих руках.
Мельбурн - город, в котором тебе удается спать.
Это дивная встреча, Вера,
ты,
твой сон
и кровать.
И эта женщина, Стелла.
Вера, я не бывал женат, не растил детей, не хоронил отцов,
на меня не пришлось ни новых начал, ни устаревших концов.
Случались прорывы - я подошел к тебе и вымолил право тебе писать,
не отправляя писем,
не собираясь ждать
ответов и прочей континентальной мелочной ерунды.
И без того твое имя поминается мною всуе
на все лады.
Вера, в Мельбурне славно.
Трамваи, флаги, спокойный сон.
Я просил у Господа паузы,
и паузу мне предоставил Он.
Со свойственным чувством юмора.
Мельбурн - город,
в котором
тебе
дают
осознать,
что такое семья.
Чтобы ее отнять.