Пусть роман-катастрофа начнется так:
Томас напишет Мари на куске картона,
Чтоб успокоить вставит пару ее цитат.
В волнах почерка цитаты с успехом тонут.
«Как кашель пьянчуги, мокрые крыши,
Старой шинелью вылинял город
И я боюсь только, что мог не услышать
Голос, когда все сирены запели хором.
И за что это время только прозвали зимой?
Это же осень, тут ведь такие грибы растут…
А то, что пепла слой, так что пепла слой?
Если здраво подумать, так масштаб раздут.
Последние месяцы нет вестей снаружи,
Откуда почта? Тут голубь летит и сгорает,
Передайте бухгалтеру, что баланс нарушен.
Помнишь «чуму» Камю? Но тут без морали.
Когда облака стали сыпаться сверху,
Я не верил, что когда-то любил небо и море,
Если там наверху был главный – свергнут
(Закрываю глаза, оно, как во сне голубое)
Любил говорить множество общих слов:
Люблю лето, солнце, как ночью горят фонари.
Слишком любил себя, какое-то творчество.
Прости, что боялся любить тебя, Мари»
Дальше Томас встает и шагает по комнате .
У него нет ноги, руки, вообще он единый атом.
Вместо письма у Мари этот знакомый текст.
Ее почерк. Редкий голубь долетит до середины ада