Меня всего сожрали с потрохами
И я себя всего давно уже сожрал
Остались только кости, только кости,
Я б даже эти кости
Никому бы не отдал.
Но забирают даже эти кости –
Меня кусает черный наглый клоп,
Воняет он людским дерьмом
И прыгает, хохочет,
Сказать он, видно, что-то хочет,
Но нечего сказать.
Я раздавлю тебя, размажу
И водкою залью,
Но изгоню тебя отсюда, прогоню.
Какой же он нахальный обормот
Он с наглой мордою
Ко мне все пристает
И совесть он мою, мою он
Совесть жрет.
Во мне живет мохнатенький урод.
Мое он сердце гложет и разум мой сосет.
Будь проклят ты, мохнатенький урод.
Что за проказа, что за организм,
Всосался красный жуткий
Клещ в меня и нету места мне,
И нет покоя, и нету сна.
Всосался жуткий клещ в меня.
И там внутри меня живет
И жрет меня, и кровь мою он пьет.
Он по ночам меня так достает,
Пристанет так, что до утра не отстает
И кровь мою он, падла, ночью пьет.
Что ж делать, он внутри меня живет.
Так что ж, кормить я должен эту тварь!?
Ну, что ж, на! Подавись! На! Жри!
Ему я тычу в рожу, Петра святого
И на коленях до утра молюсь я снова,
А может сгинет, может он умрет,
Но нет, живет он, падла, все живет
И жрет меня он, жрет.
Я – жлоб, я – клоп, я – клещ,
Я – тощий, желтый плешь.
Все было, есть и будет только так,
Когда последний проиграет такт
И эти мерзости, дожрав меня,
Скукожившиеся упадут
На день, средь бела дня,
И поползут по стенкам от меня.
А я от них ни шагу никуда,
Буду лежать три ночи и три дня
И разлетится все, как паутина от огня,
И тень от тени убежит,
И ты расплавишься, уродливый вампир,
Расплавишься во мне на солнечном
И яростном огне.