Закрыть глаза – не значит умереть,
А память, что торопится по рельсам
С усмешкой сонною,
В плену далёких встреч,
Споткнулась вдруг о серую громаду
И вздрогнула.
Я вышел на перрон.
Был Харьков весь в дожде,
И тучи
С напором наглым
Лезли друг на дружку.
На привокзальной площади плескались
Безжалостные лужи.
На Полтаву
Не будет поезда часов пятнадцать-двадцать.
Что делать?
А, поеду на такси!
Машина с шашечками замерла у входа,
И я уже поставил чемоданы
В багажник.
Вдруг раздался крик:
- Постой, не торопись!
Всего минуту!
Ко мне спешила старая цыганка
В цветастом полушалке,
И звенело
На ней монисто
В чёрном серебре.
- Есть разговор!
Но мне зачем старуха
С безумными глазами?
Что она
Такого сообщит
В пустом желанье
Отвлечь меня от жизни и мечты?
- Поехали! – я попросил таксиста,
И мы рванулись с места,
А навстречу
Помчался серый город
В лёгкой дымке,
Неслись дома по мокрому асфальту
Куда-то в обречённую тоску.
Но город кончился,
Как синий дым,
Внезапно,
И закружилась в танце нежность лета –
Поля, леса.
А вот уже – Полтава,
Выходит тётя Фрида на порог.
Лет двадцать мы не виделись,
С тех пор,
Как проводил я горестно на поезд
Её и Раю,
Милую сестрёнку,
С которой вместе шли через войну
По медленным дорогам ожиданья
И пробужденья радужных надежд.
- Ты помнишь, - мне сказала тётя Фрида, -
Как вы читали в детстве Льва Кассиля,
Ту повесть,
Где цвела за горизонтом
Смешная Синегория-страна?
- Конечно, помню!
- Ты тогда твердил,
Что в той стране иная жизнь,
И краски
Светлее и заманчивее.
Помнишь?
- Конечно, помню! – снова я ответил,
Посетовав, что это только сказка,
И с жизнью не сольётся никогда.
- А Лола?
Помнишь Лолу?
- Кто такая?
Я память напрягал,
Но - бесполезно,
А тётя Фрида тихо засмеялась:
- Видать, ещё не наступило время
Для огненных прозрений.
Подождём!
Дни отпуска всегда неудержимы,
Их, кажется, так много,
Но однажды
С тоскою замечаешь – всё промчалось,
И родственные встречи – в прошлой жизни,
А впереди лишь рельсов суета.
Был Харьковский вокзал совсем не серым,
Играло солнце в окнах,
На перроне
Смеялись люди.
Я зашёл в вагон,
Купе дрожало тишиной надежды.
- Ну, здравствуй! – прошептала мне цыганка,
Рассыпав кудри в тёплой красоте.
Она была не старая,
Монисто
Звенело серебристым водопадом,
И серьги то и дело огоньками
В ушах её сверкали.
- Здравствуй, милый!
- Ну, здравствуй, коль не шутишь.
- Погадаем?
- На что?
- На твой марьяжный интерес.
- Поди ты прочь! – заметил я с досадой. –
Мне ни к чему безумный бред гаданий.
- Ах, не скажи! – воскликнула цыганка. –
Ты Лею ищешь,
Но забыл о Лоле.
- Опять о Лоле! – я насторожился
И вспомнил удивлённо тётю Фриду,
Её вопрос,
Который, словно выстрел,
По памяти хлестнул,
И я зажмурил
Глаза,
Поскольку молния блеснула -
Внезапный свет неведомых открытий.
- Ах, Лола!
Эта девочка-таджичка!
При чём тут Лея? –
Тихо я спросил.
И сам себе ответил:
- Что за нонсенс!
Меж ними связи нет.
- Уж так и нет? –
Зашлась в безумном хохоте цыганка
И растворилась в солнечных лучах.
А поезд вдаль летел,
Кружились сосны
На подступах к неведомым открытьям,
И память всё пыталась зацепиться
За медленное слова – Бекабад.
Там, в городе узбекских металлургов,
Никто не знал о Лее.
Но однажды мне встретилась загадочная Лола
С печальными еврейскими глазами,
Которые не смог я разгадать.
Р.Маргулис