И глина вилась золотым серпантином
И вдруг поднималась старинным сосудом.
В. Калашников
Надежду с Любовью не путал, но знал обеих.
Любил надеяться, надеялся, что люблю.
Лишь с Верой не повезло. Недвижный берег
отроду чужд истому кораблю.
В юности к морю стремятся все.
Неокрепший разум
ищет свободы извне – и к небесным грозам,
к волнам пустынным зависти полон.
Но к старшим классам
жизни –
такой подход под большим вопросом.
Жил мой приятель у моря –
свободы ради.
Штормом косматым клубились его пряди.
В дудочку дул, нечто черкал в тетради,
да продавал сувениры на эспланаде,
слепленные из праха с искусством тонким.
Он, ювелир терракоты, был предан глине
в смысле не столь печальном, который ныне,
в тех же словах тяготеет к сплошным потёмкам.
Пялясь на девочек ласково и нахально,
как он картинно заныривал – местных глубже! -
и доплывал до мыса, не сбив дыханья.
Я был серьезнее, но я дышал хуже.
Лязгали лезвия наших заумных игр,
философических спаррингов и баталий.
Он заводил:
- Понимаешь ли, друг мой Игорь…
Я отбивался:
- Но видишь ли, брат Виталий…
Были подруги наши как сны прелестны -
пчелы любви собирали свой мед с полыни.
Как сувениры прекрасны и бесполезны
дни наши были - и где-то в пустотах бездны
свет их, наверное, так и летит поныне.
Сделав бутылку игристого посошком,
ибо мыслитель всегда лишь условно трезв,
мы выдвигались на поиски истин пешком,
от Коктебеля до Старого Крыма, срезав
петли пути напрямую, по кущам Рая,
кронами древ и крылами его валькирий
осенены.
Запыхавшись и обдирая
до крови руки о ветви в уборах игл,
я окликал:
- Подожди же меня, Вергилий!
Он отвечал:
- Ты неправильно дышишь, Игорь.
Вроде бы, так и бреду с той поры, отставший,
зелья курящий,
зело умудренный, старший,
горным проселком – по матери нашей глине,
щебень сцепившей в готовой сойти лавине.
Пусть хоть один из нас встретит усмешкой старость.
Близится миг разрешения споров наших.
Но все пытаюсь попасть в этот ритм,
пытаюсь -
вдох на четыре шага и выдох на шесть.
Времени камень неодолимо прочен,
как ни перечим, но все-таки крыть нам нечем -
нежным, податливым, влажным от слез.
А впрочем,
прах после обжига, в сущности, столь же вечен.