Опять иду. Тропа, виляя,
идёт навстречу мне. Дождь льёт.
А под ногами – снег да лёд.
Иду куда-то, размышляя:
«Одна – страна, один – режим.
И всякий ясно понимает,
что человека подминает
он под себя. Его нажим
чувствителен. Страна дробится
на ведомств, учреждений сеть,
где тьма просителей толпится
(все справедливости добиться
хотят!), где иногда висеть
приходится им друг на друге,
вминаясь в плотные тела
соседей; где у всех дела;
где, как в последнем Ада круге,
все мечутся!.. К кому взывать,
кого на помощь людям звать,
раз за конторкою зевать,
браниться продолжают ”слуги
народа”, что готовы мзду
брать и за мелкие услуги?
(Едва ли чёрт седой в Аду
достать способен что-то, кроме
душ бледных. Чёрт довольно скромен:
в печь бросив душу, не возьмёт
с неё ни цента; хоть креста нет
на нём, он подражать не станет
Харону: это признаёт
сам Данте!)
Бездна учреждений
вокруг! Ты… мысленно всмотрись
в одно из них. Тебе терпенья
и сил достанет, чтоб средь терний,
колючек медленно пройтись?
Путь будет тёмен и тернист!
Учти, что речи крючкотворов
средь пыльных, серых коридоров
и кабинетов могут стать
последними для престарелых
и для больных людей: им ждать
нельзя, хотя режим ”нагрел” их
уже изрядно всех, взамен
дав денег лишь на хлеб и воду
и посулив им всем… свободу
и рай на кладбище в обмен
на жалкое существованье
на белом свете. Ожиданье
вестей хороших и блужданье
по коридорам – это плен
или, верней, капкан, в котором
способен человек пропасть:
ведомый ловким крючкотвором
он попадает прямо в пасть
”системе”…
Вижу: люди-тени
вдоль стен блуждают. Кабинет
закрыт: туда им входа нет!..
”Не Времени ли на съеденье
я брошен был, пустившись в путь
в мир светлый?” – скажет кто-нибудь…
Увы, нам всем грозит забвенье!
Режим, считая, что он прав
всегда и всюду, предлагает
не очень много людям прав!
Нередко он людей лягает,
как лошадь, ибо полагает,
что люди на него должны
трудиться, что они нужны
ему своей работой только.
(Когда я понял, что за труд
мне жалкие гроши дадут,
что труд бессмысленный нисколько
не интересен мне, перо
взяв в руку, я в котольной скрылся
и... людям делать стал добро -
тепло давать, а жить, как крыса,
ночною жизнью. Антрацит
пылает в топке, рассыпаясь
цветами; я пишу, копаюсь
в трудах историков. Отцы
истории: Корнелий Тацит,
Плутарх и даже Геродот -
передо мной!.. Как не забраться
козлу в такой вот огород?
Тут лбом ему необходимо
забор сломать!..)
Иду я мимо
дверей (зачем, не знаю сам:
быть может, мне какой-то зам
необходим) по коридору
на цыпочках, подобно вору,
иду и думаю: ”Следят
за мной чиновники, раз тени
вокруг блуждают… Неврастеник!
По кабинетам все сидят!
Чиновник – в кресле, а растенье –
в горшке: они все вянут здесь;
и мысли – тоже, если есть
они в тех головах чиновных
не только о деньгах, чинах
иль о местах; а если оных
нет, дома сёмга, ветчина
иль что-нибудь ещё такое
с винцом, с любимою с женой, –
обрадовав и успокоив
чиновника…”
Ах, боже мой!
что за фантазия такая!
Куда она меня ведёт?
Ох, в заблуждение введёт,
ум, чувствам мелким потакая!..
Хоть знаю я, что это – вздор,
перед любой из тех контор,
куда вхожу, свою ничтожность
я чувствую и невозможность
там… человеком быть. Входя
туда, уже робею я.
Мне не хватает силы духа,
чтоб в кабинете не робеть!
Я точно знаю, что и впредь
себя не более чем мухой
или песчинкой ощущать
перед чиновникоми стану:
вспотею, покраснею, стану
глядеть бессмысленно на стол,
глазами хлопать и, как столб,
стоять на месте. Я, робея,
в песок – не хуже скарабея! –
зарылся бы, да нет песка
в конторах. Если, как в тисках,
там чувствую себя, то что же
за ужас ощущать я должен
перед режимом?!.. Кто такой
в сравненье с ним я?.. не микроб ли?
Вон заяц! След его строкой
бежит по снегу!.. Я – другой!
Пуглив, как он, но… я бы в роли
косого выглядел смешно!..
Вон как летит! рыхлит меж ног
снега!.. Я – красноглазый кролик».
1 – 3 февраля 2013