(Путешествие из Млсквы в Санкт-Петербург)
Из предыдущей главы известно, что до Твери мы так на лыжах и не дошли, этому помешала погода, да собственно двигаться на лыжах по городу и не входило в наши планы. Мы тогда добрались до платформы Межево, получившей свое название по одному из близ расположенных сел, а вот последнее якобы названо по проходившей здесь границе (меже) между Московским и Тверским княжествами.
Вообще, границы между княжествами важный фактор, который мог найти отражение в топонимике: помню, как по майской воде мы преодолевали порожистую речушку Граничную, служившую в былые времена естественной границей между Тверским княжеством и Новгородской республикой. Сомнение в другом, уж очень близко эта граница подходит к Твери. Впрочем, за время долгой борьбы за верховенство между Москвой и Тверью, проходившей с переменным успехом и оставившей нам такое понятие как «шемякин суд», граница могла подойти и непосредственно к Твери, тем более что победа, в конечном счете, осталась за Москвой.
Любопытно, уж не помню, где я об этом прочел, географические карты уже в те времена служили политическим целям: так на карте того времени масштаб территорий Московского княжества чуть ли не в полтора раза был занижен по сравнению с Тверским – так что «сусанинки» появились еще до Сусанина.
В советское время умышленное внесение ошибок в карты достигло своего апогея, я уж не говорю о схемах без масштаба с нарисованными домиками, уподобленными первобытным картам, когда в отдалении морских берегов, куда не проникли «картографы», рисовали огромных слонов и крокодилов, даже на пресловутой «шестикилометровке» Зеленоград, дабы запутать шпионов, отстоял на добрый сантиметр от станции Крюково, хотя тень от башен 12-го микрорайона в погожий день падала прямо на платформу.
Сейчас с картами много лучше. Последние два перехода мы шли по двухкилометровке «Тверь и окрестности», довольно точно передающей информацию о местности. Но и сейчас, пусть не из-за шпиономании, а по небрежности выпускают хотя и подробные, но устаревшие карты. Так на карте «Гусь- Хрустальный» из серии двухкилометровок Подмосковья в районе Тумы показано озеро, которое уже более века как превратилось в клюквенное болото.
Географическая карта – одно из самых замечательных изобретений человеческой цивилизации, стоящее в одном ряду с такими фундаментальными изобретениями как приручение огня, использование колеса, изобретение религии и письменности. По концентрации информативности хорошая географическая карта приближается к вершинам поэтического слова, из нее, как из бездонной бочки, можно черпать и черпать… По эмоциональному воздействию она не уступит шедеврам живописи: зелень лесов, голубизна озер и морей, набухшие вены рек, паутина дорог. Часами можно читать карту, как самый увлекательный детектив. А как выигрывает тот же детектив (возьмем «конан-дойлевскую собаку») от приложения карты-схемы. Книги же о путешествиях читать без карты – это просто тратить время в пустую.
В свое время я предложил жене использовать географические карты вместо обоев в квартире: и эстетично и удобно, не надо лазить по стеллажам в поисках нужной, а как хорошо для развития детей. Но это предложение, как и вывешивание на стене изношенных лыжных ботинок, так и не было осуществлено. «Вечно ты пытаешься выпендриться, - сказала жена, - лишь бы не как у всех». А собственно, почему нужно подчиняться общепринятому большинством – этому принципу псевдодемократизма? Ведь большинство ворует, развратничает, лжет. А я не хочу всего этого, не потому, что боюсь, гиены огненной, а потому, что не хочу походить на это большинство.
Я не случайно в главе «Тверь» пою оду «Географической карте», ведь и Радищев в одноименной главе воспроизводит оду «Вольность». Пушкин же в первоначальном варианте «Памятника» одной из самых важных заслуг перед потомками считал: «вослед Радищеву восславил я свободу».
Свобода – это не просто антитеза рабству, как считают многие.
Свобода – это возможность действовать исходя из своих убеждений и возможностей без всяких ограничений, кроме одного – ты не должен ограничивать свободу других.
Путешествуя по карте глазами от Городни вверх по Волге к Лисицкому Бору и устью реки Орши, выхожу к Ленинградскому шоссе к населенному пункту Эммаус. Что за странное, не похожее на другие, название? Откуда в России это библейское имя, причем без прибавления «Новый», как в случае с Новым Иерусалимом и Новым Афоном? И карта бессильна ответить на этот вопрос, она только подтверждает расстояние в 12,5 км от Твери, те же 60 римских стадий, что отделяли библейский Эммаус от Иерусалима.
Вероятно, евангелисты не знали полярных координат, указав расстояние, но, забыв дать направление, и вот на роль истинного Эммауса в окрестностях Иерусалима претендуют сразу три населенных пункта, а в одном из них, к западу от Иерусалима, нам даже показывали восстановленный дом Клеопы.
История с тремя Эммаусами напомнила мне комичный случай при сборе грибов в Мещере. Дело было в сентябре, подосиновики, в той стадии развития, когда шляпка, как бы является продолжением ножки, (Солоухин в своей « Третьей охоте» называет их «челышами») бродили по полянам стаями. Мне надоел такой сбор «цитрусовых», и я присел у кочки, обильно усыпанной поздней черникой. Валентина, моя половина, продолжала упорно сгребать грибы. Мы были довольно близко друг от друга, и я услышал ее просьбу – принести ей тару, так как ей некуда собирать грибы. Я ей ответил: «иди сама, а то я потеряю кочку». Вскоре она подошла со словами, честно говоря, сейчас не вспомню какими, но пусть это будет «тридцать семь». Это было число шагов от кучи оставленных грибов до моей кочки. Целый час потом мы ходили, как нам казалось, по кругу с радиусом в 37 шагов от кочки. За это время можно было собрать не одну корзину подосиновиков, пока, уже совершенно отчаявшись, не наткнулись на злополучную кучу. Был еще один случай в тех же краях, когда лишь на следующий день удалось найти потерянную корзину с грибами, но об этом как-нибудь потом, а то три Эммауса да еще один под Тверью. Боюсь, что загадку тверского Эммауса не решить, не побывав на месте. Вот и Писигин ставит этот вопрос, а ответа не дает. Но хватит, наверное, интриговать читателя. Мы второй раз упоминаем это имя, пообещав однажды рассказать об этом человеке.
В предыдущей главе я писал о чтении в электричке более ранних глав. И вот в одном месте наш новый спутник Анатолий бросил вроде бы незначительную реплику: «а как бы по этому поводу высказался Витя Сокирко?» Я тут же ухватился за это: «Володя, устрой нам встречу с Витей». Витя Сокирко – институтский товарищ Володи, достоин отдельной книги. Здесь я только отмечу, что его мнение о наших похождениях было очень важно для меня, так как Витя всегда отличался нестереотипным взглядом на окружающую нас жизнь.
Не прошло и недели как мы вчетвером (хозяева и мы с Володей) уже собрались за столом в квартире, на входной двери которой было выведено «Группа защиты осужденных хозяйственников». Время пролетело незаметно: фотографии, видеофильм, рассказы. Когда же речь зашла о походе на Питер, Витя, не слова не говоря, достал с полки книгу, на титульном листе которой значилось: «В. Ф. Писигин – Путешествие из Москвы в Петербург». Ниже была дарственная надпись и телефон. Не скажу, что появление этой книги было громом среди ясного неба, еще раньше руководитель нашего литературного объединения «Ключ», поэт Николай Георгиевич Новиков говорил мне, что идея повторить в наше время путешествие Радищева не нова, что недавно один журналист (он не назвал имени) осуществил такое путешествие и даже опубликовал книгу. Но реакция на реально лежащую перед тобой книгу соответствовала реакции самого Писигина, когда литератор из Торжка В. Ф. Кашкова открыла ему глаза на не автобиографичность статьи Пушкина «Путешествие из Москвы в Петербург». Что же теперь надо переписывать предыдущие главы?
Я думаю, к спору «Пушкин – автор или путешественник?» мы еще вернемся. Ведь не исключено, что, приобщив «Путешествие» В. Писигина к двум другим, нам удастся в походе встретиться с Кашковой.
Уже в метро, возвращаясь от Сокирок, я с головой погрузился в «Путешествие» Валерия Фридриховича. Поразило, как, не сговариваясь, совпал подход к теме. Если сравнить доводы В.Ф. о преимуществах автотуризма с моими о преимуществах пешего туризма, то можно просто заподозрить меня в плагиате. Вроде и маршрут не полностью совпадает, и встречали мы разных людей, а картина создается идентичная. Совпадают и приемы: диалог с Великими Писателями Прошлого, включение поэтических опусов, выяснение происхождения географических названий, путешествие глазами по карте. Я не хочу сравнивать мастерство описания – оно не в мою пользу (профессионал и дилетант). Но, прочтя «Путешествие» В.Ф., мы убедились (Володя тоже с интересом прочел его), что мы на правильном пути, и теперь получили дополнительное вооружение – кроме удаленных на двести лет верстовых столбов, еще и свежий репер трехлетней давности.
Тверь. Наверное, ни в одном городе, включая Петербург, но исключая Москву, Зеленоград и Люберцы, в которых жил и работал, я не был столько раз, сколько в Твери, если конечно учесть и то время, когда город назывался Калинином. Здесь начинались или кончались многочисленные походы на байдарке, лыжах, велосипеде: Тьма и Молога, Орша и Медведица, отсюда совершались набеги на клюквенные болота и грибные угодья Тверской губернии.
15 лет мы проводили отпуска стационарно на берегу Медведицы, чуть ниже впадения в нее Кушалки. Это, считай, тридцать посещений Твери. В первые годы автовокзал был удален от ж/д вокзала, и приходилось изрядно колесить на трамвае по городу. Потом автовокзал приблизился, но приезжая на первой электричке, мы только к 16 часам попадали на прямой автобус, идущий на Медведиху. Приехав в Тверь позже, можно было остаться без билетов. Никогда не забуду очередь за билетами на автовокзале – бесконечная змея, то и дело объявление по радио об отправляющемся автобусе, тут же из очереди выходят «опаздывающие», и так весь день, пока не объявят автобус на Медведиху, и не выявится число желающих, которых приходится сопоставлять с числом оставшихся билетов от предварительной продажи. В более поздние годы мы стали приезжать с последней электричкой, чтобы успеть на утренний автобус на Медведиху, вроде быстрее, зато бессонная ночь. В последние годы автобус на Медведиху вообще отменили, правда, к этому времени мы завели дом в деревне в Мещере, а дети, чье детство прошло на поляне «Три дуба» на реке Медведице, пересели с автобуса на личные автомобили.
Но 15отпусков, проведенных на поляне «Три дуба» – это кусок жизни, причем отменный. Сколько воспоминаний и приятных и грустных: августовские седые утренники; летнее наводнение, когда вода подошла почти вплотную к палатке, а мы оказались на острове, отрезанными от дороги; ураган, во время которого сосна упала на оттяжку палатки.
Никогда не забуду день 31 июля 1981 года. Солнечное затмение, начавшееся еще до восхода солнца, полуторачасовая тряска в автобусе с золовкой Галей, у которой начался приступ аппендицита, вовремя сделанная операция, возвращение чуть ли не полдороги пешком, попутка подобравшая меня из жалости («ты все идешь? – спросил меня, остановившись, шофер, - я полтора часа назад ехал тебе навстречу»), и гроза, которая гналась за мной всю дорогу, и первые капли которой упали при подходе к поляне, не прекращавшаяся четыре часа подряд, при которой между вспышкой молнии, озарявшей палатку, как иллюминация Центральный Телеграф в Москве, и ударом грома не успевали досчитать до трех!
А как забыть прилетевшее к нам НЛО! Мы приехали на Медведицу после байдарочного похода по Уницкой губе Онежского озера. У «Трех дубов» уже был разбит лагерь нашими знакомыми. Надо сказать, что с нашей легкой руки на этой поляне за все годы побывало не менее 50 человек родных и знакомых. Здесь не раз бывали с семьями и Володя и Ефим. Именно Володя был инициатором строительства бани в береговом обрыве, и мы много лет пользовались этим устройством.
И вот нам, вновь прибывшим рассказывают про чудеса, что здесь наблюдались совсем недавно. В один из июльских вечеров, когда вечерняя заря висит, чуть ли не на севере, засиделись у костра и вдруг увидели НЛО, низко пролетающее над поляной – сильно вытянутая овальная рыба о четырех хвостах.
Я только посмеялся и не придал значения рассказу. Прошло несколько дней с нашего приезда, возможно даже неделя. Вообще время в отпуске ощущается далеко неравномерно: первый день, кажется, никогда не кончится, первая неделя, как пол-отпуска, а еще через пару дней начинается мелькание событий: только встал, а вот уже и ужин.
Мы с женой засиделись у костра за варкой варенья, почти стемнело, только розовая полоска зари за рекой над лугами, залитыми молоком тумана. И вдруг…взгляд на вечереющее небо, а по нему летит над деревней Симунино, что от нас в двух километрах, огромная овальная рыба о четырех хвостах. Я так и рванулся к реке, а жена начала кричать, что НЛО утащило ее мужа. Явление не было продолжительным, но и принять его за игру воображения тоже было нельзя, тем более что видели мы его вдвоем. Придя в себя, я стал сопоставлять факты.
Оба раза «рыбу» видели поздно вечером на фоне зари, низко над горизонтом, градусов 15 к востоку от направления на север, четыре хвоста…
В этом направлении Удомля, Вологда…да-да, Плисецк. Неужто мы наблюдали запуск ракеты в Плисецке? Ведь добрая тысяча километров! Нет самой ракеты на таком расстоянии не увидать, а вот тень ракеты от заходящего солнца на экране облаков при отсутствии переднего плана, который бы мог заслонить это явление, почему бы и нет! Иллюзия близости только в неумении определить истинные размеры увиденного.
Помню на Великом озере, что раскинулось среди Оршинского Мха, нужно было взять азимут на истоки реки Созь. В описании «оршинской кругосветки» предупреждалось, что за истоки Сози часто принимают длинный сигарообразный залив на юге озера, в то время как исток находится левее и с озера закрыт прибрежными кустами. Наша эскадра байдарок как раз выскочила из-за характерного мыса острова, поэтому мы четко определились с местом нашего нахождения, сориентировали карту по компасу, оставалось только найти ориентир на берегу в истоке Сози. Погода была ясная, и среди прибрежных берез довольно четко можно было различить несколько невысоких труб. Должно быть котельная какая-то, хотя до ближайшего села Ильино добрых 10км. Был бы ориентир. Трубы были четко видно все время, пока мы пересекали шестикилометровую гладь озера, и скрылись только при подходе к берегу, когда белесая полоса березового леса распалась на отдельные стволы, и за ориентир был принят один из них. Мы вошли в Созь как бы на ощупь, ибо плыви мы вдоль берега, то проскочили бы ее исток. Три дня спускаясь по Сози, вертлявее которой я речек не встречал (знаменитый Спас-на-Сози был виден с реки часа три: мы то приближались к нему на расстояние в сотню метров, то удалялись так, что теряли ее из видимости), мы так и не увидели этих труб. Мало что, может остались в стороне от реки. Мы успели забыть о них, сколько ориентиров приходилось брать по ходу похода, но, спустившись по Сози до Конакова, мы поняли, что видели 250-метровые трубы Конакова ГРЭС за 50 км, благодаря ясной погоде и отсутствию переднего плана на шестикилометровой глади озера Великого.
Оршинская кругосветка, пожалуй, наиболее интересный байдарочный маршрут в Подмосковье: весьма несложные подъезд и выезд, при этом вы попадаете почти в таежное безлюдье с его нетронутой природой. Разветвляющиеся мелиоративные каналы требуют от вас умения ориентироваться, так как спросить о правильном направлении некого, а указателей почему-то нет; лесные озера самых разных размеров от крохотного Щучьего до справедливо носящего имя Великого; узкие протоки, продвигаться по которым на байдарке возможно лишь упираясь веслом в берег, с которого свисают пряди засохшей прошлогодней брусники – вот картинки этого маршрута.
Берега Великого озера заболочены, лишь в одном месте у северного берега озера небольшое возвышение, на котором приютилась деревня Заречье. Собственно никакой реки нет, просто неширокий пролив, соединяющий два плеса озера, и отделяющий остров от коренного берега озера. На острове две деревни: Петровское (напротив Заречья) и Остров в противоположном конце острова, а между двумя деревнями узкий перешеек, оправдывающий название последней (возможно по весне он и заливается). Над проливом мост, соединяющий Заречье и Петровское, хотя дальше от Заречья никаких дорог, а 15 км труднопроходимых болот. Настоящий «затерянный мир» в каких-нибудь 20 км птичьего полета от Твери. Почти полгода сюда «только вертолетом можно долететь». Зимой, когда замерзнут болота, сюда можно пройти на лыжах или вездеходе, весной по высокой воде можно добраться на байдарке с полукилометровым волоком по пояс в воде из Денисовского канала в озеро Светлое, но уже в конце мая волок может увеличиться до пятикилометрового. Некоторые проникают в озеро Великое по Сози, преодолевая ее против течения, но даже на моторке это удовольствие занимает 12 часов: вертлявая Созь не дает разбежаться, а частые завалы требуют бригады лесоповальщиков для распиловки деревьев, преградивших реку.
Уже на подходе к острову мы обратили внимание на срубы, торчащие из воды (колодцы что ли?). Оказалось это садки. Рыбу здесь ловят впрок, избыток помещают в садки, подкармливают, а в нужный момент отправляют на сковородку. Вообще экономика острова построена на ловле рыбы и сборе клюквы, ибо остров небольшой, каменистый – ни огородов, ни скотины в деревнях нет, по крайней мере, к тому времени, когда мы там побывали. В Петровском есть магазин: мука (хлеб пекут сами), рыбные консервы (это на рыбном озере!) и «плодово-выгодное» вино по «руб. две» за пол-литра. Все это завозится зимой на полгода вперед. В деревнях доживают свой век одни старики и старухи. Молодежь давно уехала в Калинин, Москву, Ленинград. Бабульки собирают клюкву, дедульки ловят рыбу: зимой они уезжают в город и приторговывают на рынках. Тогда весной, приплыв к острову на байдарках, мы особенно не общались с местным населением, ограничившись покупкой ведра рыбы за бутылку «гнилушки», а вот побывав там зимой на лыжах, мы наблюдали «вырождение деревни» во всем ее многоцветии. В избе, где мы остановились на ночевку, кроме бабульки был и ее сын, лет тридцати, приехавший в деревню из Калинина умирать (прободение язвы). Это был беспробудный пьяница в самом прямом смысле этого слова. Стоило ему проснуться, как он тянулся к бутылке, одного глотка из которой было достаточно для того, что бы впасть в сонное состояние. Мужики в деревне все поголовно пьют. Бабы к вечеру ходят по деревне и подбирают пьяных мужиков, что бы они, не дай бог, не замерзли.
Современные журналисты очень любят показывать нам «язвы» послеперестроичной жизни России, убедительно на цифрах доказывать вымирание российского народа. Газетчики, проработавшие по тридцать лет в совковое время и продолжающие работать и сейчас, уверяют нас, что в те годы не было никакой цензуры, либеральный секретарь райкома журил только: «что у вас нет хороших колхозов, что вы рассказываете об отстающих?»
Нет, дорогие борзописцы, вырождение России началось не сегодня, просто раньше писать об этом не позволялось. Могли ли в те времена поместить где-либо очерк о вымирающей деревне? А ведь Петровское – не исключение, просто оно было под боком. Я вспоминаю слайдофильмы Виктора Сокирки о вымерших деревнях российского Севера, но не каждый осмеливался на такой шаг, жалея своих близких.
Помню я ездил на работу в Москву из Ржавок в институтском автобусе, который забирал у метро «Речной вокзал» работников ВНИИПП, проживавших в Москве. Таких, как я, использующих порожние ездки автобуса, было не мало – почти полный автобус. Среди прочих, была молодая выпускница факультета журналистики МГУ. Она с болью рассказывала мне, что готова бросить любимую профессию. «Посылают взять материалы для статьи о каком-то работнике, причем цвет статьи уже заказан – черный, приезжаешь и убеждаешься, что это замечательный, обаятельный человек, а ты должен смешать его с грязью. Или, наоборот – заказана хвалебная ода, а перед тобой отпетый негодяй. Нет, я не выдержу», - говорила она. Уж не знаю, чем все это кончилось: скольких людей перетерли эти жизненные жернова, - я в скором времени переехал в Люберцы и больше ее не встречал.
Вот почему я боюсь публицистики. Ведь музыку заказывают те, что платят деньги, а за отсутствием добротных товаров «совесть» пользуется на рынке спросом.
Итак, я не видел современной Твери, боюсь, что она мало отличается от других областных городов: те же банки (вспомним «Тверьбанк» бессребреника Рыжкова), аршинные вывески иностранных контор и магазинов, толпы торгующих, бомжи на вокзалах…впрочем, не исключено, что мы еще побываем в Твери. Есть идея спуститься по Тверце на байдарках, правда, это несколько в обратном направлении, но не против же течения плыть, можно на этом этапе сопутствовать не Пушкину, а Радищеву, тем более, что еще не доказано в каком направлении все-таки ехал Пушкин.
Любопытно, что Тверца буквально нанизывается на шоссе, как синусоида на ось, при чем узлы синусоиды – это почтовые станции, давшие наименование главам «Путешествия» Радищева: Вышний Волочок, Выдропужск, Торжок, Медное, Тверь.