(декабрь '12)
R. P.
Больше года прошло. Я сижу как какой-нибудь киборг,
и сцежаю по проводу в ухо слепые молитвы.
Так — сама голова превращается в мятую кипу,
путеводник — в звезду, море времени — в литры.
И ворочится тело в ночи от приснившейся розы.
И плющом застывает слюна на пути до окурка.
На отшибе особливо чуешь как движутся оси, —
не спасает ни кофе, ни новая куртка.
Я уверен, чего уж, что ты улетела не дальше.
Высота одуряет тот глаз, чья настроена резкость
ниже пояса. Но — лишь слепцы разбираются в фальше.
От меня ж — к временам потепленья останется фреска
со следом от ногтя. Под нее не поставишь ты свечку,
не прочтешь отче наш, да и это — безбожье:
на меня ты смотрела как волк на овечку.
Больше года прошло, но пройдет еще больше.
+
Мне уже не нужно напоминать себе — «ты».
Т.е. уговаривать себя в чем-то,
строить каркасы, строчки, менять бинты,
быть избирательным: то — четно, а это — нечетно.
Я просто с этим живу. Даже проще — нет
направления далее для разброда,
как на волны, струны ли, когда приидет
им конец, частицы, времена года, мода.
Фрукт остается видимо добычей, сок
же сапой ускользает в руки
того, кто и птицы с ветки на ветку скок
производит от скуки.
Сквозняк забирается в форточку, чтоб
напомнить о осязании, в каком состязании
участвует сознание, — маленький шок, —
и уползает, оставляя в стяжании
духа ли святого, которому имен —
тысячи, поди посчитай, любви ли.
Т.е. все кончаемо кем-то сверху, и он
же оставляет в живых, как бы ни били.