Альманах Жарки сибирские, проза, 7, февраль 2013

     Уважаемые авторы и читатели сайта и альманаха "Жарки сибирские"!
     В канун первого Международного фестиваля русского народного творчества, который состоится 21 апреля в городе Искитиме Новосибирской области, мы предлагаем Вашему вниманию очередной, седьмой номер альманаха прозы.



Анатолий Бондарев, Новосибирская область
Ливачиха

Ливачиха жила одиноко в старом домике, срубленном из добротных брёвен. Несмотря на «возраст», постройка выглядела ещё хорошо. Смоляки, установленные вместо фундамента, хоть и изъедены были временем, но домишко держали крепко. Вот на подворье всё повело. В разные стороны покосились сарай и городьба.
– Силушки моей нету-ти ремонтировать всё это, – каждую весну нараспев выговаривала бабка, затыкая полусгнившими палками дыры в заборе.
Жила Ливачиха небогато. Отработав более сорока лет в колхозе дояркой, сгорбленная, с окаменевшими от тяжёлого труда руками (пальцы почти не разгибались), получала минимальную пенсию. На подворье держала только пять курочек с петухом и в доме кошечку. Собаку, как она шутила, заменял ей петух. Злой был – злее собаки.
Летом на тележке возила дрова из лесу. Заготавливала их каждое лето на полторы зимы, почему запас топлива уже скопился года на три. Детей у неё не было. Однако на жизнь свою никому не жаловалась, ни от кого ничего не ждала. Жила тихой жизнью в маленькой избушке посреди села. Правда, в последние годы многие покинули свои «гнёздышки». Как говорила бабка:
– Уехали кто куда: старики – на погост, молодые – поближе к райцентру.
Так что хоть она по-прежнему жила в центре села, но вокруг – никого. Пустырь, да крапива, да старые, покосившиеся столбы-колья от разобранной гнилой ограды.
– А вот проходимцы приходють и сюды, – вздыхала, сидя у окна Лаврентьевна.
Ливачихой-то её по мужу звали. Прозвище у него было такое – Ливач. Кто придумал его и когда, теперь уже не вспомнить.
О житье-бытье думала много. Иногда пела, иногда плакала. Особенно ночью. Одна-одинёшенька, глянет в окно, а там – лес, непроходимый, сосновый. Жути не чувствовала никогда, а вот тосковать – тосковала. О чём – и сама не знала. Может, о прошлом, тяжёлом, но полном веселья и задора времени. Может быть, вспоминала своего Митюху. Добрый был человек и хозяин крепкий. И жили-то они с ним полвека в любви и согласии. Жаль, Бог детей не дал. Некого было обогреть теплом своих семейных «крылышек». Зато в каждой гулянке они с Митюхой были на виду. Митюха гармонистом был классным. Вся округа ценила его талант, ни одно торжество не прошло без его наигрышей. Под стать Митюхе была и Лаврентьевна. Он играл, а она плясала. Маленькая, пухленькая, а как дроби каблуками отбивала!
– Сейчас молодёжь ломается, через спину гнётся. Никакого эффекту, –  говорила Ливачиха, память которой хранила сотни частушек; ими она, словно шилом, колола своих конкуренток на вечёрках. А вот сейчас осталась одна-одинёшенька.
В горнице на стене около окна висел портрет: Митюха и она, ещё молодые, в пятидесятых годах. Рядом, в позолоченной рамке, фотография мужа-фронтовика – Митюха, с чёрными кудрями, выглядывающими из-под набекрень надетой пилотки, с растянутыми мехами гармошки, стоял около стула. Грудь, словно кольчугой, покрывали медали. Медалей было много, а вот орден один. Это была сероватая, словно покрытая пылью фронтовых дорог, пятиконечная звезда.
Лаврентьевна считала его самым главным орденом. Иногда, скучая, она доставала из сундука атласный мешочек, вынимала награды, чистила их шерстяной тряпочкой, раскладывала на столе рядом с Митюхиной гармошкой, любовалась и пела. Голос её уже был не тот, что раньше: со скрипом каким-то, и мелодия прерывалась частыми глубокими вздохами, словно прибой у морского берега. Обязательно брала в руки орден, целовала его с наговором, словно кому-то похвалялась:
– Вот он, Берлин-то, у меня в руках…
Митюха этот орден получил после войны за взятие Берлина и уж больно им дорожил.
Девятого мая Ливачиха развешала медали и орден на большом красном плюшевом лоскуте, закреплённом на гвоздиках ниже портрета, точь-в-точь, как на фотографии. Из сундука достала пачку старых «треугольничков», сложенных из пожелтевших от времени исписанных карандашом листков, облепленных штампами связи и военной цензуры, – фронтовые послания Митюхи. Села на стул и, облокотившись на край стола, задумалась. Сердце её  наполнилось той, прежней, любовью, которая обжигала её в сороковых годах – так ласково и любо он, Митюха, описывал их будущую жизнь.
Всплакнув, стряхнула с себя воспоминания, позвонила соседу, Михалычу. Он жил в первом от её усадьбы доме. Но если учитывать, что между ними когда-то стояло ещё пяток домов, то расстояние между ними было внушительным. «Телефон»-то Михалыч придумал. Когда ликвидировали колхозный радиоузел и монтёры сняли провода, Михалыч «приватизировал» метров двести.
– Пригодятся в хозяйстве, – рассудительно размышлял старик.
Они и впрямь пригодились. Пришла старому в голову идея – провести «телефон» к Ливачихе. Посоветовался с бабкой. Она нашла в кладовой старый медный колокольчик, а он из-за отсутствия такового – коровье ботало, прибил скобки на огородных столбах и через них протянул провод, соединив два дома – свой и Ливачихин. К концу провода у себя привязал ботало, а у Ливачихи – колокольчик.
Общались, подавая сигналы, понятные только им одним. Один звонок – «здравствуйте». Длинный – сигнал тревоги. Что-то неладно у соседа. Заболел либо ещё какая беда приключилась.
Дождавшись ответа – четыре звонка (это значит «приду позже, занят»), бабка двинулась было к выходу. Но путь ей преградил молодой паренёк, вошедший в избу. Что-то недоброе уловила она в образе посетителя. Но что же? Вновь глянула на него – не признала. А он сразу же в упор:
– У тебя, бабка, есть цветной металл?
– Какой ещё цветной? – сквозь зубы процедила старуха. Не понравился ей гость: напористый какой-то, грубый.
Парень бесцеремонно прошёл в дом, и острый взгляд его уловил бабкины сокровища, которые блеском позолоты и серебра освещали красный угол горницы.
– О, бабка, да у тебя антиквариат, оказывается, имеется. Продай, хорошо заплачу, особенно за орден.
Ливачиху, словно молотом, ударило в голову. С минуту она не осознавала ничего вокруг, словно провалилась куда-то во тьму-тьмущую. Но, придя в себя, запричитала:
– Не отдам! Откуда вас бес только приносит ко мне?
– Что ты кричишь, бабка? Никого ведь в округе нет. Не отдашь – сам заберу, вообще ничего не получишь.
Перед глазами Лаврентьевны в этот миг промелькнул Митюха в той самой гимнастёрке, пилотке и с медалями на груди, что на фотографии, а орден сверкал ярко, ярче солнца… Лучи его, словно магические стрелы, отбивали от себя врагов…
– Не отдам! Изувер! – обессилено застонала Ливачиха. Чуть не свалилась с ног, но смогла удержаться, уцепившись за печку.
Мошенник, чуя свою безнаказанность, двинулся в горницу, сорвал из-под божнички тряпицу с орденом и медалями и поспешил к выходу. Следом за ним выскочила и Ливачиха.
Что произошло в тот момент, Лаврентьевна не осознавала; в ту минуту она видела перед собой врага, на которого налетел взъерошенный петух. Больно ударив шпорами в лицо незнакомца, петух отскочил в сторону, склонив голову к земле – она у него не гнулась, а, словно на шарнирах, двигалась вверх-вниз. Уловив момент, когда жертва расслабилась, петух под шум крыльев вновь ударил незнакомца в лицо. Бабке под руку попала лопата. С криком:
– На те, окаянный, медали! На те, злодей, ордена! Берлину захотел?  Получай! – бабка под стать петуху наскочила на жулика.
Избитый, перепуганный разбойник, увидев спешившего на шум Михалыча, бросил награбленное и дал стрекача.
– Это что за бой ты вела, Лаврентьевна? – глядя на подбиравшую с земли реликвии старуху, спросил сосед.
– Берлин отбивала у злодея! – сквозь слёзы молвила Ливачиха. – А вообще-то, Михалыч, Честь муженька своего защищала.
Она уткнулась головой в грудь соседа и заплакала:
– А кто же защитит её, Честь-то, когда меня не будет?..



Ирина Брагина. Новосибирская область
Сказ про мужика

     Хороши леса, хороши луга  у Руси родной – нашей матушки! Запоют на заре птицы вольные, зашумят от дождей реки светлые – тут  и слов не найти, чтоб красу описать края чудного, заповедного.
     Расскажу вам сказ про Сибирский край, про богатый край, про хорош народ.
Было то  зимой, зимой  лютою. Раз пошёл мужик да за хворостом, чтобы печь стопить и семью согреть. И зашёл мужик во дремучий лес, и нашёл он там кучу хвороста, и связал он впрок три вязанки дров.
     Поднялася тут метель грозная, метель страшная, да колючая. А мужик тогда уж пошёл домой, но метель ему не давала ход, да и вьюга с ног норовила сбить. И упал мужик, уж без сил совсем. Стали вихри тут заметать его, поклонило в сон бедолагу-то. И в бессилии пребывал он час.
     Шла тропой войны стая волчия. Было их, волков, ровно двадцать штук. Вот на их пути тот мужик лежит, не шевелится, не противится.
     Но сказал вожак своей стае, что – не добыча то, не по правилам. Не шакалы мы, волки гордые. Вожака волки не ослушались. И  взялись они мужику помочь, отогреть его своей шкурою. Приказал вожак одному завыть, завыть жалобно и стараючись. Пусть на этот вой прибежит зверьё – все зверьё, что вокруг, рядом водится. И завыл тот волк, завыл жалобно. Прибежали все, кто в лесах живёт, бродит кто в степях, скачет во поле.  И пришло (ого!) сотни две голов. Сосчитать зараз не получится. Из берлог своих выползал медведь, лисы с зайцами вместе кинулись на зов жалобный, пусть и волчий, зов. Лоси, суслики, белки разные, хомяки и полёвки мелкие с бурозубками – все сбежалися. И сказал вожак: «Будь, по-моему: каждый пусть сюда принесёт еду, да целебную и бодрящую. Пусть мужик простой всё отведает, наберется сил и домой уйдет».
     И пошли в леса звери разные. И пошли в поля звери разные. Разбрелись по степям звери разные.
     Вот от зайцев – кора, вот и веточки, белки взяли с собой кедра шишечки. Лисы вырыли много норочек с мёрзлой  ягодой – с голубикою. Зачерпнул и лось с родника воды самодельною, с веток, шайкою.
     И лежал мужик –  леденела кровь. Волки шкурами согревали стан. И мужик уже приоткрыл глаза,  на волков глядит, удивляется.
     Тут пришли все враз звери разные. Принесли еду, да испить воды. И поел мужик, и попил мужик, вот и силу свою стал он чувствовать,  и в ногах своих, и в руках с умом. Обратил свой взор вожак к птицам всем: «Уж летите вы до села его. Рассказать родным его надобно, что лежит мужик, что живой уже. Что лежит в снегу, просит помощи. И взлетели с мест птицы разные. Вот летят они, поспешаючи, каждый видит себя первым вестником. И синица летит рядом с беркутом, и дрозды вперемешку с сороками, и вороний грай – во все стороны.
     И услышал люд шум пернатых стай, и пошёл народ мужика спасать.
     Пусть метель со зла замела следы, но нашли его люди добрые, а мужик стоит в поворот к лесам и слова молитв уж не сходят с губ. Благодарности, словно, нет конца. За вязанку он – да народ не дал, сами ношу ту помогли нести.  А зверья вокруг и в помине нет. Тишина в лесу – только дятла стук. Солнце – два часа, как в закат пошло.
     Воротился  люд с мужиком домой. Стали все мужика да расспрашивать. Отвечал мужик только всем одно: «Надо в дружбе жить и друг с дружкою, со зверьём лесным, с птицей разною, не калечить их проживание, отнестись к ним всем с пониманием». А ещё просил обещать ему, что завет его все исполнят так.
     Согласился  люд. Разошлись в дома. И наказ  его всем поведали.
     Ну, а, тот мужик, отходя ко сну, ко спасителям обратил свой взор: «Славен будь в веках, наш Сибирский край! Честь тебе и хвала от нас!»


Полина Ганжина, Москва, Владивосток
Увидеть настоящую звёзду

     - Да, я поеду! - голосом, не терпящим возражений, вновь твердил Мишка. Я согласен трястись  в душном поезде, без каких - либо удобств. Я не желаю ехать в пионерский лагерь, там всё  всегда одно и то же. Я мечтал о поездке в твою экспедицию очень давно.  Я хочу увидеть настоящую звезду! Ты рассказывал, что там удивительные звёзды, которые в ночи падают  в ладони. Я очень хочу увидеть настоящую звезду!
     - Имей в виду, что нужно не только полутора суток трястись на поезде, но и долго ждать  машину, который будет неизвестно когда, - возражал отец. До экспедиции очень тяжело добраться, а забравшись, - становишься заложником погоды, которая не всегда благосклонна к людям. Поездка будет не только долгой, но и утомительной, да и сам полевой лагерь удалён  от населённого пункта.
     Голубоглазый мальчуган, устав убеждать родителей в своём желании «поехать», просто замолчал, понимая, что любые доводы бессильны, когда  тебя не хотят слышать.
*****
     За купейным  окном проносились  поля, деревеньки с покосившимися домами, унылые станции с корявыми табличками. Весь путь, который должен был быть  нудным и скучным, на поверку, оказался полон впечатлениями и незабываемыми эмоциями. Тяжело было расстаться и со смешной девчушкой, которая не выпускала из рук куклу и постоянно пела одну и ту же песню: «баю-бай». И с женщиной, которая причитала о росте цен, равнодушии властей и низкой пенсии. За тридцать с лишним часов в душном вагоне, все стали  почти «родственниками». Каждый, под стук колёс,  обещал, что обязательно позвонит соседу по купе  и никогда не забудет рейс «Москва - Махачкала».
     Видавший виды ржавый УАЗик со штатным водителем, вопреки прогнозам отца, ожидал на стоянке возле вокзала. И даже трёх часовая пыльная дорога до лагеря  и вездесущий песок из раскрытой форточки старого внедорожника не смогли  испортить настроения от поездки. Буйство красок природы и  пикантные ароматы пряностей,  незнакомая речь и улыбчивые лица – всё, абсолютно всё, завораживало своей неповторимостью.
*****
     Лагерь геологов, четыре палатки и землянка, сначала  поразил Мишку удалённой от цивилизации романтикой, но вскоре – наскучил. Звёзды, что и в мегаполисе были унылы, а вечно праздное безделье быстро надоело. Если бы не случайный приезд старого даргинца из посёлка на стоянку, который позвал к себе погостить, Мишка бы так и не увидел звёзд.
     Сидя на завалинке перед домом, старый даргинец, прошедший войну, вновь и вновь, объяснял Мишке:
     - Понимаешь, ты никогда не увидишь чего-то необыкновенного, пока сам не поверишь в это. Посмотри вокруг, что ты видишь? Лес, травы, те же звёзды – это всё живое, всё волшебное и неповторимое! Только знают об этом не все, поэтому леса вырубают, а улыбок звёзд просто не замечают.
     Голубоглазый мальчуган пытался вглядываться в тёмное небо, но то ли от папиросного дыма даргинца, то ли звёзды не хотели улыбаться именно Мишке, но мрачное небо Дагестана с кристалликами звёзд ничем не отличалось от Московского. И лишь в последнюю ночь перед отъездом, когда мраморный месяц серебрил раму окна, и совсем не хотелось спать, Мишка увидел, как улыбаются звёзды.
*****
     День  выдался  безветренным и солнечным,  и Мишка решил прогуляться в последний раз на речку. Через четыре часа  в посёлок приедет отец, который отвезёт его  на вокзал, а там опять поезд и пыльная Москва. Каникулы почти закончились, похвастаться перед друзьями нечем – только загаром.
     Наскоро поплескавшись в речке, Мишка побрёл знакомой дорогой назад. Этот путь он проходил ни раз. Те же домики, тот же забор, заботливо выкрашенный краской. Он повернёт сейчас за угол,  и оттуда, заливисто лая,  выскочит пёс. Дворняжка абсолютно не злоблива, да и лает, чтобы на неё обратили внимание. Ведь пёс не виноват в том, что он беспородный. Внезапный толчок лишил Мишку равновесия, и он,  придавленный забором, упал наземь. Толчки повторились несколько раз, хрупкие деревянные постройки покосились. Внезапно всё стихло, лишь где-то недалеко Мишка услышал детский плач. Освободившись от тяжести забора, не обращая внимания на больную ногу и окровавленную  руку, он пополз  на крик.
     Их нашли почти через сутки. Голубоглазый мальчуган, прижимая кроху, оберегал её от новых обвалов. Подземные толчки с разной силой продолжались весь день, и тонкий лаз, куда смог забраться Мишка, засыпало  всё новыми и новыми конструкциями. В полуобморочном состоянии, увидев отца, Мишка только и смог прошептать отцу:
     - Папа, я нашёл настоящую звезду… Её зовут Звёздочка ….
*****
     Золотую звезду Мишке вручили на линейке первого сентября. А через три дня в далёком Дагестанском посёлке  девочка со странным именем «Звёздочка» распаковала конверт, в котором была маленькая коробочка с медалью и два слова: «Звезду – Звёздочке».


Зинаида Королёва, Тамбов
Димыч. Новогодние байки
http://www.proza.ru/2007/01/16-06

     Новый год принято встречать в своих семьях, со своими близкими. А вот первого числа, хорошо выспавшись и ещё раз отметив уже наступивший Новый год, к вечеру можно отправиться к друзьям.
     Вот так было и у Димыча. Его бывшие одноклассники собирались у их «командирши» – бывшей старосты и заводилы, общей любимицы Аннушке Двориковой.
     Обычно ребята созванивались:
     – Ну, как, встреча у Дворика будет?
     – Димыч, ты будешь у Аннушки?
     Вариаций вопросов было штук пятнадцать – двадцать. А к пяти часам все дружно подъезжали, подходили к домику с палисадником на небольшом проезде, но на удивление всего проживающего вокруг населения незабываемого местной властью городка. А всё было очень просто: один из друзей работал в Энергосвете, другой в Водоканале. И в домах Дворикова проезда было тепло, светло, уютно и со всеми современными удобствами.
     Ребята приходили кто поодиночке, а кто с жёнами или мужьями. Первым делом бегло осматривали дом, составляли план ремонта. Это был их островок счастья, который никто не хотел терять.
     За столом начинались расспросы и, как правило, байки – кому, что особо запомнилось. Кому нечего было сказать, произносил: «Мимо», и всё вновь шло по кругу.
     Димыч, как правило, отделывался коротким «Мимо» и все привыкли к этому, и не тормошили его, считая, что неудачника лучше не трогать. А в этот раз, когда очередь подошла к нему, он тихо произнёс:
     – А мне на всю жизнь запомнилось, как я в пять лет нашел себе отца.
Кто-то удивлённо произнёс: «Ко-ого?». Но его одёрнули, а Димыч даже не слышал этого возгласа. Он напряжённо смотрел на свои руки, сжатые в кулаки с такой силой, что они побелели, продолжил:
     – Мы жили с мамкой вдвоём. Отец бросил нас. Его увела мамькина подруга и увезла за границу. Мне тогда был один годик и я отца не запомнил. А когда исполнилось пять лет, он впервые за всё время прислал в подарок железную дорогу.
     К маме иногда, очень редко, заходили друзья, но она, глядя меня, вжавшегося в угол дивана, тихо, но твёрдо говорила:
     – Вы уж извините, сынишка приболел, вы уж в другой раз заходите.
Но другого раза не бывало.
     А в тот день на Новый Год я заметил, как мамка крутилась у зеркала, прихорашивалась. Я к тому времени умел всё делать по дому – пылесосил маленьким пылесосом, мыл посуду, разогревал себе еду. С мамкой были наравне. Она работала на двух работах, уставала очень. Придёт, сядет на стул у двери, с которого я смотрел в глазок и открывал замок, и тихо попросит: «Димыч, напои чаем». Я мчался на кухню, наводил большой бокал сладкого чая, кусок батона намазывал маслом и в два приёма приносил мамке. И каждый раз у неё скатывалась слеза по щекам, и она хрипло произносила: «Димыч, ты – золотой мужик, только расти быстрее».
     Нам было хорошо вдвоём, и я не хотел, чтобы кто-то ещё поселялся у нас. И я тогда, глядя на весёлую мамку, грустно спросил:
     – Кого ты ждёшь? Кто придёт?
     – Димыч. Дядя Володя придёт. Он уговорил меня показать твою железную дорогу. Покажешь, Димыч? – как-то жалобно попросила мамка.
     Я не успел ответить, как зазвонил звонок, открылась дверь, и на пороге показался высоченный дядька, похожий на деда Мороза. Он как увидел железную дорогу, то сразу шагнул к ней, потом опустился на колени и заворожено смотрел на вагоны, рельсы, а потом посмотрел на меня и жалобно-просяще, как голодный котёнок, произнёс:
     – Димуля, покажи, как она работает…
     Димыч растерянно посмотрел на друзей:
     – Понимаете, я не смог ему отказать. Он так откровенно и правдиво просил, что отказать ему было просто невозможно. Я сорвался с дивана и через секунду мы запускали вагончики, строили очередную станцию, депо. Опомнились только тогда, когда мамка села рядом, обняла нас и весело произнесла:
     – Мужчины, вы ужинать будете?
     Мы переглянулись с дядей Володей, согласно кивнули головами и уселись за стол. Дядя      
     Володя попросил:
     – Димыч, можно я завтра приду? Мы достроим вторую станцию, можно?
     А я вдруг выпалил:
     – А чего ты будешь шлындать туда-сюда? Оставайся у нас и живи. Больше времени останется на игру.
     Слово «шлындать» я перенял у соседки-пьяницы и мамка ругала за него, и потому сейчас сидела с открытым ртом и выпученными глазами.
     А дядя Володя вскочил, подхватил меня на руки, подбросил к потолку, а потом так плотно прижал к груди, что я слышал, как часто и громко стучит его сердце. Он прошептал:
     – Спасибо, сынок.
     Мы переехали в другой город, и никто не знал, что я приёмный сын. Так мы прожили 20 лет. А потом отец внезапно заболел и быстро угас. А на сороковой день ушла и мама. Она догорела как огарок от свечи.
     Димыч замолчал, его руки спокойно лежали на коленях.
     – А сейчас ты с кем? Я слышал, что от тебя ушла жена, – спросил Игорь.
     – Да, точно, ушла. Но я не один. Я с детьми.
     – С какими детьми? У вас же их не было! – воскликнул растерянно и непонимающе      
     Андрей, к которому ушла жена Димыча. А тот спокойно ответил:
     – Да, не было. Они приёмные.
     – Слушай, Димыч, не мети хвостом, давай, колись, – внезапно охрипшим голосом произнёс Бритый. Он рано потерял родителей-пьяниц, успел побывать в колонии. Но после выхода оттуда ребята держали его возле себя: устроили на работу, в общежитие, заставили поступить в институт, приглашали во все свои компании. Одним словом, не давали свернуть в сторону с наезженного тракта.
     – Подожди, Бритый. Димыч, откуда у тебя шрам на лице? – участливо спросила Аня. Она всё время внимательно слушала Димыча, нервно теребя угол скатерти.
     – Да это в тот раз во время пожара у соседей. Я пятерых детей вытащил, а самый маленький спал с родителями в другой комнате, где всё было охвачено огнём. Когда выбирался из комнаты, балкой стукнуло по голове, волосы загорелись. Но хорошо, что пожарники были рядом и быстро отправили в больницу. Но мне толком не пришлось лечиться, надо было детей определить. Вот и остался рубец. Да он мне и не мешает. Это ерунда. Вот с детишками хуже. Пытался усыновить, но семья не полная и мне не разрешили. Даже моего директорского авторитета не хватило. Смог оформить только опекунство. А как ушел из директоров, то и уважения поубавилось. Сразу налетели разные комиссии и требуют отдать детей в детдом.
     – Постой, постой. А каким директором ты работал и почему ушел? – Аня с улыбкой смотрела на Димыча.
     – Ты чего мелешь? Тоже мне – директор! Да ты два слова сказать не можешь, десять лет молчишь, – возмутился Бритый. – Ты такой же директор, как я профессор.
     – Значит, будешь профессором. Ты же заканчиваешь институт, а там Игорёк определит тебя в аспирантуру и дальше, – улыбнулся Димыч. – А я был директором мукомольного завода в Дёмино. Вот там то, Бритый, я как раз и молол муку. Но завод наш продали гастролёрам. Те хотели на его месте открыть спиртзавод, да не так-то просто это оказалось сделать. Сейчас он растаскивается по кирпичику. А я его строил, сердце кровью обливается. Да ещё судьба детей не определена. Они уже привыкли ко мне, отцом называют, и я к ним привык. Это рвать по живому. Тут есть от чего замолчать.
     – Подожди, Димыч, а что надо, чтобы усыновить их? Чего не хватает? Я что-то пропустила. – Аня была взволнована необычно, говорила тревожным голосом.
     – Да самой малости не хватает, Анюта. Жена нужна, будущая мать для детей.
     – А я не подойду на эту роль? Чего так удивлено смотришь? – усмехнулась Дворикова. – Когда прогнала своего неверного, то сказала себе, что ни одного мужчины в моём доме не будет. Их и не было. Как видишь, принимаю только компаниями. Но ты же не один придёшь, а вас шестеро. Так что всё в норме, нарушений нет. Девочки среди детей есть?
     – Да, двое. С ними мне сложнее, сторонятся они меня.
     – Всё правильно. Им нужна мать. Ты на машине?
     – Да.
     – Поехали. Буду знакомиться с ними. Вы, ребята, гуляйте, мы скоро вернёмся.
 ****
     Через день Димыч с детьми переехал к Ане Двориковой. А через месяц была их свадьба. Но счастливее новобрачных были дети: девочки сидели рядом с Анной и не сводили с неё восторженных взглядов. А ребята сидели рядом с отцом, горделиво поглядывая на окружающих – вопрос об усыновлении детей решился одновременно с регистрацией брака.
     Сирот на пять человек стало меньше.


Татьяна Сапрыкина, Новосибирск
В остальное время года

     Усердно и старательно костлявая, словно недокормленная кошка, девушка гибкими и длинными пальцами массировала Деду Морозу ступни. Капли пота блестели на ее и без того гладком, отполированном солнцем черном лбу. Ароматные угли тлели – в хижине было уютно.
     Дед Мороз, щурясь от удовольствия, между тем был поглощен изучением карты, он шлепал толстыми губами, силясь выговорить чудные местные названия. Когда это у него получалось, девушка  едва заметно одобрительно качала красивой продолговатой головой, а он издавал короткий удовлетворенный смешок. По косяку хижины, где Дед Мороз остановился - в Бафута, неуверенно постучали.
     Он коротал время в гостях у ушлого, старого, как африканское дерево, на которое никогда никто не посягал ради огня и проживания в дупле, однако еще крепкого и памятливого африканского вождя. Дождь беспрестанно лил в это время года, но Дед Мороз любил наблюдать за водой, любил слушать, как она шумит. Снег вел себя иначе - это было интересно.
     Вошел гладкий мокрый черный человек с длинными руками, который держал мешок, тоже мокрый. Человек поклонился. Быстро выплюнув приветствие на местном языке, он вынул что-то из мешка. Это была белка – маленький лупоглазый зверек, из-за дождя похожий на озлобленную крысу, которой к хвосту зачем-то привязали длиннющую веревку – такой вот был у белки хвост – видимо, в сухом виде он был роскошным и пушистым.
     - Масса, моя поймал тебе зверя, - радостно сообщил человек и растопырил полуживой от страха белке лапы – у нее оказались перепонки.
     - В прошлый раз твоя приезжать, моя ловить тебе много зверя, твоя помнить?
И человек широко улыбнулся – многих зубов у него во рту не хватало, а черные морщины на лице разъехались как занавес в театре.
     - Какая красивая у твоя одежда. Даже у вождя нет такая одежда, как у твоя одежда.
Человек прищелкнул языком и стал кланяться и при этом трясти белкой – с обоих капало, а с белки так вообще летело во все стороны, потому что она норовила выдраться из рук пришедшего. Но видно было, что тот и правда привык иметь дело со зверьем, он держал ее крепко. Черная девушка, не поднимая головы, массировала ступни. Именно это ей велел делать вождь. Ее руки были мягкими как шерсть золотистой древесной кошки, гибкими, как позвоночник змеи и сильными как ноги слона – все вместе это было замечательно.
     Дед Мороз досадливо стянул очки.
     - Моя такой был мааааленький, - человек с белкой показал белкой какой именно маленький он когда-то был. – Но, масса, твоя совсем не меняться, нет!
     Вдруг человек лукаво затрясся и подмигнул.
     - Молодей, да, и твоя тоже была молодей.
     Потом черный человек немного помолчал, потоптался в луже, которая с него натекла и почмокал губами.
     - Никакая охота сейчас.
     В африканских племенах принято долго обсуждать то да се, прежде чем добраться до главного. Дед Мороз знал это и терпеливо ждал, разглядывая очки и поводя пшеничными бровями. То, что происходило с его ногами, его радовало, а остальное он готов был потерпеть.
     – Сильная вода, плохой охота.
     Гость вдруг опомнился, что пришел за чем-то важным, выпрямился и засуетился, взмахнув свободной рукой.
     - Очень, очень хороший зверь, - черный убедительно тряхнул бедной белкой, которая изо всех сил осоловело вцепившись когтями, висела на его запястье, как на ветке. – Летает от дерева на дерево. От дерева на древо. Высоко. Очень сильно высоко. Ааа, - снова лукаво затрясся гость, - твоя сильно помнить, - мы ловить много таких для масса. Оооочень  много. Моя и моя отец. Моя помогать. Колотить по дереву. Пускать дым в дупла.
     Человек очень старательно показал жестами, кто и куда колотил, и как пускали.
Дед Мороз поморщился, но ничего не сказал. Ему всегда было жалко зверей. Он недолюбливал зоопарки и обходил стороной и их, и людей, что там работали. Он тяжело вздохнул, сложил карту и скрестил руки на полном животе – кормили в Бафута очень хорошо. Он был доволен всем. И дождем, и массажем, и едой. Все было просто восхитительно. И главное – никто здесь не мучил зверей.
     Дед Мороз понял, что местный почему-то принял его за мистреа Джеральда Даррелла – видимо, для африканцев все белые  одинаковы, какими бы разными они ни были – который давненько, лет 30 назад, ловил в этих краях животных для зверинца, и, быть может, останавливался в этой же хижине - в лучшей хижине вождя, куда копределяли почетных гостей.
     - Масса, моя не за деньгами пришел, - испугался длиннорукий, видя, что белый человек как-то подозрительно задумался и затих.
      Он поспешно сунул несчастную, цепляющуюся и таращащуюся зверушку обратно в сырой мешок и подпихнул его ногой в сторону девушки, которая, покосившись, наклонилась еще ниже и принялась работать еще усерднее, втирая душистое масло в большие пальцы белого человека.
     - Твоя был занят. Сильно занят. Много зверей, много дела. Моя понимать. Твоя взял моя нож, - человек жестом показал, какого размера и главное - какой хороший был нож – прищелкнул языком, - обрезать веревка, надо обрезать веревка, моя понимать. Твоя грузили клетки, обезьяна (человек изобразил и обезьяну – чтобы все уж было ясно до конца) запуталась.
     Дед Мороз прикрыл глаза.
     - Твоя уехал. Нож – большая ценится в Бафута. Где ты живешь, это тоже ценится. Моя знает. Это да.
     Человек забормотал еще что-то, уставившись на свои черные грязные ноги. Руки он покорно сложил, будто смиренный прихожанин на исповеди.
     - Деточка, подай мешок, - вздохнул Дед Мороз.
     - Моя поймает тебе вот – человек вытаращив глаза, растопырил все свои 10 пальцев, - братья моя поймает тебе вот. Белка! Белка! А жаб? Хочешь жаб? Жаб! Да! Жаб! Сейчас большой вода. Жаб много. Ты всегда хотел жаб. Ааа, - лукаво потряс головой гость – моя помнит. Моя был маленький – вот какой маленький, но моя все помнит.
     Дед Мороз ворчливо крякнул и принялся рыться в мешке. Белка у ног девушки внутри другого мешка - сырого и грязного - сидела тихо, только сильно дрожала.
     Наконец в дедморозовском мешке что-то брякнуло, что-то звякнуло, и он вытащил ножик. Старый, ржавый складной, тупой, потрескавшийся. Это был довольно-таки негодный ножик, надо сказать.
     Но человек просиял, будто женился на самой красивой и покладистой женщине во всей Африке. И даже  подпрыгнул – не сильно высоко, он был очень вежлив.
Осторожно, двумя пальцами он взял сокровище и также осторожно поцеловал его – едва дотронувшись губами. Это было похоже на подъем старой ржавой машины краном.
     - Моя такой был маленький, - он вытер слезы. – Масса, отец ходил ко мне – я спал, он каждый ночь ходил и говорил – я потерять его нож. Как я мог? Потерять нож? Теперь он моя простить.
     Нескоро еще счастливый гость убрался, обещая завтра прийти со своими братьями.
     - Моя поймать твоя кабана, - гордо заявил он у порога. – Сильно опасный зверь. Моя поймать.
     И он стукнул себя в грудь – черную и уже не мокрую – в хижине горели очень хорошие угли.
     Дед Мороз благостно пошевелил ступнями. Они стали хорошо распаренными, пахучими, розовыми, как у ангела, и приятно мягкими. Да, вождь знал, что делал. Ничто не заменит хорошего массажа. Походи-ка ты весь год в валенках.
     - Деточка, - ласково позвал он девушку, которая тем временем аккуратно складывала колебасы с маслами в заплечную сумку.
     Она послушно подняла голову – кучерявые волосы ее были красиво уложены назад. Глаза - черные как у антилопы в грозовую ночь.
     - Поясницу ломит, - виновато потупился Дед Мороз и полегоньку принялся распускать кушак.
     Он потихоньку свистнул – и белка проворно выпуталась из своей темницы и скакнула в его мешок. Там что-то зашуршало, завозилось, звякнуло, а потом стало тихо. Мир и покой вернулись в хижину вождя, где гостил Дед Мороз. Только дождь лил и угли потрескивали. Пахло сандалом. Девушка разогрела масло.


Вячеслав Сергеечев, Москва
Нудийский пляж – 12. Иисус Христос


     – Мой добрый старый Кот, мы с тобой многих великих деятелей древности вспомнили, в том числе и Мессию Иисуса Христа. Давай вспомним о нём более детально.
     – Мой добрый старый Конь, мы с тобой можем вспомнить только отдельные эпизоды, ведь работали мы одновременно по разным событиям и людям. Боюсь, что картина будет не полной.
     – Ничего страшного, дружище. У нас с тобой есть Наши, – они дополнят. Ты вспоминай, что можешь, с самого начала.
     – Хорошо, дружище Конь… Помню, что я жил в доме благочестивой немолодой семейной пары – Иоакима и Анны в Иерусалиме, у которых долго не было детей. И тогда Иоаким отправился в пустыню, где много молился, и Бог послал ему дочь. Назвали её Марией. Когда девочке исполнилось 3-ри года, её отдали жить в Иерусалимский храм Господен. Родители поставили Марию на первую ступеньку храма, и она бегом, не оглядываясь, поднялась на 15-ть ступенек, чем всех очень удивила.
     Когда Мария достигла совершеннолетия, её отдали замуж за престарелого обручника Иосифа, который её не познал по причине своего преклонного возраста. Вместе с Марией к Иосифу переехал и я на правах любимого животного. Помню, что в галилейском городе Назарете я в лунную ночь, жмурясь, пялился на луну и было у меня какое-то предчувствие. Иосиф был обедневшим наследником легендарного царя Давида. Моя хозяйка – дева Мария, хорошо накормила меня остатками с ужина в виде жареной кефали. Это моё самое любимое лакомство, которое доставалось мне не часто, ведь семья, возглавляемая Иосифом обручником, была не богатой; случалось, что все ложились спать и без ужина, – бедность не порок. Конечно, – это было провидение свыше, ведь на сытой желудок хорошо спится. И Мария с Иосифом после сытного ужина заснули хорошо и спокойно. Мне же почему-то не спалось. Конечно, – это тоже было провидение, иначе подробности той удивительной ночи так никому известны бы и не были.
Лежу я на коврике у кровати Марии и вижу, как к распахнутому окну подлетает архангел Гавриил.
     Он сел на подоконник, сложил за спиной свои белоснежные крылья и долго в умилении смотрел на спящее семейство. Вокруг его головы было золотистое сияние, в левой руке он держал веточку цветов. Одет архангел Гавриил был в красивый голубой хитон и гиматий с фиолетовым отливом. Затем Гавриил развёл руками, и я увидел, как от его рук стало исходить видение, по которому выходило, что у девы Марии, по чудесному действию Духа Святого, непорочно родится сын Иисус в легендарном городе царя Давида Вифлееме.
     Архангел Гавриил улетел, перекрестив на прощанье три раза спящее и пока ещё не святое семейство, оставив на подоконнике веточку цветов. Мария зачала, и ставшее святым семейство отправилось в Вифлеем, чтобы там пройти перепись населения по приказу римских оккупантов Иудеи. Дело тут в том, что Иосиф Обручник был обязан регистрироваться, как потомок царя Давида именно в Вифлееме. Места в гостинице не оказалось из-за огромного людского наплыва регистрирующихся. Неожиданно у святой девы Марии начались предродовые схватки. Иосифу ничего другого не осталось делать, как поместить Марию в первом попавшемся под руку хлеву вместе со скотиной.
     Под блеянье овец и мычание коровы Мария родила первенца сына. Назвали его Иисусом. Я неотрывно находился при этом знаменательном событии и всё запомнил в мельчайших деталях. Было это 25-го декабря в оттепель. В тот день, после длительного ненастья, впервые появилось солнце, приятно озарившее это событие рождения Мессии.
     – Прости, Кот. Ты сказал: «первенца». Значит, были и другие дети у святого семейства?
     – Конечно, были, Конь. Это были его сводные братья от первого брака Иосифа: Иаков, Иосий, Симон и Иуда. Были рождены и две его сестры, имена которых я не запомнил. Но все они были уже простыми смертными. Так вот, сразу же после рождения Иисуса, над хлевом высоко в небе появилось сияние со звездой в середине. Первыми это сияние и звезду увидели простые пастухи, пасшие свои стада в окрестностях Вифлеема. О том, что родился Мессия, их возвестил ангел.
     Они, удивлённые этим необычным явлением, явились к хлеву посмотреть:
     – А что это такое?
     – Вела их к цели звезда, которая перемещалась по небосводу. Пастухи поклонились новорождённому и преподнесли ему подарки: золото, ладан и смирну. На это золото Иосиф и сумел снять для своего семейства достойный дом.
     Через некоторое время все в Вифлееме уже знали, что родился новый царь Иудеи.      
     Действующий на то время царь Иудеи Ирод Великий, узнав, что родился новый царь, испугался рождению Христа, ибо он знал по предсказанию великого пророка Иудеи Иеремии, что родится от девы Марии младенец, который положит конец его царствованию. Не желая уступать свой трон, царь Ирод долго колебался в своих действиях, но к концу 2-го года после рождения Иисуса он решился отдать распоряжение об уничтожении младенца. Но воины не смогли найти Иисуса, так как к этому времени всё святое семейство уже сбежало в Египет, о чём Ирод не знал. Тогда он приказал казнить всех младенцев до 2-ух лет отроду во всей Иудеи.
     Спасибо тебе, мой старый добрый друг Конь, что ты вовремя предотвратил смерть Иисуса, иначе бы мир не знал Мессии.
     – Да будет тебе, дружище Кот. Это был мой долг, посланный свыше. Я счастлив этим. И это было одним из немногих случаев, когда мне удалось действием вмешаться в Историю. Чаще всего мы с тобой только наблюдатели. Ну а что было дальше, дружище?
     – Дружище Конь, я только видел, как Иосиф ранним утром посадил на ослика Марию с младенцем Иисусом на руках, и повёл семейство в Египет. Это ты в то время был в Египте – тебе и рассказывать.
     – Дружище Кот, я только частично могу тебе поведать о том, что произошло в Египте со святым семейством. Добрались они с большими трудностями до египетского города Сотин. Вошли в храм, который египтяне называли Капитолием. В этом храме стояло 4-ре идола, которым они каждый день поклонялись. Как только Мария с младенцем вошли в храм, то сразу же все идолы упали ничком на землю и разбились. Градоначальник города Сотин Афродисий, увидя разбившихся идолов, сказал:
     – Если бы этот младенец не был Богом, наши бы боги не пали на лица свои при виде его, и не простёрлись бы перед ним. Это свидетельствует, что он их Владыка.
В Египте младенец Иисус многих местных жителей исцелил от болезней одним своим появлением. Но больше всего мне запомнился случай, когда семейство проезжало по одной из египетских дорог и им повстречались два разбойника – Тит и Думах, которые были дозорными при своих спящих товарищах. Разбойники не стали причинять вреда семейству и пропустили их. Богородица Мария сказала им:
     – Господь Бог поддержит вас своей десницей и отпущением грехов одарит.
     И что удивительно – именно эти два разбойника через 30-ть лет будут распяты вместе с Иисусом и попадут в Царство Небесное после смерти именно по этому поводу… Святое семейство укрывалось в Египте до смерти Ирода Великого, проведя в Египте почти 4-ре года.
     После этого все они вернулись в Иудею и поселились в старом доме Иосифа в Назарете. Иисус помогал отцу в его плотницком ремесле.
     Как ты знаешь, дружище, детство, юность и возмужание Иисуса проходили без видимых и заметных постороннему глазу событий. Будущий Мессия набирался житейской мудрости под руководством и велению его Отца и Святого Духа. А дело тут в том, что по иудейским законам проповедовать истины Божьи можно только по достижению 30-ти лет. Мудро. Но был один эпизод, когда родители потеряли из виду своего 12-ти летнего сына. Было это в Иерусалиме. Нашли Иисуса в храме, где их сын слушал священников и старейшин, отвечал на их вопросы и проявил не по годам мудрость и зрелость суждений.
     Как только Иисусу исполнилось 30-ть лет, он приступил к выполнению своей миссии – искуплению грехов человеческих и спасению человечества в Царстве Небесном. Иисус пошёл в народ.
     Не афишируя своё божественное происхождение, он стал вести проповеди в синагогах, храмах, домах израильтян и окрестностях. Христос стал учить народ закону Божьему, чтобы получить блаженную, вечную жизнь в Царстве Небесном. Его девять заповедей блаженства были донесены народу в Нагорной проповеди. Это стало Новозаветным законом любви и благодати. Всем, кто живёт по этому закону, проповедовал Иисус, войдут в Царство Небесное.
     Народ толпами ходил за Иисусом, признавая его за пророка и жадно ловя каждое его слово. А он учил о промысле Божьем, о неосуждении, о прощении и любви к ближнему, о силе молитвы, о милостыне, о необходимости добрых дел. Услышав о деяниях Иоанна Крестителя, Иисус явился к нему и принял от него крещение водами Иордана.
     Во время крещения разверзлось небо, и Дух Святой нисшёл на Иисуса в виде голубя, и глас с небес промолвил:
     – Ты сын мой возлюбленный; в тебе моё благоволение.
     Так было всенародно засвидетельствовано мессианское предназначение Иисуса. У него появились ученики, и он стал исцелять больных и творить многочисленные чудеса.      
     Запомнилось, как однажды Иисус отправил своих учеников в море Галилейское порыбачить, а сам явился к ним, шагая по воде. Ученики, увидев это, сначала сильно перепугались, но когда услышали голос Иисуса: «Это я – не бойтесь!» – они успокоились, а апостол Пётр воскликнул:
     – Если это ты, повели мне прийти к тебе по воде.
     – Иди, – был ответ Иисуса.
     Пётр, не раздумывая, бросился в неспокойное море. Пока он шёл по воде и смотрел на Иисуса, всё шло хорошо, но, увидев под ногами бушующее море, он испугался и стал тонуть, закричав: «Господи, спаси меня!» – Тогда Иисус протянул ему руку, сказав:
     – Маловерный! зачем ты усомнился?
     Когда Иисус и Пётр вошли в лодку, то ветер утих и бушующее море успокоилось.               
     Поражённые увиденным, ученики промолвили:
     – Воистину – ты сын Божий.
     Иисус Христос, проходя со своими учениками по городам и сёлам, проповедовал слово Божие, исцелял больных и постоянно творил различные чудеса. Однажды он насытил пятью хлебами и двумя рыбами 5-ть тысяч человек. Другой раз, в Галилее, недалеко от Капернаума, к Иисусу подошёл начальник синагоги Иаир. Он попросил исцелить его единственную умирающую дочь. Иисус пошёл к дому умирающей, но навстречу ему вышел посланный человек из дома и сказал Иаиру:
     – Дочь твоя умерла, не утруждай Учителя.
     Но Иисус сказал Иаиру:
     – Не бойся, только веруй, и твоя дочь будет спасена.
     Христос вошёл в комнату дома, где лежала умершая, и сказал:
     – Девица, тебе говорю, встань.
     И возвратился дух её, девица тотчас встала и начала ходить.
     Однажды, в селении Вифания под Иерусалимом заболел Лазарь, брат Марфы и Марии. Иисус в это время был далеко от них. Пока Иисус добирался до Вифании, Лазарь умер и был похоронен в пещере. Иисус пожелал увидеть похороненного Лазаря. Он приказал отвалить камень, прикрывающий вход в пещеру. Марфа сказала Христу:
     – Господи, уже смердит, потому что уже четыре дня, как он во гробе.
     Иисус отвечает Марфе:
     – Не сказал ли я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию?
     Отвалили камень, и Иисус, возведя очи к небу, произнёс:
     – Отче, благодарю Тебя, что ты услышал меня! Я и знал, что Ты всегда услышишь меня; но сказал это для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал меня.
     Громким голосом Христос воззвал:
     – Лазарь, гряди вон.
     И умерший Лазарь вышел из гроба, обвитый погребальными пеленами. Иисус сказал собравшимся:
     – Развяжите его, пусть идёт.
     Слава Иисуса Христа росла и множилась. К моменту, когда Иисус въехал на осле в Иерусалим, народная слава уже опередила его появление в городе. Иисуса встретили толпы горожан.
     Народ дивился учению Иисуса Христа, и популярность его росла, ведь каждое его слово подкреплялось чудесами: излечениями больных, хождением по воде и даже воскрешением мёртвых. Первое, что сделал Иисус – выгнал из иерусалимского храма менял и торговцев, чем очистил святое место от скверны.
     Число учеников и приверженцев его учения ширилось и умножалось…
     – Спасибо, дружище Конь. Я много слышал о Марии Магдалине, которая тоже была ученицей Иисуса. Кроме этого факта, ты можешь что-нибудь добавить?
     – Конечно, могу, дружище Кот. Прежде всего – Мария из города Магдала была любимой ученицей Христа. Она более глубоко понимала своим женским сердцем учение Иисуса.      
     Апостол Пётр очень ревновал, когда Иисус Христос оказывал повышенное внимание к Марии, особенно, когда целовал её в губы. Пётр был неграмотен, не всё в учении Христа он мог понять.
     – Прости, Конь, а не были ли Мария и Христос плотски близки между собой?
     – Папуля, я могу ответить на этот вопрос, ведь Мария Магдалина была моей подругой.
     – Валькирия, почему ты скрывала такой значимый факт от отца?
     – Папуля, а ты охотно бы признался в дружбе с девицей, мягко говоря, лёгкого поведения?
     – Валькирия, о чём ты говоришь? Неужели Мария Магдалина была блудницей?
     – Была, папуля!
     – Кот, дружище. Неужели ты об этом факте ничего не знал?
     – Конь, до меня доходили слухи, но я этому не верил.
     – Папуля, я могу в оправдание Марии Магдалины сказать, что она не зарабатывала деньги этим. Просто она любила, и всё тут. А её любимый был женат и имел двоих детей от брака. Он ушёл из семьи и стал тайно встречаться с Марией. Но тайное стало явным. Марию застали в момент любви и поволокли на суд. Ты же знаешь о тех порядках.
     – Дружище Кот, я присутствовал при этой сцене. Толпа приволокла Марию Магдалину к храму. Иисус в это время сидел у храма и чертил на земле перстом. Многие в толпе держали в руках по камню.
     Толпа обратилась к Иисусу с гневным вопросом:
     – Что сделать с этой женщиной, взятой в прелюбодеянии? Моисей в законе заповедовал нам побивать таких камнями.
     Христос отвечал толпе:
     – Кто из вас без греха, первый брось в неё камень.
     Тогда каждый из толпы, обличаемый совестью, стал один за другим уходить, усовестившись в собственных грехах. Все разошлись, остался только Христос и женщина. Иисус сказал ей:
     – Женщина, где твои обвинители? Никто не осудил тебя?
     Мария Магдалина ответила:
     – Никто, Господи.
     Иисус сказал ей:
     – И я не осуждаю тебя, иди и впредь не греши.
     После этого случая, дружище Кот, Мария Магдалина стала ученицей Иисуса Христа.
     – Папуля, я могу тут добавить: любимой ученицей и даже тайной женой. Я, как подруга Марии, знала об их отношениях. Могу даже добавить: Мария Магдалина родила Иисусу двух сыновей. Вот так-то. Я её не осуждаю.
     – Валькирия, я разделяю твоё мнение. Нашему Господу Иисусу Христу ничто человеческое было не чуждо. И это можно понять. Понять сейчас, но тогда… Им было трудно.
     – Папуля, неужели никто не мог помочь Иисусу и спасти его?
     – Валькирия, ты задала наивный вопрос. Вся жизнь Иисуса была спланирована и осуществлена по плану его отца Святого Духа. Иисус это знал и не противился воле своего Отца. Только однажды, в свою последнюю ночь перед казнью в Гефсиманском саду Христос взмолился:
     – Отче, о если бы ты благоволил пронести чашу сию мимо меня! Впрочем, не моя воля, но твоя да будет». – но это была его минутная слабость.
     Иисус сам способствовал своему осуждению и казни ради искупления грехов человеческих.
– Папуля, а если бы его не предал Иуда Искариот, то казни можно было бы избежать?
     – Валькирия, дочь моя любимая! Ты не знаешь того, что Иисус сам попросил Иуду «предать» его, чтобы осуществить план своего Отца. Иуда долго не соглашался, но ему пришлось пойти на это, иначе казнь бы не состоялась, и искупления грехов человеческих не произошло бы. Иисус прямо с Тайной вечери отправил Иуду исполнить свой долг, торопя его:
     – Что делаешь, делай скорее.
     Иуда привёл стражников в Гефсиманский сад и поцелуем выдал своего Учителя. Это был знак для стражников.
     Иисус был ему очень благодарен. Это тоже был подвиг со стороны Иуды. После распятия  Иисуса Христа Иуда не вынес душевных мук и удавился.
     – Папуля, а как развивались события после этого поцелуя Иуды?
     – Об этом тебе лучше спросить у Иосифа Аримафейского.
     – Папуля, но ведь это невозможно. Прошло с тех пор почти 2000-чи лет.
     – Почему невозможно? Иосиф Аримафейский тебе прекрасно известен именно в наши дни. Я сейчас попрошу его присоединиться к нам. Его даже представлять не нужно…
     – Добрый вечер. Шеф, я чем-то могу быть полезен вам? Мне нужно поработать?
     – Игорь, нет… Друзья, я хочу вам представить: перед вами не только мой помощник по нашему нудийскому пляжу Игорь Эллинский, но и выдающаяся личность древности периода Иисуса Христа – Иосиф Аримафейский. Игорь, мы сейчас вспоминаем те далёкие времена. Ваша деятельность в Библии и воспоминаниях евангелистов хорошо описана. Но не согласились бы вы нам рассказать о тех событиях лично?
     – Шеф, охотно. Я только опущу некоторые банальные подробности… В ту пору я был членом синедриона. Давно являясь поклонником учения Иисуса Христа, я не разделял мнения руководства синедриона об опасности Иисуса для иудеев. Мне приходилось скрывать свои взгляды. Скажу более: я был тайным учеником Христа и находился в курсе всех его дел и помыслов. Популярность Иисуса Христа в народе очень быстро переросла в славу. С одной стороны это было хорошо, а с другой – мешало Иисусу в осуществлении его миссии пострадать за народ и быть казнённым.
     Простой люд обожал Христа за его деяния, римские власти не видели в нём опасного человека, ведь он говорил:
     – Отдайте кесарю кесарево, а Богу божье и пребудьте в мире.
     Не нравилось учение Иисуса только первосвященнику Каиафе и его ближайшим помощникам, которые боялись потерять своё влияние на народ. Каиафа стал искать случая, чтобы устранить Иисуса. Но Иисуса никто не мог найти. Иисус сам мог придти к Каиафе и отдаться в его руки. Но это было бы уж очень подозрительно, и Иисус пошёл на хитрость. Он подослал Иуду, чтобы тот выдал его. Когда к Каиафе пришёл Иуда Искариот и предложил ему предать Христа, тот попался на эту хитрость, послав своих людей в Гефсиманский сад и заплатив Иуде 30-ть серебряников.
     Эта сумма соответствовала стоимости раба. Таким образом, Каиафа приравнял Иисуса Христа к обычному рабу, что весьма символично. В планы Иисуса не входило оказывать сопротивление. Сигналом для ареста послужил поцелуй Иуды, что он и сделал. При аресте никому ухо не отрубали. Это было выдумано для большей убедительности, тем более что никакого оружия у апостолов и не было. Доставили Иисуса первосвященнику Каиафе.
     Тому, чтобы осудить Христа, требовалось согласие на казнь прокуратора Иудеи Понтия Пилата. Пилат, не видя никакой вины Иисуса, отправил его к царю Галилеи Ироду Антипе. Ирод Антипа тоже не захотел быть причастным к новому кровопролитию: ему «хватало» злодейства с Иоанном Крестителем. Иисус снова попал к Каиафе. Тот снова привёл Иисуса к Понтию Пилату и стал его запугивать: в городе начнутся волнения, и без кровопролития это не обойдётся.
     Понтий Пилат симпатизировал Иисусу, который мгновенно снял у него головную боль. Нравились Пилату и философские, нравственные воззрения Иисуса. Не видя в Иисусе никакой опасности ни для Иудеи, ни для владычества Римской империи, он попытался спасти Иисуса, воспользовавшись народным обычаем прощать одного из осуждённых в честь праздника наступающей Пасхи. К этому моменту имелись три кандидата на казнь: государственный мятежник и убийца Варавва, и два его сообщника – разбойники Тит и Думах.
     Понтий Пилат вывел Иисуса на балкон и спросил у народа:
     – В честь праздника Пасхи я могу помиловать одного из преступников. Кого вы хотите, чтобы я отпустил?
     Но на площади стояли люди подкупленные первосвященником Каиафой и его приспешниками. Они в один голос прокричали:
     – Варавву.
     Римский прокуратор спросил толпу второй раз:
     – Хотите я отпущу Иисуса из Галилеи?
     Толпа возопила:
     – Распни его!
     Понтий Пилат обернулся к Иисусу и спросил его:
     – Что есть истина – не эти ли вопли толпы?
     Иисус Христос ответил:
     – Внимай – истина на земле среди тех, которые, имея власть, истиной живут и праведный суд творят.
     Понтию Пилату ответ не понравился. Он распорядился отпустить убийцу Варавву, а Иисуса Христа отправить на казнь.
     Вместе с Иисусом Христом были распяты и те два разбойника – Тит и Думах, которые встретились святому семейству в Египте.
     – Спасибо, Игорь. Мы помним, что вы уговорили Понтия Пилата отдать вам тело распятого Христа, о том, что поместили тело в гробнице, предназначенной лично для себя.
     Это благородно. Мир никогда не забудет вашей добродетели.
     – Шеф, это был мой долг. Любой порядочный человек поступил бы на моём месте также.
     – Папуля, а что это ты постоянно смотришь на часы?
     – Валькирия, я приготовил всем вам сюрприз. С минуты на минуту должна подойти к нам сама госпожа нашего нудийского пляжа. Валькирия, приготовь, пожалуйста, бокалы к шампанскому и лёгкую закуску, а я пойду встречать госпожу…
     – Госпожа, позвольте поблагодарить вас за оказанную мне высокую честь посещения вами моего скромного дома. Здесь собрались все Наши. По столь важному поводу, я попрошу всех поднять бокалы за здравие нашей госпожи. Ваше здоровье, госпожа! Ваша благотворительная деятельность высоко ценится, и не только нами. Мы восхищены не только этим. Мы восхищены также и тем, что имеем возможность приветствовать в вашем лице не только легендарную дочь царя Соломона и царицы Савской, но и красавицу, символ порядочности, скромности и высоких моральных принципов и устоев. Все мы были бы безгранично счастливы услышать от вас воспоминания о вашей уникальной жизни, являющейся примером для всех нас.
     – Коллеги, я приветствую вас! Но вы меня повергли в смущение. В том, что я дочь именитых родителей – не моя заслуга. В этом благодарности надо адресовать нашему Отцу, Сыну его Иисусу Христу и Святому Духу. Вечная им слава присно и во веки веков! Я только выполняла их волю в силу моих скромных возможностей.
     – Госпожа, вы умалчиваете о многочисленных случаях, когда ваше доброе сердце отзывалось и помогало людям попавшим в беду, когда вашими усилиями были спасены людские судьбы от нищеты, позора, а, порою, и от лютой смерти. История это знает и помнит. Я склоняю перед вами свою голову в знак уважения и признательности за всё то доброе, что вы сделали людям.
     – Спасибо на добром слове, но Жанну д*Арк мне спасти не удалось, как я ни старалась.
     – Госпожа, вы сделали всё, что было в ваших силах… Мы сейчас вспоминаем об Иисусе Христе. Я знаю, что вы сыграли в этой драме не последнюю роль. Не могли бы вы нам рассказать об этом.
     – Спасти сына Божьего Иисуса Христа было невозможно, – его судьба была предрешена его Отцом и Святым Духом при полном согласии со стороны Христа. Речь могла идти только об уменьшении его страданий на кресте. Вот тут я была полезна Спасителю. Ещё когда Иисус был в темнице, я дала ему успокоительный напиток, который уменьшил его страдания. И если бы он выпил весь напиток, то страдания обошли бы его стороной. Но Иисус только слегка пригубил, утоляя жажду. Он считал, что только страданиями он сможет искупить грехи человеческие, взяв их на себя. И в этом был его подвиг. Я была на Голгофе во время казни, морально поддерживала Иисуса, и это дало ему силы вынести те муки, которые он взял на себя.
     Никогда не забуду последние слова Спасителя:
     – Отче! – в руки твои предаю дух мой…
     После того, как тело Спасителя было снято с креста и помещено в гробницу Иосифа Аримафейского, я не оставила Иисуса.
     Как только снаружи гробницу запечатали огромным камнем и поставили стражников, с неба спустились два ангела. Они подняли тело Иисуса и унесли его на небо…
     После субботы, ранним утром к гробнице пришли: Мария Магдалина, мать Иисуса Христа – Пресвятая Богородица, Иоанна и Саломея, чтобы помазать тело Христа мирной. Ещё при подходе к гробнице началось землетрясение. Женщины увидели, как с небес под гром и молнию явился ангел Небесный и отвалил камень, прикрывающий гробницу.
     На этом камне сидел ангел. Вид его был, как молния, а одежда – белой, как снег.
     Испуганные стражники сразу разбежались, женщины тоже перепугались, но ангел им сказал:
     – Не бойтесь, ибо знаю, что вы ищете Иисуса распятого; его нет здесь – он воскрес, как сказал.
     Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь, и пойдите скорее, скажите ученикам его, что он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее; там его увидите. Вот, я сказал вам.
     Богородица Мария и остальные женщины заторопилась с радостным известием к ученикам. А Мария Магдалина вошла в гробницу, чтобы удостовериться в отсутствии тела Господня. Не найдя тела, Мария Магдалина заплакала, обернулась и увидела рядом с собой Иисуса.
     Не узнав его, она приняла Иисуса за садовника.
     Иисус говорит ей:
     – Жена, что ты плачешь, кого ищешь?
     Мария отвечает:
     – Господин, если ты вынес его, скажи мне, где ты положил его, и я возьму его.
     Иисус говорит ей:
     – Мария, жена моя!
     Она, узнав голос Иисуса, обратившись, говорит ему:
     – Раввуни!
     Иисус говорит ей:
     – Не прикасайся ко мне, ибо я еще не восшёл к Отцу моему; а иди к братьям моим и скажи им: «Восхожу к Отцу моему и Отцу вашему, и к Богу моему и Богу вашему»…
     Мария Магдалина поспешила к ученикам Иисуса и сообщила им о том, что видела. Пётр и Иоанн, обрадованные сообщением о воскресении Учителя, побежали к гробнице, но Христа уже там не застали. Когда же остальные женщины возвращались от опустевшей гробницы, они встретили Иисуса Христа, сказавшего им:
     – Радуйтесь.
     Женщины, возрадуясь, ухватились за ноги Спасителя и поклонились ему. Иисус сказал женщинам:
     – Пойдите, возвестите братьям моим, чтобы шли в Галилею, и там они увидят меня.
     Все 11-ть учеников его пошли в Галилею, на гору, куда им повелел Иисус.
     И, увидев его, поклонились ему. Иисус Христос сказал им:
     – Дана мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать всё, что Я се повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь.


Александр Сидорчук, Кольцово, Новосибирская область
Мы первые!
    …Этот день  навсегда останется в нашей  памяти, как солнечный день,
наполненный неимоверным восторгом и захлестывающей гордостью за страну.
На улицы Москвы и других городов выплеснулись радостные толпы. Передали
сообщение, тут же началась трансляция с Красной площади. Люди несли плакаты.
По Моховой улице, со стороны Москвы - реки, фактически под стенами Кремля,
шла довольно большая толпа - человек сто молодых людей - в белых халатах,
по-видимому, студенты - медики. У них прямо на халатах краской было написано –
"Мы ПЕРВЫЕ! Ура!
     Наверное, это была долгожданная,  всеобщая радость. Дворы  стали заполняться
веселыми соседями, которые выскакивали,  уже зная о победе. Во дворы вытаскивали
столы и несли на них, кто что мог, вместе отмечая ТАКОЕ событие.
     Разумеется, занятия в школе были прерваны, и детвора ринулись на ул. Горького,
уже заполненную толпами ликующих москвичей. На огромных экранах уже появились
фотографии улыбающегося героя. По домам всех отпустили где-то на урок раньше.
Было ощущение абсолютной нереальности происходящего, как во сне, когда ждешь,
что разбудят. Многие родители, потрясенные сообщением, даже забыли  забрать
своих детей  из детского сада.
     Люди, в едином порыве сбиваясь в стихийные демонстрации, устраивали народные
гуляния с воздушными шарами и флагами. Эйфория передавалась молниеносно, и
создавалось ощущение всеобщего праздника.
     Сообщение  об этом достижении страны услышали все, кто гулял во дворе. Особенно
радовались мальчишки, люди  высыпали на улицу. Совсем незнакомые друг другу -
обнимались, плакали.
     Во многих других городах в этот день на главные площади потянулись люди, в основном - студенты. До глубокой ночи люди не расходились. Они что-то радостно кричали, все взбудораженные, праздничные. То тут, то там в воздух взлетали ракеты.  На огромных экранах показывали фильмы про  нашего героя.
     Несмотря на то, что событие пришлось на середину рабочей недели, народ выходил на
улицы, у всех было праздничное настроение, все радовались, веселились. В стране
наступил праздник. Руководство  страны объявило всем гражданам, что этот прекрасный
день – знаковый, переломный  день для нашего народа.
     Услышав радостную новость, старший машинист Михаил Шмаргунов, помощник машиниста Сергей Воробьев и кочегар Юрий Цветков решили посвятить этому событию тяжеловесный рейс. Бригада в тот день провела поезд, превышающий норму на 400 тонн,
с опережением графика.
    …в редакцию "Красного Севера" в 10.30  позвонил слесарь Сергей Курков.
Восхищен этим достижением! Сейчас горы свернуть хочется!
    ...Стихийный митинг возник и на ступеньках у главного здания судоремонтного завода.
Теперь мы с удесятеренными силами перевыполним задания! - решили рабочие.
     Весь мир с замиранием сердца следил за новостями, приходящими из Москвы.
Новорожденных мальчиков поголовно стали называть в честь нашего героя.
     Настал день всеобщего ликования. Каждый гражданин  почувствовал сопричастность к
этому великому событию. Гордость переполняла людей.

     Еще бы! Наш всенародно любимый герой РОМА КУПИЛ САМУЮ БОЛЬШУЮ В МИРЕ ЯХТУ!!!

Господи! Ну, наконец то, мы опять первые!


P.S.
     В тексте использованы фрагменты из опубликованных в СМИ воспоминаний разных людей о реальных событиях, которые происходили в СССР 12-14 апреля 1961 года после полета  Гагарина Ю.А..

Сергей Степанов, Нижний Новгород
Из воспоминаний

Вечер поэзии

Все действующие лица этого небольшого сюжета за исключением автора, увы, уже не с нами. Последним ушёл из жизни мой друг, новосибирский поэт Анатолий Соколов. Случилось это в апреле 2010 года. На похороны его я приехать не смог. Супруга Толика, Елена, сообщила о его смерти слишком поздно.
Мы познакомились с Анатолием в армии. Судьба распорядилась так, что служить в 38-й ракетной дивизии довелось и призывникам из Ставропольского края, где я жил, и из Новосибирской области, где родился. И после карантина нас распределили вместе с Толиком в батальон боевого обеспечения, которым командовал майор Талалаевский.
Часть только что перевели в Северный Казахстан из Ялуторовска Тюменской области. Это случилось после того, как офицер Главного разведывательного управления  Генерального штаба Министерства обороны СССР Олег Пеньковский выдал американцам места дислокации дивизий ракетных войск стратегического назначения. Предатель после суда над ним был расстрелян.
Но казарм к тому времени в степи ещё не построили. Первую зиму мы жили в палатке. Она была рассчитана на сто человек и была продуваема всеми ветрами. Две печки-буржуйки никакого тепла не давали. Дневальный по утрам выметал из-под коек снег. Спали одетыми.
Но Толику повезло больше, чем мне. Его отправили в жаркий Чирчик учиться на хлебопёка. После этого перевели в хозвзвод. Но наша дружба продолжалась. Мы оба писали стихи, оба печатались. Когда я ещё учился в школе, у меня вышла подборка стихотворений с фотографией в альманахе «Ставрополье», а потом и первая книжка в Ставропольском книжном издательстве. Толика тоже публиковали в местной прессе.
Но печь хлеб ему не доверили. Начальство поняло, что на уме у него одни стихи, что Толику больше не до чего. И его отрядили в кочегарку, как много позже Виктора Цоя. Она стала местом, где мы читали друг другу стихи, обменивались мнениями о литературе, искусстве, а иногда просто хулиганили. Однажды сочинили поэму «Гениальный секретарь», посвящённую Брежневу. Она очень длинная, я процитирую только небольшой фрагмент:

Это, в общем-то печально,
Но опять в России царь –
Оптимальный, гениальный
 Генеральный секретарь.
Он от всех от нас отличен,
И теперь, как видно, он
Повсеместно возвеличен,
Повсеместно учреждён.
Нас преследуют портреты
С мощной порослью бровей,
Будто в мире больше нету
Никаких других людей...

Мы уничтожили все черновики – хранить их было очень опасно. Можно было загреметь за решётку. И со временем многое выветрилось из памяти (в 2009 году мы с Толиком пытались восстановить текст, но восстановили приблизительно лишь его треть).
Так прошли три года. Толик вернулся домой в мае 1968 года, я – в июле, отсидев месяц на гауптвахте за неподчинение командирам. Хотели отправить в дисциплинарный батальон, но я объявил голодовку – такое в Советской Армии не практиковалось. К тому же – так совпало – один из «губарей» попытался повеситься. Был большой скандал, и меня демобилизовали. Впрочем, ненадолго. В августе  призвали в армию... вторично. И отправили в Чехословакию – усмирять восставших. К счастью, стрелять в кого-то не пришлось. Нашу команду неожиданно вернули домой.
В 1970 году у меня была сильная депрессия. Погибла любимая девушка, и я сильно переживал. Не выдержал и приехал в Новосибирск к Толику.
Он тогда учился на филолога, посещал семинар Ильи Фонякова. Я тоже учился - в Московском полиграфическом, но заочно. И работал в газете. Если Толик жил на стипендию, правда, еще и подрабатывал на вокзале – разгружал вагоны, то я имел стабильный заработок и кое-какие сбережения.
Мы, конечно же, отметили нашу встречу в квартире Толика на улице Спартака. Я привёз бочонок вина, но вот с закуской была напряжёнка. И мы отправились в магазин, который встретил нас пустыми полками. С продуктами в Новосибирске было гораздо хуже, чем на Кавказе.
- Давай махнём в ближайший ресторан, - предложил я. – Там и затаримся.
- Это дорого, - пытался остановить меня Толик.
- Не волнуйся, - успокоил я его. – Деньги есть. А вообще деньги – это сор, ты прекрасно знаешь.
Толик знал, и мы пошли искать съестное. И встретили собратьев Анатолия по поэтическому цеху – двух Александров: Плитченко и Кухно.
И тот, и другой уже были членами Союза писателей, выпустили по нескольку поэтических сборников. Но оба относились к начинающему литературу, каковым был тогда Толик Соколов, с большой симпатией.
Мы пошли в ресторан. Сейчас я не помню, в какой. Кажется, где-то за мостом. Посидели, выпили. Я попросил официантку сообразить что-нибудь на вынос. Тогда это запрещалось, но после того, как я сунул ей крупную купюру и сказал, что сдачи не надо, она смилостивилась и принесла довольно тяжёлую авоську (полиэтиленовых пакетов в те годы ещё не придумали). Когда мы вернулись к Толику, то обнаружили там жареную курицу, салаты и четыре бутылки дорогого вина.
Вечер этот превратился в вечер поэзии. Сначала читали стихи мэтры. Но они меня почему-то не впечатлили. Особенно Плитченко. Нехорошо, конечно, об ушедших в мир иной отзываться не в мажоре, но ничего поделать с собой не могу. Александр быстро захмелел и читал что-то, очень похожее на бредятину:

 «Будет весь – в первой встречной
 Крестьянской избушке,
 Пичужке, ромашке –
 Слит и спаян с моею дорогой,
 любовью, тоской...

Запомнил я и ещё один фрагмент:

 «Этот маленький кедр – с белку величиной –
 У дороги в лесу повстречался с тобой нам.
 Милый, маленький кедр, неуклюжий, смешной –
 И поныне душа за него неспокойна».
 
Потом, когда мы остались одни, Толик открыл мне один секрет.
- Плитченко вась-вась с Александром Смердовым, возит ему из своего села Чумаково мясо, и тот его продвигает.
Если мне не изменяет память, Смердов был в те годы каким-то литературным командиром.
Поэзия Кухно, как я судил тогда, отличалась большим профессионализмом, хотя и была пафосной. Но были строки, которые нам с Толиком понравились. Например, такие:

«Твои зеленые ладошки
не опалит июльский зной» -
 
речь шла о ландышах. Или:

«Пусть говорят,
                что всё на свете тленно,
 а я не верю тленности моей...».

На этом фоне стихи Соколова выглядели предпочтительней:

Ты теперь за широкой рекой
Через мост от сентябрьских мест.
Над зелёным заплыл далеко
Благовест, благовест, благовест.
А вчера прошлогодний балет
Выступал меж чугунных перил,
Опускался зелёный берет
На больные глаза балерин.
На ларёк, на ларёк, на ларёк!
И повеет зелёным карниз.
Желтоглазый мохнатый зверёк
Запищит из-за чёрных кулис.
Завершив оборот годовой,
Если в очередь нынешний взнос
Нам придётся платить головой,
А взамен – рыбьи головы звёзд.

Я сказал ему тогда, что это попахивает Блоком. Но теперь я готов взять свои слова обратно. Это - Анатолий Соколов, и тут нет никакого сомнения.
Вот и всё. Но мне было приятно общаться с товарищами Толика. Это были люди из другого века. Но память о них, как я думаю, должна сохраниться.

 Встреча была коротка

Он ворвался в мою жизнь штормовым ветром, ревущим в корабельных снастях, совершенно не похожим на других  своей неповторимой манерой исполнения, усиленной горловым «эр» и обилием глаголов – они всегда преобладали над существительными. А самое главное – песни его были «нелакированными» – в отличие от тех, что звучали тогда с эстрады. Наверное, поэтому его и не любили «верхи». Боялись, что взбаламутит сонное болото, в которое погрузилась страна.

Как замполит плёнки замылил.

Всенародная известность пришла к Высоцкому после выхода на экраны фильма «Вертикаль». Я служил тогда в армии. И по дивизионному радио вечерами крутили исключительно только песни Высоцкого.
Но магнитофонные ленты вскоре затёрли до дыр. А когда появились новые песни (поклонники барда тиражировали их во всех городах и весях бывшего Союза), они неожиданно исчезли. Впрочем, следствие продолжалось недолго. Замполит Протопопов громогласно объявил, что плёнки изъял он сам и больше не потерпит, чтобы по радио звучали блатные песни.
- У нас советская армия, а не тюремная камера, - сказал он.
Напрасно убеждали Протопопова, что «блатной цикл» Высоцкого – это всего лишь пародия, что не надо путать героев его песен с ним самим, но замполит, похоже, не знал, что такое пародия. Он потрясал номером газеты «Советская Россия», в котором сообщалось, что на концерты Владимира Высоцкого в Куйбышеве (ныне Самаре) 14 тысяч человек (по тем меркам, колоссальная цифра) пришли лишь затем, чтобы послушать песни, которые «распевают во время пьянок». В один голос ругали певца, набиравшего неслыханную популярность, «Комсомолка», «Советская культура», другие издания. Даже такие, совершенно «правильные» песни, как «Братские могилы»,  подвергались зубодробительной критике. Человека просто травили и нигде не печатали. Но – странное дело! – песни его можно было услышать чуть ли не в каждом доме.

Здравствуйте – всем!

В 1968 году я поступил в Московский полиграфический институт на заочное отделение. Первая сессия была в мае следующего года. И я, приехав в столицу, начал с того, что разыскал своего бывшего одноклассника Славу Красильникова, который учился в Московском авиационном институте.
Слава сразу меня огорошил.
- Хочешь Высоцкого вживую увидеть? – спросил он меня. И, не давая возможности что-то ответить, продолжил: - Сегодня вечером пообещал у нас выступить.
Было это так. Студенты нашли номер телефона квартиры, где жил Высоцкий после развода с Людмилой Абрамовой. Позвонили. Предлагали деньги, которые собрали вскладчину, но бард заявил, что с бедных студентов ничего брать не будет. Дескать, сам такой. Концертная ставка у него всего 11 рублей 50 копеек.
- А как насчет стакана водки? – спросил главный переговорщик из студпрофкома.
Высоцкий рассмеялся:
- Ну что ж, не откажусь.
К шести часам вечера актовый зал МАИ был забит под завязку. Ректорат, узнав о том, что Высоцкий даёт концерт, препятствий не чинил. Преподаватели сами хотели послушать его песни.
Потянулись томительные минуты ожидания. Шесть часов, половина седьмого, семь… Наконец, дверь распахнулась, и с гитарой в руках на пороге появился тот, кого так долго ждали.
- Извините, ребята, - сказал он, словно знал всех нас минимум лет сто. – С поезда только. А он запоздал.
И неожиданно добавил, улыбаясь:
- Здравствуйте – всем!
В зале зашумели, засмеялись. Одна из студенток поднесла в это время Высоцкому гранёный стакан водки и солёный огурец.
- Ну, уважили! – удивился бард, и, одним махом выпив полстакана, ударил по струнам.
Больше часа продолжался этот удивительный концерт. Он был сплошной импровизацией. Высоцкий пел, рассказывал о том, как и над чем работает, отвечал на вопросы. И никакой дистанции не чувствовалось между ним и нами.
Закончил он как-то на полуслове:
- Всё! Устал. Пойду с вашего разрешения.
Все встали, долго аплодировали опальному барду. Студпрофком (его как раз и возглавлял Слава Красильников) затянул Высоцкого в одну из пустых аудиторий. Здесь опять ему поднесли стопку.
На этот раз он выпил раздумчиво. Выкурил сигарету и неожиданно снова взял гитару. Осмотревшись, увидел, что девушек среди его окружения нет, объявил:
- А теперь – хулиганские!
И тут пошел репертуар, который сегодня бы назвали блатной лирикой. Исполнял Высоцкий и песни одесские, и про Ростов-«папу», и другие, которые уже выветрились из памяти. А все это втихомолку записывалось на магнитофон. И вполне вероятно, что те самые записи стали дополнительным компроматом для Владимира Семёновича.

«Спроси любого москвича»

В 1978 году я жил в Ставрополе. И вдруг звонит мне по телефону мой приятель, фотокор «Ставропольской правды» Саша Волков:
- Бросай все дела, бери ноги в руки и дуй к нам в редакцию. Через полчаса придут Высоцкий и Всеволод Абдулов. Театр на Таганке на гастроли приехал.
Я сломя голову бросился в «Ставрополку». Успел как раз к приходу артистов. Абдулов был в строгом костюме и при галстуке, Высоцкий – в кожаном пиджаке и джинсах. Впрочем, в другом прикиде я его до сих пор как-то не представляю.
Пресс-конференция включала в себя рассказ о театре, его актёрах и репертуаре. Она длилась недолго. Под конец Высоцкий исполнил несколько своих новых песен.
После этого Саша Волков и я вызвались проводить гостей, а заодно показать им город. Но от экскурсии они отказались, сославшись на усталость. Попросили только найти такси.
Пока Саша ловил тачку, я купил бутылку коньяка и марочное вино «Янтарь Ставрополья», которое выпускалось на Прасковейском винзаводе и завоевало много золотых медалей на престижных международных выставках.
Вскоре мы оказались в гостинице. Высоцкий коньяк пить не стал, плеснул себе немного вина и потягивал его, пока мы находились вместе. Был он почему-то мрачным, похоже, со здоровьем у него имелись проблемы. На это указывала, прежде всего, серая бугристая кожа лица.
Зато Абдулов был в ударе. Он рассказал, каких трудов Любимову стоило протолкнуть свой самый «шедевральный» спектакль – речь шла о «Гамлете»:
- Кто только ему ни звонил из номенклатуры, когда узнавали, что Гамлета будет играть Владимир Семёнович! «Какой это Гамлет?! – кричали они в трубку. – Это же пьяница из подворотни с пропитым голосом».
Но Любимов всё же сумел отстоять Высоцкого. Роль Гамлета стала его звёздной ролью.
Запомнилась и байка Абдулова об актрисе Алле Демидовой. Абдулов и Михаил Козаков о чем-то беседовали в Доме актера. Неожиданно к ним подошла Демидова.
- Миша, как ты полагаешь, в Высоцком действительно что-то есть? – спросила она Козакова.
Тот поначалу даже опешил.
- Алла, ты в каком веке вообще живёшь? – сказал он. – Вся Москва Высоцкого знает, знает его песни наизусть, весь Союз тоже. Хочешь, я тебе его пластинку подарю? Послушаешь – больше таких вопросов не возникнет.
Когда мы уходили, Высоцкий вроде бы пришел в себя и простился с нами очень дружелюбно.
- Спасибо вам за всё, - сказал он. – Будете в Москве, заходите. А вино просто прекрасное. Если бы я не в завязке был, выпил бы бочку.
- А какой теперь у вас адрес в Москве? – спросил Саша Волков.
- Адрес? – переспросил Владимир Семёнович и усмехнулся. – Когда приедешь, спросишь любого москвича – он тебе скажет.
Вот и всё. Сумбурный, беспредметный разговор, мало что значащие фразы, ничего существенного. А только запомнились эти короткие встречи. Видимо, всё дело в обаянии личности этого человека.
… А жить Высоцкому оставалось совсем мало. Год спустя, в Бухаре у него прервалось дыхание, пульс не прощупывался. Это была клиническая смерть.
В тот день врач Анатолий Федотов и Абдулов спасли Владимира Семёновича. Но летом 1980 года сердце его остановилось…

Игра угадайка

Встречи с Евгением Евтушенко

18 июля Евгений Евтушенко будет отмечать своё 80-летие, хотя официально считается, что он родился годом позже. Омолодила его мать, Зинаида Ермолаевна, вполне сознательно, когда возвращалась в Москву из эвакуации со станции Зима Иркутской области. Чтобы не возникло лишних вопросов, поменяла фамилию Гангнус на свою, девичью, а в графе «дата рождения» указала: 1933 год (пропуска тогда выдавались с 12 лет). Тогда всё сошло. А позже русофобы стали докапываться до родовых корней Евтушенко: не еврей ли он? Сам Евгений Александрович утверждал, что его отец был немцем.

Сразу скажу: Евгения Евтушенко я не люблю. Но не люблю как человека. Впрочем, его не любят и не любили многие. Иосиф Бродский, например. Цитирую: «Когда я думаю о русской поэзии, почему-то эти два человека (Евтушенко и Вознесенский) не возникают в моём сознании... Я бы сказал, что между этими двумя возникает определённая иерархия в моих глазах; степень отвращения, которую я испытываю при чтении того и другого, всё-таки разная. В пользу Евтушенко. Вознесенский – это явление гораздо более скверное, гораздо более пошлое. В пошлости, я думаю, иерархии не существует, тем не менее, Евтушенко – лжец по содержанию, в то время как Вознесенский – лжец по эстетике. И это гораздо хуже».
Ещё раньше в интервью Наталье Горбаневской Бродский сказал следующее: «Когда заходит речь о современной советской поэзии, всегда говорят о Евтушенко и Вознесенском. Евтушенко мне всё-таки симпатичнее, потому что, по крайней мере, его язык – это всё-таки русский язык... Правда, я давно не читал ничего гаже, чем недавние стихи Евтушенко в «Новом мире». И в другом месте: «Безусловно, Вознесенский, Евтушенко – это люди, которые бросают камни в разрешённом направлении, не то чтобы в заранее указанном, я не хочу так дурно о них думать, но, в общем, это люди, которые создают видимость существования литературы».
Примыкает к Бродскому в своих суждениях о Евтушенко и другой замечательный поэт, волею судеб также оказавшийся в США, – Пётр Вегин. В своём романе «Опрокинутый Олимп» он пишет: «Евтушенко нельзя было не восторгаться. Тем более в те времена, когда он, практически первый, начал, как я сегодня могу позволить себе выразиться, вполне сексуальные отношения с советской властью. Он делал вид, что безумно её любит, она делала вид, что любит его и возлагает на него большие, как на Маяковского, свои конкретные надежды». В другом месте: «Нельзя брать заказы от власти и одновременно её обманывать. В итоге обманешь сам себя. В этом не вина Евтушенко, а его трагедия. Трагедия, впрочем, общая для большинства из нас, думавших, что советская власть это навечно.
Но я отвлекся. С Евтушенко я встречался трижды. Первый раз – в августе 1968 года.

* * *
Я приехал в Москву поступать в полиграфический институт. На очное отделение опоздал – демобилизовали меня в июле. А вот на заочное отделение экзамены начинались с 1 августа. И я успел подать документы.
В Москве у меня было много друзей. Главным образом – выходцев из Ставрополя. Там меня знали. Я печатался в молодежной газете, в альманахе «Ставрополье», а в 1967 году в Ставропольском книжном издательстве вышла книжка. Я тогда служил в армии.
 Один из моих друзей, сокурсник Николая Рубцова, Вадим Куропаткин, учился в литинституте. Я нашел его, и мы встретились.
Я тогда не знал, что Вадим имеет какие-то отношения с Самиздатом. Да и он на эту тему не распространялся. Но во время нашей встречи сказал, что ему надо позвонить.
Мы сидели в летнем кафе, и он направился к телефонной будке. Позвонил и вернулся.
- Знаешь, - сказал он, - сейчас сюда подъедет... Угадай кто.
- Понятия не имею, - ответил я.
- Лидия Чуковская, дочь Корнея Чуковского.
Я про неё ничего не знал.
- Это вообще человек уникальный, - объяснил Вадим. – Первый раз её арестовали ещё в 1926 году за антисоветскую пропаганду. В 1937 году расстреляли её мужа, физика-теоретика Матвея Петровича Бронштейна. Её саму не тронули из-за заступничества отца. Потом она выступала в поддержку Бродского, Синявского, Даниэля, Гинзбурга... 
Мы договорить не успели. Подъехало такси. Из него вышли женщина с причёской, тронутой сединой, и... Евгений Евтушенко. Его я сразу узнал. Одет он был очень неординарно. Я бы сказал – пижонисто: какие-то широченные брезентовые штаны, рубашка навыпуск, шейный платок, бейсболка (тогда в бывшем Союзе бейсболок ещё не было).
Вадим нас познакомил.
- Это – начинающий поэт из Ставрополя, - представил он меня.
Евтушенко пожал мне руку.
- Где твои стихи можно почитать? – спросил он.
Вот, собственно, и всё общение. Чуковская, Евтушенко и Куропаткин заторопились по каким-то своим делам, но, прежде чем проститься, Лидия Корнеевна пригласила меня к себе на дачу в Переделкино:
- Приходите завтра. Завтра Евгений Александрович будет у нас читать стихи. 
Но придти я не смог. 2 августа я сдавал свой первый экзамен. Только много лет спустя, читая опубликованные дневниковые записи Корнея Чуковского, я наткнулся на такие строки: «2 августа 1968 года. Был Евтушенко... читал вдохновенные стихи... Читал так артистично, что я жалел, что вместе со мною нет ещё десяти тысяч человек, которые блаженствовали бы вместе». Но мне, кстати, манера исполнения стихов автора не нравилась. Это выглядело как-то жеманно.
 
* * *
Вторая встреча с Евтушенко датируется 1975 годом. Я тогда работал в Карачаево-черкесской областной газете. Это было самое счастливое для меня время. Я по-настоящему полюбил горы, людей, которые мне встречались. Межнациональных конфликтов тогда не наблюдались. Все жили одной большой и дружной семьей. У меня были друзья и среди черкесов, и среди карачаевцев.
Если подсчитать, сколько журналистов приходилось на сто жителей Карачаево-Черкессии (тогда это была автономная область в составе Ставропольского края с населением 380 тысяч человек), то Карачаево-Черкессия побила бы все рекорды. В области выпускалось 5 газет на русском, карачаевском, черкесском, абазинском и ногайском языках, десятки многотиражек, работали 10 радиокомитетов и студий телевидения. И все журналисты были трудоголиками, в том числе молодёжь. Летом брали трудовые отпуска и вместо отдыха отправлялись на Марухский перевал, где в годы Великой Отечественной войны проходили кровопролитные бои. Там подтаивал ледник, и мы откапывали останки погибших наших бойцов. Да и не только наших. Останки немцев  хоронили отдельно.
Раньше из Черкесска в Абхазию вела Военно-Сухумская дорога, проложенная ещё во второй половине девятнадцатого века. Однако землетрясения, обвалы и оползни со временем прервали транспортное сообщение. Оставалась только пешая тропа, которой мы нередко пользовались, чтобы искупаться в море. Конечный путь маршрута находился в абхазском селе Чхалта, откуда до Сухуми можно было добраться на рейсовом автобусе.
Никаких конфликтов с грузинами и абхазами (кстати, абхазы и черкесы родственные народы, они даже понимают друг друга) тогда тоже не было. Вот одна из иллюстраций тех взаимоотношений. Мы приезжаем в Сухуми. Настолько уставшие и измученные, что отправились сразу к морю. Искупались – пошли в кафе. Поели, стали расплачиваться и оказалось, что все, как один, деньги забыли, сняв с себя пропотевшую одежду, когда обосновались на съёмной квартире. Не хватало трёх рублей.
- Ничего, если мы отдадим долг завтра? – спросили мы хозяина кафе (уже тогда в Грузии внедрялись ростки предпринимательства).
- Конечно, конечно, какие разговоры, - сказал он. – Я вам верю.
Утром мы пришли в кафе. А оно закрыто.
- Хозяин спит, - сказала его жена.
- Отдайте ему наш долг, - попросили мы.
- Нет, вы сами рассчитывайтесь. И проходите, подождите немного, скоро он проснётся.
Она принесла пятилитровый кувшин сухого вина, фрукты.
- Угощайтесь, - сказала, уходя.
В ожидании хозяина мы оприходовали это вино, и тут он появился собственной персоной.
- Какие вы честные, ребята, - сказал он, когда мы отдали ему три рубля. – За вашу честность надо выпить.
Супруга его вновь водрузила на стол пятилитровый кувшин, принесла огромную жаровню с жареным мясом. Мы не стали отказываться. Когда завтрак был завершен, спросили хозяина, сколько мы ему должны.
Тот обиделся:
- Вы что, ребята! Вы же мои гости. Никогда так больше не говорите.
И вот мы узнаём от него, что в селении Агудзера (в 12 километрах южнее Сухуми) отдыхают сейчас на своих дачах Евгений Евтушенко и Константин Симонов.
Про этот дачный район мы кое-что слышали. Знали, что там находится пансионат «Литературной газеты», дачи Нодара Думбадзе, Георгия Гулиа. Но про дачу Евтушенко слышали впервые.
- Ему её Шеварднадзе подарил, - пояснил хозяин кафе. – Это у нас в Грузии самый богатый человек.
Игорь Косач, мой коллега, сразу же предложил взять быка за рога:
- А давайте к Евтушенко в гости нагрянем. Заодно и интервью возьмём.
Вскоре мы воплотили задуманное в жизнь. Купили дорогой коньяк в виде рога, фрукты и отправились в Агудзеру. Место это было очень живописное. Пальмы, мелкий, как мука тончайшего помола, песок на пляже, оригинальной архитектуры храм пророка Илии...
Евтушенко принял нас радушно. Он был в китайском шёлковом халате, в босоножках, как мне показалось, позолоченных. Его семилетний сын Петя сразу же оседлал самого высокого из нас Анатолия Подопригору и буквально с него не слезал. А вот тогдашняя супруга Евтушенко, Галина, выглядела какой-то букой, не проронила ни слова.
- Я ее у Михаила Луконина увёл, - похвалился Евтушенко. – Живём уже четырнадцать лет, страшно даже подумать. Она из-за моих «левых» закидонов вены себе резала...
Зачем Евтушенко говорил это незнакомым людям, непонятно. Нам всем стало как-то не по себе. Это было сказано ещё и при ребёнке. Спустя много лет я узнал, что Галина взяла Петеньку из детского дома. Сейчас он художник, живёт в Москве. По свидетельству журналистки Марии Дмитриевой, сильно пьёт – отец присылает ему деньги из США.
Мне вообще показалось, что Евтушенко любит прихвастнуть, склонен к эпатажу.
Повертев в руках наш подарок – коньяк в виде рога, - он сказал:
- Коньяк не пью, предпочитаю грузинские вина. – И пригласил нас в винный погребок.
Когда мы гурьбой спустились туда, Евтушенко повернулся к нам спиной и возжелал, чтобы мы проверили его дегустаторские способности.
Мы стали наливать ему вина из разных бутылок, и он безошибочно угадывал не только марку вина, но и его возраст. При этом читал стихи, посвященные винам:

 Ненавязчиво вас пожалевши,
 сладость мягкую даст «Оджалеши»...
 
 Золотистость осеннего ветра
 вам подарит прохладная «Тетра»...
 
 В «Цинандали» кислинка хрустальна,
 как слезы человеческой тайна...

Нам это порядком надоело. Мы рассчитывали на общение в другом формате. Но Евтушенко был занят исключительно собой. Никто другой его не интересовал.
Первым своё раздражение выплеснул Косач.
- Мы хотим поблагодарить вас, Евгений Александрович, за приём, - сказал он. – Но мы, пожалуй, пойдём. Есть дела, много дел.
- Заходите, - ответил на это Евтушенко. – Всегда буду рад.
На этом мы и распрощались. Интервью так и не взяли.
- Может, теперь к Симонову заглянем? – спросил всех Косач, когда мы покинули гостеприимную дачу Евтушенко.
Все молчали, как на похоронах.
- Издеваешься, что ли? – сказал я.
Замечу, что два года назад Евтушенко приезжал в Агудзеру. Дачи его там больше нет – её сожгли во время грузино-абхазской войны 1992-1993 годов. Но он договорился с местной администрацией о её восстановлении. Не за свой, естественно, счёт.
Этот визит вызвал массу критики как со стороны грузин, так и со стороны абхазов. Первые обвиняли Евтушенко в том, что он не защищает грузин, которые были вынуждены покинуть места своего постоянного жительства, а вторые – в том, что он и пальцем не шевельнул, чтобы добиться признания независимости Абхазии.

* * *
И, наконец, третья встреча. Она состоялась на родине Маяковского в посёлке Богдади, недалеко от Кутаиси, куда я был послан в командировку для освещения праздничных мероприятий в связи с днём рождения поэта – тогда ежегодно проводились Дни Маяковского.
Надо отдать должное Евтушенко, он меня узнал.
- Читал твоё стихотворение, не помню где, кажется, в «Звезде», - сказал он. – Не шедевр, конечно, но вполне...
Тут его кто-то отвлёк, и Евтушенко, не договорив, ушёл. Больше пообщаться нам не довелось. Евтушенко остался верен себе. Он демонстрировал свои цирковые трюки по поводу угадывания марки вин.
Стихи его, посвященные Маяковскому, мне показались откровенно слабыми:

 Что до тех, кто правы и сердиты.
 Он жив - и только. Нет за ним вины.
 Я воспою его. А вы судите.
 Вам по ночам другие снятся сны.

В заключение скажу, что давать каких-то характеристик поэту, который отмечает своё 80-летие, я не буду. Время всё расставит на свои места.



Григорий Тер-Азарян, Армения
Новый год в чудесной роще

Сказка посвящается Никитушке

     Сегодня фея проснулась очень рано. Был канун Нового года, а в роще ничего не было готово к его встрече. Необходимо было срочно что-то делать, так как времени оставалось все меньше и меньше. Да и колокольчик внутри Сирелы постоянно тревожно звенел, как бы поторапливая её.
     В первую очередь надо было выбрать елочку, которую должны были украсить к празднику. Это было непростое занятие, так как елочка должна была быть пушистой, красивой и высокой, чтобы ее было видно со всех концов рощи. У феи давно была на примете такая. Но, главное, надо еще было найти игрушки для украшения новогодней красавицы. А вот их-то как раз и не было. Но зато у Сирелы было много помощников. Это и белочки, которые, перепрыгивая с ветки на ветку, ждали, когда понадобится их помощь, и все семейство енотов, и зайчики, и лисичка, и Сорока и еще много-много других обитателей прекрасной рощи. Все ждали начала таинства украшения новогодней елки.
     Вдруг колокольчик внутри феи заиграл веселую новогоднюю песенку, а через минуту на поляну, громко напевая, вышли гномы. Они несли елочные игрушки. Ах, какими красивыми они были! Гномы изо льда сделали сосульки, шары, звезды, колокольчики и еще много разных украшений. Все они переливались радужными цветами и, казалось, так и просились сами на елочку. Ведь каждой из игрушек хотелось доставить радость зверушкам, чтобы она была заметна и ею любовались. Кроме того, гномы еще принесли золотые и серебряные гирлянды, а также огромные банты. Все замерли от восторга, увидев такие прекрасные игрушки.
     Пора было начинать украшать елку, так как время бежало все быстрее и быстрее, и до Нового года оставались считанные часы.
     Ёлочка была срублена и перенесена на полянку, и белочки сразу же принялись украшать ее. Еноты тоже помогали наряжать красавицу, а лисичка подавала им игрушки. Сорока очень хотела им помочь, но она только суетилась и мешала своей трескотней.
Вдруг белочки куда-то поспешили, но не прошло и нескольких минут, как они вернулись, неся с собой позолоченные орешки и желуди.
     А зайчики стали лепить огромного Снеговика. И когда его уже  почти слепили, начал так лихо пританцовывать, что чуть не развалился. Еле уговорили его чуть потерпеть. Когда Снеговик был закончен, он стал распевать песенки и пустился в пляс. Это всех очень рассмешило, и работа пошла быстрее. А колокольчик феи, услышав веселые мелодии, стал в такт так громко позванивать, что пришлось и его упрашивать вести себя потише, так как от его звона все начинали невольно танцевать, а дел было еще очень много.
     Но вот елочка была украшена. Красивая и нарядная, она сама на себя залюбовалась. Всё на ней играло и искрилось волшебным светом, который бывает только в канун Нового года. Ведь это тот праздник, когда все ждут чего-то сказочного, очень доброго и радостного.
     Сосульки с колокольчиками перезванивались, а шары и звезды, надувшись, искрились, как бы говоря:
      – Смотрите, какие мы большие и красивые. Где еще есть такие? 
     Постепенно вся роща стала наполняться мелодичным тихим хрустальным звоном, напоминая, что Новый год уже спешит сюда и что еще немного, и наступит новогодняя ночь. Самая волшебная ночь в году, когда исполняются все-все желания, когда и весело и немного грустно прощаться со старым годом. Ведь все помнили, как еще этим летом было хорошо в роще, как цвели цветы и зеленела трава. А сейчас они отдыхали, набирались сил и готовились к новой весне. Травка, укрытая снегом, тихо дремала, ждала теплых дней, чтобы к лету подняться высоко-высоко и служить удобной постелькой для бабочек и мотыльков, которых летом было видимо-невидимо. Спали и пчелки, и жучки, и шмели и эльфы. Но как только придет весна, они все проснутся, и им обязательно расскажут, как в роще встречали Новый год. Расскажут и про елочку, и про шары, и про Снеговика. Цветы будут слушать и кивать своими яркими головками, как бы подтверждая, что все, что рассказывается, – истинная правда, а маленькие эльфы, кружась в хороводах, будут мелодично петь. Но все это будет только весной. А сейчас еще надо было успеть накрыть праздничный стол, повсюду развесить волшебные фонарики и сложить под елочкой подарки.
     Гномы пошли за фонариками и вскоре принесли их. Ах, какими чудесными они были. Сделанные из золота и хрусталя, украшенные дорогими камнями, они излучали нежный голубой и розовый свет. Все в роще стало искриться, и даже деревья светились сказочным, загадочным сиянием. Но так и должно быть. Ведь Новый год – это всегда загадка. Никто не знает, что ждет впереди, какие из желаний исполнятся, но, главное, сколько он принесет счастья и добра всем обитателям этого красивого края.
     Фонарики были тяжелыми, и их поручили развешивать Сороке и енотам. На этот раз Сорока подошла к делу умеючи, и вскоре все фонарики были на местах. Снег заиграл и заискрился всеми цветами радуги, а сама елочка стала еще краше. Казалось, что она пришла из далекой сказки, которая примчалась с севера на невидимых оленях.
     На полянке была расстелена огромная скатерть, которую быстро накрывали все обитатели рощи. Чего только там не было! Разные орешки, пыльца и нектар цветов, ягоды и грибы и много всяких других сладостей. Гномы принесли даже мед. Это осенью пчелки и шмели им его оставили, зная, что гномы не кушают сладостей, и были уверены, что мед сохранится до Нового года.
     Фея была всем очень довольна и постоянно улыбалась. Колокольчик весело звенел внутри, как бы радуясь убранству и красоте вокруг. Сирела еще раз все обошла и проверила, чтобы ничего не упустить. Синички, воробьи и снегири сопровождали ее, весело щебеча и кружась над головой.
     Стало уже темно, а фонарики загорелись еще ярче, так что на полянке было светло, как днем. А вот и Месяц появился. Он улыбнулся всем обитателям рощи, на елочку рассыпал множество маленьких серебряных звездочек, а на макушку надел огромную звезду, искрящуюся лучами. Ему тоже хотелось участвовать во встрече Нового года, так что предстояло всю ночь ярко светить на небе. Звездочки, что были рядом с ним, сегодня тоже выглядели особенно нарядно и ярко, постоянно перелетали с места на место и часто падали на землю, чтобы все успели загадать желания.
     Обитатели рощи собрались вокруг елочки и стали водить хоровод. Смех раздавался во всех уголках полянки. Танцевал и Снеговик. Да так лихо, что пришлось его уговаривать поменьше прыгать, чтобы он чего доброго не развалился.
     Вдруг фея взмахнула волшебной палочкой, и в руках каждого оказалось по фиалке и ландышу, два неразлучных символа весны. И вся поляна заблагоухала ароматом цветов. На то она и была волшебницей, чтобы и на Новый год у каждого было по цветку, чтобы в эту новогоднюю ночь почувствовать запах весны, стать добрее и ласковее. Ведь тогда и внутри, в душе, тоже распускаются цветы, и хочется всех любить.
Вот и наступил Новый год!
     До утра раздавались песни и водились хороводы. Всем было весело и радостно, а колокольчик Сирелы не умолкал и названивал одну мелодию за другой.
«Кажется, все удалось, - думала фея. - Хорошо, когда так светло на душе».
    - Новый год, Новый год, он нам счастье принесет, - названивал в такт колокольчик.
     А Месяц улыбался сверху, и все небо рассыпалось звездным дождем.
     Хорошо, что есть такой праздник – Новый год!


 Владимир Шаповал
Превратности любви
http://www.litkonkurs.com/?dr=45&tid=292020&pid=0

     Ничто не предвещало такой депрессии, граничащей с истерикой. Может эта мерзкая мартовская погода? Так она часто бывает в Москве ранней весной или поздней осенью. А может грязь у входа в аптеку, которую развели там сердобольные любители собак? Постелили животным старые куртки, кажется, даже дубленки, наложили в мисочки костей, колбасы, еще чего-то. Собаки обнаглели, разбросали все это, да еще и нагадили вокруг. Аня нечаянно вступила во что-то похожее на кашу, а может и того хуже. Придя домой, долго не могла открыть дверь - замок заело. Ворвалась в квартиру, бросила сумки с продуктами, купленными в магазине, не разбирая, а сама повалилась на кровать и заплакала. Похоже - это уже стало привычкой беспричинно лить слёзы, такое было с ней и в Египте. Долго плакала, мысленно спрашивая кого-то неизвестного: «Ну почему я такая несчастливая?». Припомнились все мало-мальски значимые события и эпизоды почти тридцатилетней жизни.
     Её, угловатую акселератку, мама привела в педагогический колледж. Поступить в другое учебное заведение у девочки шансов практически не было. Предоставленная сама себе, она не получила твёрдых знаний в средней школе. Не очень общительная, да ещё и обогнавшая всех одноклассников в росте, она не имела друзей. Такой же была и на первом курсе колледжа. Однокурсницы подтрунивали над Аней из-за того, что в свои 18 лет она была ещё девственницей. В середине 90-х это уже не стало считаться достоинством. Парни тоже не очень обращали на неё внимание, возможно из-за роста. Для девушки метр восемьдесят всё-таки многовато. Правда, на баскетбольной площадке её признавали. Здесь она была, что называется, в своей тарелке.
     После первого курса во время летних каникул студентов направили работать вожатыми в детские лагеря отдыха, которые в колледже по старинке назывались пионерскими.
     Там она впервые познала внимание к себе со стороны представителей мужского пола. Сокурсник Валера, который раньше, казалось, вовсе и не смотрел в её сторону, стал вдруг усиленно ухаживать. Для Ани это было такой неожиданностью, что она потеряла голову. После первых же поцелуев она в душе ликовала: «Вот, и у меня есть парень, и я не хуже других». Может из-за долгого ожидания любви, а может чтобы что-то доказать кому-то, девушка была очень уж податливой. Слишком легко она уступила домогательствам Валеры. Их страсть была безудержной, и об этом вскоре заговорил весь лагерь. Директор вызвал парочку к себе и велел немедленно покинуть лагерь.
     В колледже скандал кое-как удалось замять, а Аня серьёзно полюбила парня. Они стали регулярно встречаться. Родителям обоих стало известно об их отношениях. Мать Валеры снисходительно отнеслась к увлечению сына. Предоставила ему самому решать дальнейшую судьбу, правда, предупредила, что не хотела бы жить со снохой в одной квартире. А мать Ани сказала, что не намерена нянчить ребёнка дочери, если вдруг он появится в данный момент.
     Молодых такая позиция матерей не напугала. Они не думали о браке. Им было хорошо. Всё свободное от занятий в колледже время, а иногда и во время занятий, они проводили то в одной, то в другой квартире, в зависимости от того, которая из них была свободна. Никто им не мешал. Казалось, счастью их не было предела. Но, вскоре Аня узнала, что она беременна. Позиция мамы ей была известна. Пришлось делать аборт. Как ни странно, но операция не только подвергла риску её здоровье, но и разрушила любовь. Аня рассталась с Валерой. Она не скандалила, не предъявляла никаких претензий бывшему возлюбленному. Просто однажды увидела его другим. Никакой он не оригинальный, ни умный, ни добрый, ни щедрый. Наоборот теперь он виделся инфантильным, примитивным, скупым, неспособным к поступкам настоящего мужчины.
     Аня разочаровалась не только в Валере, но и в мужчинах вообще. Ни на кого не обращала внимания, не реагировала на комплименты, не замечала ничьих взглядов. Занялась учёбой, успешно окончила колледж, поступила в университет, по-прежнему в свободное время играла в баскетбол. Не зря говорится, что время - лучший доктор. Постепенно сердце девушки оттаяло. Вскоре она заметила, что один из товарищей по команде уделяет ей больше внимания, чем другим спортсменкам. Конечно, это приятно, но наученная горьким опытом, Аня на этот раз решила не спешить. Исподволь приглядывалась к юноше и уже через некоторое время вынуждена была признаться себе, что он ей небезразличен. Внешне привлекательный, интеллигентный, достаточно эрудированный. И имя у него какое-то аристократическое - Константин. Незаметно как-то стали вместе уходить со спортзала, а потом он и вовсе стал провожать её до дома. Видно было, что юноша пылает страстью, но, может из-за отсутствия опыта, не проявляет настойчивости. Это умиляло девушку и способствовало их сближению. Она пригласила его в свою квартиру раз, другой и, наконец, однажды, он остался у неё ночевать. Родители к этому времени стали жить в другом месте.
     Около двух лет встречались молодые. Свидания были страстными, а чувства всё крепли. Константин неоднократно заговаривал о браке, Аня долго осторожничала, но, наконец, согласилась. Сыграли достаточно пышную свадьбу, стали жить в квартире молодой жены. Дружно решали основные бытовые проблемы, вместе занимались спортом, досугом, побывали на отдыхе за границей. Одно начало беспокоить - жена не могла забеременеть. Супруги успокаивали друг друга: «успеется, какие наши годы, поживём для себя». Но тревога нарастала, а вместе с ней стала появляться и раздражительность, упрёки, недовольство. Конфликты становились всё более затяжными и жёсткими. Теперь Костю не устраивала фигура жены, а её обижало то, что он мало помогает по дому. Со временем супруги стали спать отдельно. Напряжение в отношениях достигло такой степени, что они решили, после трёх лет семейной жизни, развестись.
     Опять Аня одна. Всё надоело, опостылели все мужики. Решила больше не думать о замужестве. Какое-то время никого к себе не подпускала, хотя теперь, почему-то, представители сильного пола не оставляли молодую женщину без внимания. Долго отбивалась от ухаживаний, не отвечала на комплименты. Много читала, занималась самосовершенствованием. Устроилась на престижную должность в солидной фирме. А дома оставалась одна. Не каждому дано долго терпеть это. Аню стало тяготить одиночество, и она уступила приставаниям шефа.
     Владлен Маркович, директор филиала зарубежной компании, непосредственный начальник, с аристократическими манерами, высокий, подтянутый, вальяжный не мог не вызвать симпатию у женщины, которая уже прошла через разочарования и обиды. Он начал ухаживать тактично, трогательно. Сначала одаривал сотрудницу комплиментами: то похвалит причёску, то отметит аромат духов, то выразит восхищение платьем, фигурой или походкой. Однажды попросил Аню сопровождать его на какую-то важную деловую встречу. Мысленно женщина была готова на большее, но шеф, после совещания, велел шофёру отвезти её домой, хотя на прощание поблагодарил за работу и поцеловал руку. Через некоторое время снова взял на какой-то приём, который проходил в загородном отеле. Во время ужина был галантен, разговаривая с партнёрами, не забывал уделять внимание Ане. Мероприятие затянулось до поздней ночи, поэтому Владлен Маркович предложил спутнице не ехать домой, а остаться в гостинице. Её согласие воспринял как индульгенцию на близкие отношения. Так оно и вышло, ночь они провели вместе.
     После этого в течение года или больше они встречались то в гостиницах, то дома у поклонника, когда жена уезжала за границу к детям. Где-то под Лондоном у них был дом. Аню устраивал статус любовницы интеллигентного, и богатого босса. Она не пылала страстью, но ей комфортно было поддерживать близкие отношения со столь интересным партнёром. Он был ласков и обходителен, не скупился на подарки. Но, по неизвестным ей причинам, шеф свернул свои дела в России и уехал в Англию. На прощание он купил ей путёвку в Хургаду. С налётом грусти, а может и печали, Аня поехала отдыхать.
     Сидя после ужина на веранде ресторана, где аматор развлекал посетителей, наблюдала за публикой. В основном это были соотечественники-нувориши, много пили (в счет рациона буфетчик выдавал только одну рюмку коньяка или водки и только национального производства, но любители выпить приносили с собой), курили, участвовали в примитивных играх, организуемых аматором, громко галдели и плоско острили. Только одного человека из этой толпы выделила Аня. Весьма привлекательный мужчина лет тридцати, элегантный и культурный. Правда, вскоре он ушёл, вероятно, не увидел ничего интересного. На него Аня обратила внимание просто так, без какой-либо цели. Через несколько минут и она покинула представление, прошлась по территории, побывала на берегу моря и вернулась в номер.
     На следующий и последующие дни она много времени проводила на пляже, загорала, играла в пляжный волейбол, участвовала в других спортивных состязаниях. Мужчины, кроме вчерашнего незнакомца, обращали на неё внимание. Некоторые пытались ухаживать, но все их усилия были тщетны. Женщина решила отдохнуть и отключиться от проблем, занимавших её последнее время. Она не жалела о расставании с Владленом Марковичем, хотя и знала, что возврата не будет. Спокойно смирилась со своей участью. Неплохо отдохнув, возвращалась домой умиротворённой и окрепшей.
     Так случилось, что соседом в самолёте оказался тот мужчина, на которого она обратила внимание в первый день пребывания в Хургаде. За весь период он ни разу не подошёл к ней, не заговорил. А тут, вдруг, проявил себя таким вежливым, таким внимательным. Совсем не навязчиво расспрашивал собеседницу о её жизни, откровенно рассказывал о себе. Сообщил, что он холост, кандидат юридических наук, работает старшим менеджером крупной риэлтерской компании. Ане очень приятно было общаться с таким человеком. Они представились друг другу. Сосед назвался Феликсом и объяснил, что это значит «счастливый». Он, в самом деле, производил впечатление счастливого удачливого человека.
     Когда самолёт приземлился в Домодедово, Феликс предложил подвезти Аню на машине, которая встречала его. Как было не согласиться? При расставании милый попутчик не попросил разрешения зайти в дом, а Аня не решилась пригласить его. Обменялись только телефонами без надежды, со стороны дамы, встретиться когда-либо. Поэтому, когда на следующий день позвонил Феликс и предложил поужинать в ресторане, она, едва скрывая радость, забыв о женской скромности, сразу же согласилась.
     Ужин прошел, как говорится, на высочайшем уровне. Очень милый кавалер, дорогие вина, изысканные блюда, музыка и интимные танцы совсем обезоружили Аню, которая недавно зарекалась сближаться с мужчинами. Остаток ночи и половину следующего дня пара провела в квартире Феликса. Он оказался сильным, страстным, ласковым и нежным на столько, что бедная женщина влюбилась в него без памяти. К вечеру он отвёз даму домой, зашёл в квартиру, но оставаться не захотел. Через пару дней снова забрал её к себе. Они вместе приготовили ужин, прекрасно провели ночь. Аня уже надеялась, что ей будет предложено остаться у любимого, ведь, он, кажется, тоже не безразличен к ней, и у него нет женщины. А Феликс снова отвёз её домой, сказал, что позвонит. Но прошло три дня, пять, а звонков нет. Набралась смелости, сама позвонила:
     - Милый, почему не звонишь? Я тебя очень люблю, и соскучилась по тебе.
     Ответ был на удивление, сдержанным:
     - Я тоже скучаю. Сейчас у меня нет времени. Я позвоню.
     Таких телефонных переговоров было ещё несколько, пока мужчина не сказал с раздражением:
     - Не названивай мне. Я сам позвоню, когда будет надо.
     Больше звонков не было.
     Осознав тот факт, что её бросили и не зная причину, Аня впала в отчаяние, горько заплакала, ещё не понимая, что ни погода, ни собаки здесь ни причём.
     В таком состоянии её и застал Константин. Он пришёл забрать свой компакт-диск, который оставался в квартире бывшей жены, а теперь понадобился.
     - Анечка, что с тобой? Кто тебя обидел? Только скажи, я так дам, так дам, что будет знать.
    - Это наивное участи бывшего мужа, в котором она разочаровалась давно, неожиданно тронуло беззащитную женщину. Она даже улыбнулась:
     - Дурачок ты, никому ничего ты не сделаешь. Да никто меня и не обижал. Это я, наверное, из-за погоды раскисла.
     Постепенно разговорились. Оказывается, Костя не держит на неё обиды, постоянно думал о ней и лучше женщины не встречал. Потом он вызвался приготовить ужин, а он это умеет, Аня знала, поужинали и он остался ночевать. Утром тоже не ушёл и так остался жить у неё. Через год они снова зарегистрировали свой брак, а спустя полгода у них родился сынок. Константин был безумно рад, тем более, что ребёнок вышел очень похожим на отца, и Аня испытала настоящую радость, став матерью, на что у неё уже не было надежды. Имя ребёнку выбирал папа. Назвали Максимом. Маму это вполне устроило. Она лишь не согласилась бы, если бы предлагались имена Валерий, Владлен, Феликс.



Содержание



Анатолий Бондарев, Ливачиха
Ирина Брагина, Сказ про мужика
Полина Ганжина, Увидеть настоящую звёзду
Зинаида Королёва, Димыч. Новогодние байки
Татьяна Сапрыкина, В остальное время года
Вячеслав Сергеечев, Нудийский пляж – 12. Иисус Христос
Александр Сидорчук, Мы первые!
Сергей Степанов, Из воспоминаний
Григорий Тер-Азарян, Новый год в чудесной роще
Владимир Шаповал, Превратности любви