Забавно, что только я заранее чувствую,
когда у тебя затрясется губа от злости,
когда я тебе даже немного сочувствую,
когда ты бесишься так, что скрипят кости.
И я беру тебя за руку, теплую, мягкую,
я провожу подушечками пальцев по ней,
хватаю свободной за рубашку, такую мятую,
понимая, что не видела тебя столько дней.
Ткань трещит по швам, пуговицы разлетаются,
кольцо больно врезается куда-то под кожу;
зализываю ранку, молча пытаюсь тебе покаяться,
но расширившимися глазами все равно тревожу.
Мы отпускаем руки, просто идем друг за другом,
снег шамкает, как беззубый старушечий рот;
губы потрескались, и голова идет кругом,
снегопад помешал, и мы не заметили поворот.
Мы пошли не туда, здесь шумно, здесь людно,
это место - чужое, я вдруг тебя потеряла;
я не вижу тебя, мне дышать стало трудно,
слишком много чужих на другой стороне вокзала.
Я машинально стискиваю пальцы, ищу ладонь,
рука разжимается, чемодан падает в пропасть;
тело потряхивает, в глазах горит непонятный огонь,
даже в воздухе разлилась эта резкая горесть.
Все происходит мгновенно, еще не упал чемодан,
ногти царапнули по щеке, пробудив от ступора;
как кисель разлитый, мне мешал увидеть туман,
ноги сами несут к заветной стойке с рупором.
Они тонут в этой расквашенной снежной массе,
носом кровь течет от ледяного воздуха порезов,
все вокруг красное, я ощущаю себя, словно на Марсе,
во рту холодно, сухо, но зубы будто крошат железо.
И я бегу, я бегу так, как никогда не бежала бы,
я захлебываюсь, я умираю, но я так пытаюсь найти,
найти твою руку теплую, которую я всегда обожала бы,
этот мятый рукав, но не могу только шага дойти.
Колени чувствуют кашу снежную, мягко-липкую,
ногти скребут по асфальту, подбородок в грязь,
я надрываюсь, кричу тебе - тебя! - этой толпе многоликой,
я умираю, подавившись стоном, визжу, не таясь.
Телом дергаюсь, головой прижимаюсь к металлу,
кровь отплевываю, отсмаркиваю, громко в стойку стучу.
Бог свидетель, что сил нет искать, я устала,
я дрожу, я глазами ищу, но не могу - я кричу и молчу.
Толпа оттеснила меня от перрона назад, им плевать,
но кто-то вдруг вскрикнул, запричитал и заохал,
я понимаю, что это, возможно, последний шанс рисковать,
и бросаюсь вперед, услышав - только что поезд отгрохал.
Я вижу тебя, ты внизу, ты лежишь, и мне страшно,
и тот мятый рукав весь в крови, я что-то громко кричу;
но твой взгляд, как стеклянный, тебе стало неважно,
а я уже вижу, и лишь прыгаю вниз, и что-то тихо шепчу.
И толпа ревет, громко стонет, услышав стук колес,
я стискиваю руку твою, и мычу, что я рядом, я тут,
и поезда свет мне не видно из-за чертовых слез,
но мне уже все равно, все стоят и чего-то от меня ждут;
и этот громкий гудок, этот грохот, и тряска, и вой,
мой, словно волчий, тоскливый, испуганный,
и я припадаю к твоей холодной груди своей головой,
и обнимаю так крепко тебя, мой поруганный.
Пусть кто-то машет руками, кричит, нас зовет,
мы не уехали поездом, но сможем и так, лишь бы вместе,
свет слепит глаза, я так жду наш совместный полет,
мы знали, к чему все ведет наш поход в Поднебесье.
рука в руке, голова на плече, стук колес, шум толпы,
но я всегда говорила,
и после смерти для меня главное - ты.
удар, потом боль, темнота. я всегда тебя очень любила.