Странная эта вещь - память. Не помнишь, что было совсем недавно, а события давние, даже из раннего детства, пусть не чётко, но помнятся и не забываются.
Война Великая Отечественная нашу семью застала в Западной Белоруссии в городе Лиде. Помню дом, в котором мы жили, нашу комнату, печку, выложенную голубыми изразцовыми плитками и сердитого соседа напротив. Помню, как мама втайне от отца, окрестила меня у польского попа Антония Антоновича Калиновского, и как боялась сказать отцу об этом. А я радостно рассказала, как мне мазали пятки и давали целовать железку. Отец служил в органах, ловил то ли бандитов, то ли диверсантов, а мама с нами, со мной и сестрёнкой, почти на два года младше меня, дома.
Помню, что стоят люди, ожидая чего-то, какое-то суетное движение, машины, белое что-то, что-то носят, что-то грузят. Вдруг мама хватает меня - скорее домой, война началась! Отца нет дома, прибегает его сотрудник: "Оля, быстро собирайся, я посажу вас в поезд, надо эвакуироваться". Около вагонов толпа, теплушка полна народу, и вот мы в ней. Поехали. То внезапно останавливались, то резко трогались, то вдруг сдавали назад. Что-то грохотало, как будто с неба падали огромные, пустые, железные бочки.
Потом какая-то комната, большая, почти в мой рост, кукла, что-то красное пронесли, держа на руках, мимо меня куда-то. А потом мы уже идём в тихом городе к бабушке, а она и сама нам навстречу. Тогда люди ходили на вокзалы в надежде встретить своих, или от знакомых узнать о них какие-нибудь новости, мало ли, может, встречались. А тут мама, я, сестрёнки, слава Богу, добрались!
Но война и сюда докатилась. Начались воздушные налёты. Бомбежки начинались к ночи. Мама заранее одевала нас потеплее и, как только объявляли тревогу, и начинала завывать сирена, мы шли в сад, где дед выкопал убежище, спускались в него и там пережидали налёт. Бомбили железнодорожный мост у Саратова, но не увенчались успехом их дерзкие попытки. Мост и сейчас стоит, такой крепкий, мощный и надёжный, как символ силы и несокрушимости, и я всегда восхищаюсь им, если выпадает случай поехать на родину по железной дороге.
Бабушка всегда оставалась в доме, а дед ходил и следил, не откинуло ли крышку люка, а её откидывало то ли сильным ветром, то ли взрывной волной. Когда её сносило, в квадрате люка были видны всполохи, как от молнии, и временами багровое небо.
На другой день люди собирались и делились событиями минувшей ночи. Помню, у соседки тёти Поли осколком пробило железную крышу. А мы с сестрёнкой во дворе собирали осколки снарядов. Они были серого цвета, тяжелые, с рваными краями и шершавой поверхностью и цеплялись за кожу рук, как репьи. Мы бросали их в колодец и слушали, как они булькают.
Потом по нашей улице стали водить колонны военнопленных немцев. Их содержали на территории местной тюрьмы, это на окраине города, и через весь город вели на противоположный край города, где они строили кирпичный завод. Медленно шли они по пыльной дороге утром туда, вечером обратно. Мы, дети, выходили за
калитку посмотреть на них, они протягивали к нам руки, а мы пугались и убегали во двор.
Став – это рукав Волги, он отделяет город от леса. В лесу огромных размеров поляна. За время налётов она вся покрывалась воронками от снарядов. Слава Богу, что они падали там, а не на город. Это следы войны.
. Весной, когда после весеннего половодья Волга входила в свои берега, на этой поляне люди сажали картошку, и земля называлась заливной. На ней вырастали шалаши сторожей, охраняющих свои огороды.
Теперь всё перепланировали, намыли дамбу и в половодье вода уже не заходит ни в город, ни в лес, а к дубам и берёзам в лесу добавились ровные ряды сосен и елей целые аллеи. По прежнему люди ходят в лес по грибы и просто отдохнуть на природе.
После войны мама осталась вдовой, мы с сестрёнкой без отца. А бабушка и дед лишились единственного сына, кормильца, как, причитая, называла его бабушка. У них больше не было детей, он был единственным ребёнком. Погиб в декабре 1942 года под Ростовом, ему было 29 лет.