Нам шутка строить и жить помогает...

Зинаида Торопчина
     Юмор - спасение для человека. Нельзя быть всё время серьёзным. Нужна разрядка. Недаром так
ценится юмор у физиков. Да и многие наши юмористы - в прошлом люди серьёзных профессий. И жалок тот,
кто не понимает и не принимает юмора.
     Вспоминаются мне годы молодости, когда я работала в редакции газеты Северного флота корректором.
Работали мы, корректоры, в две смены. Работы было много, порой в окно глянуть некогда. И в общем
работа однообразная: читаем гранки, полосы, проверяем, исправляем, что-то готовое вдруг снимается,
печатается новое, опять гранки, полосы, сверка, "калманеканье" - это чтение по началу строк, чтобы не
пропустить или не перепутать строчки. А вот если выпадает свободная минутка, тут уж "оттянемся" от
души...
     В основном все молодые (хотя некоторым и за 40),языкастые. Любили заглядывать к нам офицеры-
журналисты. Тут уж было раздолье для острословов! Но были и такие, кто юмора не понимал, да так и
не понял, что был объектом наших издёвок. Таким, в частности, был цензор. Он уже седовласый полковник
(капитан 1 ранга), знал хорошо, чего нельзя писать, а в общем-то - тупой-тупой, но - с амбицией.
Как же, может уже готовый номер газеты забраковать, и все бегают, выясняют, уточняют и ... проклинают
его. А он иногда может придраться даже к обычному слову и доказывать, что его надо убрать. И трудно
было его разубедить. Часто это было поводом прийти к нам. А он, надо сказать, любил женское общество,
старался выглядеть таким важным, значительным и порой нёс такую чепуху, что становилось тошно. Но...
нет, мы по-своему над ним потешались, куражились. Начиналось  "нечто"  - действо. Метод простой:
мы с ним во всём соглашаемся, поддакиваем, нахваливаем его: вот какой он умный, бдительный, знающий.
А он на глазах расцветает, распускает свой павлиний хвост и начинает рассказывать случаи, когда ему
кто-то из начальников руку пожал или как он чуть ли не шпионов среди журналистов обнаруживал... А мы
ойкаем, охаем, ахаем... А потом после его ухода - хохочем до упаду!..
     И над своими любили пошутить. Был такой случай. В 1-ю смену мы приходили к восьми, а журналисты -
к девяти часам. Зима, полярная ночь, темень, спать хочется. Прибегаем чуть ли не к звонку. Вахтёр
ведёт строгий учёт, когда кто прибыл. И не дай бог опоздать! Тогда и на ковёр к редактору можно попасть.
Поэтому, бывало, прибегали и не причёсанные, и не вполне одетые, главное - успеть вовремя отметиться,
а уж потом начинали "чистить пёрышки". С утра не всегда было много работы, если "вечерники" хорошо
поработали. Всё большое здание почти тёмное, лампочки горят лишь кое-где - экономия. Коридоры длинные,
тёмные. Жутковато! И вот, взяв ключи у вахтёрши, я бегу на 2-й этаж, включаю свет у входа коридора,
затем в полумраке добираюсь до корректорской, отпираю ключом дверь и - о ужас! Прямо перед глазами -
повешенный! Болтаются длинные ноги в туфлях на высоченных каблуках, да ещё раскачиваются. Я кричу от
страха, бегу назад, выскакивают печатники, цинкографы, я им объясняю, что у нас болтается мертвец. Они
боятся туда идти. Бежим к дежурному офицеру-журналисту. Он с нами бегом в корректорскую. Мы идти дальше
боимся, останавливаемся у двери коридора. Офицер подходит к корректорской, медленно заходит, и вдруг
что-то как грохнет! Он включает свет - и в полной тишине раздаётся дикий хохот! Мы быстрее туда - и
тоже покатываемся от хохота. Грохот - это упали туфли, вдетые в длинные шерстяные рейтузы, которые
повешены на окошке высоченной нашей двери. Ну, девчонки-"вечерницы"! Кто-то из наших оставил на вешалке
эти рейтузы, вот они и решили пошутить. Потолки у нас были высоченные, двери и окна - тоже. Вверху,
над дверью, окошко. Они придвинули тяжёлый стол, на него поставили стул, кто-то залез, положил на
перекладину дверного окошка верх рейтузов, прижал стопкой книг, а внизу в дужки подцепили туфли нашей
модницы - на высоченных каблуках. Когда открываешь дверь со стороны коридора - болтаются ноги в туфлях.
Ну, повесился кто-то - и всё!
     На наш дикий хохот сбежались все, кто успел прийти на работу, и "зрителей" всё прибывает. Теперь
большой командой придвигаем к двери стол, ставим на него стул, и мне, как самой лёгкой, выпала честь
снять книги и рейтузы - под общий дружный смех. Скоро новость о "повешенном" разнеслась по всей
редакции, и к нам продолжается паломничество.
     Мы договорились, что когда придут на смену "вечерницы", делать вид, что ничего не произошло. Они
так ехидненько посматривают на нас, а мы - как ни в чём не бывало. Тогда они стали осторожненько
расспрашивать, кто открывал дверь и всё ли было в порядке. Ну, тут уж нас прорвало! Опять хохот!
Но... несут гранки, полосы, рабочий день продолжается.
     А об этом случае долго со смехом вспоминала вся редакция...