Ш.
В отеле «Квинпарк» с высокими потолками
Снова то самое зеркало, и плотвицы,
Блуждая, как прежде, в раковине из фаянса
Сбивают привычный путь на тропу Парнаса.
Что все написал не так, убедишься не раз в конце:
Строк на листе меньше уже, чем морщин на лице.
Мальчик, погибший во мне, оставил
Контуры тела на смятом белье,
И журчит его голос в горле водопровода.
Выходя на балкон, я припомнил сеченье свода
На полотне «Воскресенье» Пьеро делла Франчески.
Как пальмы Хилтона, иглы в затекших стопах.
Женихи на прогулке. Их скакуны
Тонконоги, как дым у булочной над трубой.
На крупах испарина, и на дверях такси
Не испарилась еще ночная роса.
Черный асфальт перечеркнут лентой рассвета,
И Томаса Траэрна * стих плывёт по лицам лачуг:
«Кукурузный початок – нетленный колос Востока».
Сквозь кэронские тростники убегает к докам
Легкий бриз. Так начинается море.
* Томас Траэрн – английский поэт. Закончил Оксфорд (1656). Принял сан, 10 лет служил приходским священником в Креденхилле, затем стал личным капелланом лорда — хранителя королевской печати, закончил жизнь священником в Теддингтоне.
При жизни опубликовал полемическое сочинение «Римские подделки» (1673), разоблачавшее фальсификации Римско-католической церкви, подготовил к печати трактат «Христианская этика» (опубл. 1675). Но самая значительная часть его наследия была обнаружена и обнародована лишь в XX в.: «Поэтические сочинения» в 1903, а написанные ритмизованной прозой «Сотницы медитаций» — в 1908. В 1967 в Британском музее был найден еще один рукописный трактат Траэрна «Комментарии к раю».
Творчество Траэрна признано одним из высших достижений английского барокко. Траэрн близок к метафизическим поэтам и предвосхитил лирику Блейка и Вордсворта. Ему принадлежат первые в английской литературе воспоминания о собственном детстве. Написанное Траэрном высоко ценили Томас Мертон, Клайв Льюис, Чеслав Милош и др.
MIDSUMMER III
At the Queen’s Park Hotel, with its white, high-ceilinged rooms,
I reenter my first local mirror. A skidding roach
In the porcelain basin slides from its path to Parnassus.
Every word I have written took the wrong approach.
I cannot connect these lines with the lines in my face.
The child who died in me has left his print on
The tangled bed linen, and it was his small voice
That whispered from the gargling throat of the basin.
Out on the balcony I remember how morning was:
It was like a granite corner in Piero della Francesca’s
“Resurrection,” the cold sleeping foot
Prickling like the small palms up by the Hilton.
On the dewy Savannah, gently revolved by their grooms,
Snorting, delicate-ankled racehorses exercise,
As delicate-ankled as brown smoke from the bakeries.
Sweat darkens their sides, and dew has frosted the skins
Of the big American taxis parked all night on the street.
In black asphalt alleys marked by a ribbon of sunlight,
The closed faces of shacks are touched by that phrase in Traherne:
“The corn was orient and immortal wheat,”
And the canefields of Caroni. With all summer to burn,
A breeze strolls down to the docks, and the sea begins.