Мезозой

               
                Период первый

                Триас
                Океан. Побережье. Горы


Над млеющим морем раскинулось небо.
Душное небо.
                Сухие лучи
Солнце забросило в море, как невод.
Но золотую основу парчи
Вялые волны лениво глотают –
И животворные струи небес
В шторах глубин застревают, мерцают,
Как затонувший в полуночи лес.

Движенье слабеет, устало и солнце.
Всплески вверху,  а внизу – тишина:
Вязкие толщи морского колодца
Темнеют, чернеют в предчувствии дна.
Зародыши водорослей бесцветных –
Формы с бытийственной пустотой –
Застыли, желая в усилиях тщетных
Сберечь свой первичный мёртвый покой.
Но дышат стволы водянистых растений,
Цепляясь корнями за глинистый грунт.
Прообразы веток – нити, как тени,
Беззвучно играют колосьями струн;
Дышат тельца привидений-улиток,
Дышат их раковины и усы,
Дышат, свиваясь в спираль аммонитов
И в белемнитов стрелки-часы.
Созвездия шестиконечных кораллов
Стекаются к донным плантациям звёзд.
В бусинках света дно замерцало,
Стали видны очертания гнёзд
Будущих рыб…
            Фиолетовый сумрак
Вдруг замигал фонарями цветов,
И кислород, пробежав по форсункам,
Выпал на стенках подводных котлов,
Выпал на коже красных моллюсков,
Стал нагнетаться, набух и взлетел
Кверху, к поверхности, лёгкой медузкой,
К миру других, усложнившихся тел.
Вот полосатые вспышки мелькнули,
Пламя живое сырых угольков:
Что-то встревожило дремлющий улей –
В стороны бросились тучи мальков.
Скользкая пятиметровая туша –
Челюсти-гроб, голова-катафалк –
Страшную массу за ними обрушив,
Жертву находит в расщелинах скал.
К свету гребёт плавников лопастями,
Тянется сзади извилистый след
И убегает наверх пузырями,
И вот – выныривает на свет.

И снова солнце, жара, побережье
И гребни коричневых гор вдалеке…
Послышался жуткий размеренный скрежет,
Движется кто-то в высоком песке
И приближается…
                Мощные когти,
Чудовищный панцирь на толстых ногах,
Кожа в буграх, великанские локти –
Монстр семейства морских черепах,
Змеиную голову спрятав от зноя,
Сытое тело влача день за днём,
Находит прохладу в морях мезозоя,
В воду вползает чёрным слоном.
Следом за ним – быстроногие твари,
Медью блестят тараканьи тела,
Тычутся слепо, от зноя в угаре,
В поисках тени, сырого угла.

…Краснеет солнце.
              Багровый пепел
Трепещет в кустарнике.
              Почва суха.
Душные сумерки.
              Свет пометил
Ржавым пятном шевелюру мха…

Сильный толчок.
              Закачались вершины.
Горы сдвинулись, и в темноте
Странных, корявых животных махины
Засеменили трусливо к воде.
Живое бежит в материнское лоно,
Прочь от рискованной высоты,
Скорее к волнам, как во время ;но,
В утробу моря, в мир слепоты!
А горы и сами – в ознобе, в страхе;
Трясутся головы старых гор:
Землетрясение, как на плахе,
Их головы рушит, бросает, как сор.
Вода и ветер шипят в пещерах –
Ушах вершин, в ноздреватых камнях,
И разъезжаются склоны в ущельях,
Оставив горы лежать в лишаях.
Землетрясенье швыряет обломки
Гранитных стен, монолитных глыб
И по надтреснувшей скальной кромке
Режет, как ножницами, углы.
Горы стареют, дробятся в соты,
Всё чаще и злей их тревожит недуг.
Провалы и карстовые пустоты
Язвами в теле являются вдруг.
А в жилах рек всё трудней теченье:
Отяжелела глиной вода.
Болезненный гул…
                Возрастает давленье…
Всё дышит, но движется в никуда.
Берег ползёт, как подточенный ядом,
Стонет, ревёт, как подстреленный зверь,
И то, что было каменным садом,
Каменным склепом стало теперь.
Грохочет пламя в соплах вулканов,
И камни плавятся, точно воск.
Живая адова панорама,
Которой нам не оставил Босх.
Горные башни слетели с обрывов.
Взорвался фонтан закипевшей воды
Предвестником будущих атомных взрывов,
Корёжа божественные труды.
Метаморфоза, скачок, мешанина:
Нырнули холмы в штормовой океан,
А море полезло наверх, на вершины.
Горы – внизу, а вверху – котлован.
Гигантов наземных трёхтонные туши
Уплыли на дно, обросли чешуёй;
А рыбы – гребут плавниками по суше,
Вдохнув мезозойский удушливый зной.
 

                Период второй

                Юра
             Океан и болота. Леса и воздух


Среди песчаных равнин и рытвин,
В плоских камнях и крутых валунах
Видны отпечатки огромных рыбин,
Что в годы былые плескались в волнах.
Те очертанья, худые скелеты
На фотоплёнке унылых камней
Напоминают: канула в Лету
Жизнь далёких триасовых дней.

Вдали возвышаются чёрные грани
Над разноцветьем волнистых морщин,
Будто надгробия в океане.
Это гранит потонувших вершин.
Плавают волны на кладбище этом,
Сходясь, распадаясь цветною водой,
Горя переменчивым внутренним светом:
Он то оранжевый, то золотой,
То желтоватый, а то изумрудный,
Он цвета мака и цвета песка…

Старик-океан, и гневливый, и мудрый,
Сдержанно зло созерцает века.

Чуть приоткрыв красноватые пасти,
Акулы, блеснув красотой плавников,
Жёлтую воду, как масло, на части
Перерезают ножами хвостов.
Поблизости ихтиозавры-дельфины
Резвятся, играют, сбившись в стада.
Лоснятся дугообразные спины.
Воронка.
        Водоворот.
                Борозда:
Пышная пашня морского посева
Взрыхлена резким движеньем акул.
Они рыбёшек приметили слева,
Ветер наживы им в ноздри подул.
Стремительно в воду уходит акула,
Неукротимый зубастый кадавр.
А следом другое созданье нырнуло –
Носатый сиреневый ихтиозавр.
И в глубине завязалась погоня.
Добыча – одна, а разбойника – два.
И хищники, оба с ухмылкой драконьей,
Сошлись, как быки, к голове голова.
Добыча забыта. Есть вещь поважнее:
Соперника выжить со света морей.
И под водою вдруг стало темнее
От схватки крутой кровожадных зверей.
Длинного клюва смертельным пинцетом
Ихтиозавр оставляет рубцы
В теле акулы, кровавым омлетом
Сделали тело её щипцы
Предка дельфина.
                Но и акула,
Не оставаясь в долгу перед ним,
Гибкую спину свою изогнула,
Снизу зашла – и массивом стальным
Вдруг протаранила ихтиозавра,
И у того, как резиновый мяч,
Лопнул живот от такого удара,
Дрогнул дельфин, конвульсивно и вскачь
Ринулся в сторону, кровь вытекает,
Как из старинных сосудов вино.
…Тот и другой, наконец, затихают
И тяжким балластом уходят на дно.

Поверхность воды посыпается рябью,
Крапины капель распались в круги,
Падает дождь, тепловатый и дряблый –
Родник органической мелюзги.
В небе насупились тучи сырые,
Минорными нотами влившись в концерт
Жарких веков.
             И на грани, на срыве
Трепещет пейзажей пёстрый мольберт…

Рухнул.
       Сорвался.
                Рассыпались краски.
Ливень обилен и щедр, как бог.
По склонам холмов побежали салазки –
Реки дождя.
           Опечаленный вздох,
Плеск изумленья, отчаянный топот –
Кто-то бежит, бормоча и визжа, –
Гром и смирившийся сдержанный ропот
Чудятся миру в движенье дождя.
Клокочет кустарник.
            Мир шепчет: «Беда мне!»
Корни прогнулись, песок потемнел,
Под тяжестью струй заворочались камни,
Мхи шевельнулись, овраг загудел…

Годы проходят.
           Проходит и ливень,
Пятна воды разбросав по земле:
Омуты луж и озёр.
           И надрывен
Голос трясин в увядающей мгле,
Где поселились создания мрака,
Воспоминанья карбонских болот;
Гнилая, удушливая клоака,
В сырости преющий углерод.
Рисуясь красою, но ядовиты,
Здесь царствуют папоротники и плауны,
Хилыми лозами перевиты;
Прядут паутину болот плывуны –
Кишащих, как пыль, насекомых собранья.
Над тонкой поверхностью свесился куст –
Хвощ смотрит в воду не без любованья,
Пестует, холит свой низменный вкус.
Варежки мхов на деревьях безродных…
Лилий вонючих густые сады…
Корни колонн кипарисов болотных
Кривятся в слоях маслянистой воды.

В полдень вода растекается паром,
Он орошает планеты лицо,
К ночи становится зябким и старым,
Зыбким, как облачное кольцо.
Стынет луна.
           Начинается утро
И просыпаются краски земли.
Так проступает румянец сквозь пудру.
Снова поплыли холмов корабли
Вдоль по равнинам, долинами речек,
Пересекая заливы цветов.
А те, наподобье рождественских свечек,
Горят и дрожат, как цветных мотыльков
Крылья-ресницы; в осадках, в остатках
Росных они отыскали приют;
В заводях тёмных, как в илистых кадках,
Влагу находят и медленно пьют.
Другие цветы, на безводной площадке
Волей природы обретшие дом,
Длинных корней пропускают початки
В почву, ища под землёй водоём.

Вечна забытого рая обитель
И не нуждается в лучшей судьбе.
Цветам – не нужен восторженный зритель:
Цветы превосходны сами в себе.

Втоптан цветок, а за ним остальные
Вдавлены в землю десятками тонн
Тяжкой стопы.
              Диплодоки тупые
Подходят к воде, заслонив горизонт.
Хвосты-гулливеры заляпаны грязью,
Головы тянутся к водной черте.
Их красота – только в их безобразье,
Их безобразие – в их красоте.
Длинные гибкие шеи гигантов
Скоро видны на другом берегу,
Хвосты же ползучих монстров-атлантов
У этого берега воду гребут.

Вот завязалась игра. В духе ринга
В озере бой грандиозных самцов.
Насмешливо тысячелетние гинкго
С берега смотрят на этих юнцов;
Весь в бахроме, толстобокий саговник
Веером листьев колышет кусты.
Что за умелец великий садовник
Вырастил эти бочонки-плоды?..

Ветер смелее гуляет по кронам;
Рощицы гинкго, цикадовый лес
Вверх далеко убегают по склонам
К синим холмам у подножья небес.
Листья сменяются иглами хвои,
Ели на сопках разбили шатры.
Тихие сумрачные покои
Не пропускают потоков жары.
Здесь пепел опавшей игольчатой стружки,
Шишек слоистых упругий ковёр
И старый валежник – перья подушки,
И тусклого света магический флёр…

Мир, где ещё не возникли преданья,
Сам – как предание.
                Мир колдовской,
Предсуществующий, как предсказанье,
Мир пробуждающийся.
                Мезозой.

Корни деревьев обвили руками
Землю, и кроны несут караул.
Маленький полусучок-полукамень
Зашевелился в корнях и скользнул
Быстрою стрелкою вниз, и всё дальше,
Дальше, не чувствуя ног под собой:
Ящерку часто пугает даже
Шорох – вдруг это хищник какой!
И убегает она и, не зная,
Где ей укрыться, как ей уйти
От лап динозавра, где норка лесная,
Где ей удастся покой обрести,
Вдруг начинает своё превращенье:
Хвост юркой ящерки стал подлинней,
Вскоре скрывает его оперенье –
Хвост по земле потянулся, как шлейф,
Пёстрые перья спину покрыли,
Лапки и когти – перо за пером,
И появились короткие крылья.
Странная птица качнула хвостом,
Дрогнули крылья – и археоптерикс
Вверх от земли совершает прыжок.
Переродившись, как сказочный Феникс
Он одолел притяженья порог.
Ветви качнулись.
               Он, ползать рождённый,
Скачет по веткам; теперь свысока
Можно смотреть на позор побеждённый.
Он окрылён.
               Его ноша легка.



                Период третий

                Мел
                Араукарии. Горы. Мел


Над небоскрёбами араукарий,
Как тучи, в далёкой выси висят
Кляксы зубастых шершавых тварей:
Крылья драконов, головки утят,
Хвосты черепах, паруса перепонок,
Метровые клювы, когти орла,
Адская смесь, что бывает спросонок, –
Птеранодоны, исчадия зла.
Пушистую жертву внизу обнаружив,
Ястребом ящер кидается вниз,
Вдоль отшатнувшихся к небу верхушек
Стройных деревьев.
               Отчётливый свист
Воздух рассёк.
               И от тени свистящей
В шоке застыл беззащитный зверёк.
Миг – и конец.
               И чудовищный ящер
Жадно глотает кровавый кусок…
Гибнет одно, насыщая другое.

Высокие статуи тёмных стволов
Спят в высоте, затеняя собою
Картины кровавых звериных боёв;
Руки деревьев протянуты в небо,
Точно в молитве о лучшей судьбе.
В тёплой улыбке лучистого Феба,
Что отвечает деревьев мольбе,
Видятся им долгожительства знаки,
Пророчества пышных бессмертных годов.

Солнце уже утонуло во мраке
Лодкой, накрытой волнами холмов.
Сумрак…
        Виденьем ночного кошмара
Явилась фигура – двуногий тиран:
Маленьких рук сучковатая пара,
Жабьи глаза и хребет-великан,
В оскаленной пасти – массивные зубы,
Длинные когти на львиных ногах,
Шаги широки и движения грубы,
Свет полнолунья на жёлтых клыках,
Морда измазана свежею кровью
Жертвы, убитой в садах темноты…
Тираннозавр, возвышаясь горою,
Проходит сквозь тьму, раздвигая кусты.

Сильный толчок – и равнина кривится,
Заколебались волнами холмы,
Словно под ветром колосья пшеницы.
Стены шатая подземной тюрьмы,
Рвутся наверх заключённые силы.
Треснула толща земной скорлупы –
Огромным цыплёнком встают из могилы
Гор воскресающих кости-столпы.
Долины изрезались шрамами трещин;
Узких оврагов разъехались швы,
Почва колеблется, флагом трепещет
И западает в глубокие рвы.
И раздаётся кругом канонада:
Реки в истоках своих поднялись;
Загрохотала дробь камнепада:
Склоны всё круче вздымаются ввысь.
Пологие, рек берега ступенями
Стали слагаться в диагональ,
Стали порожистых рек берегами;
В глине заискрился горный хрусталь.
Душу земли разрывают вулканы –
Язвами плоских площадок равнин.
Из океана встают великаны,
Чёрные призраки в шлемах вершин.
Груды камней разрослись в пирамиды,
Плита за плитой образуя набор
Горных массивов – роскошные виды
Новорождённых красивейших гор.

Сотни животных упали в ущелья,
Гибель найдя на ребристых камнях.
Трупный душок растекается хмелем.
Скелетов каркасы на скальных стенах.
Другие животные бросились в море
И утонули в тяжёлой воде.
При смерти – третьи: горе им, горе –
Корма живого запас оскудел,
Им остаётся питаться цветами.
Но красота существует в-себе:
Ей не насытится тот, кто с клыками;
И, подчинённые страшной судьбе,
Падают звери от смерти голодной.
И от отчаянья – будто вдали
Видятся им тополя плодородной,
Несовместимой с их жизнью, Земли;
Будто увидели стрелы и копья,
Или услышали пенье и смех,
Или увидели белые хлопья,
Или почуяли будущий снег.

Но это не снег: проявляя старанье,
Как первоклассник, крошащийся мел
Чертит на чёрной земле очертанья
Вымерших форм и отброшенных тел.

26 сентября – 2 октября 1978