Глава 1. Сходка
Суббота – радостное время,
когда писательское племя
все силы тратит в огороде
иль загорает на природе,
объевшись острых шашлыков.
Иль выявляет дураков,
мусоля карты жирной лапкой,
башку прикрыв газетной шапкой.
***
У Муз сегодня тоже сходка,
когда окончена работка.
Возможно всё и даже больше,
как говорили раньше в Польше
«спивае пивнем даже утка,
когда пинёнзы есть и вудка».
Уж стол накрыт – фаянсом блещет.
К закуске: студень, волжский лещик
(не поднимайте вы скандал, мол
у «Онегина», украл).
Колбаски тонкие кружочки,
огурчик крошечный из бочки,
фазан, накрытый сырной шторкой,
икорка, черненькою горкой.
На блюде (если вру, уволь,
лежит селедочный король).
И много разной прочей снеди,
у Муз ведь вкус совсем не беден.
А что касается питья,
здесь поразился даже я.
Такого пива, водки, вин
я, искушенный гражданин,
во сне не видел никогда.
Одно скажу – вот это да!
В борьбе с нелегкой своей долей
привыкли Музы к алкоголю
и поллитровочка на нос,
для них был мелочный вопрос.
Глава 2. Гости
Но кто же эти гости наши,
уничтожавшие гуляши?
Знакомьтесь, люди,– номер первый,
боец с силищей непомерной.
Другую в мире вряд ли сыщешь,
мы назовем её МУЗЫЩА
Однажды в тренажерном зале
два мужичка её зажали.
Теперь об этом сожалеют,
страдают, тяжело болеют.
Один остался дурачком
и ловит зайчики сачком.
Другому, после операций
уж с дамой нечем заниматься.
Да, тяжела её рука,
а приложилась ведь слегка,
легонько стукнула о стенку,
потом добавила коленкой.
Ах, как Писателю непросто!
У ней почти два метра роста.
И грудь у ней крупней арбуза.
Была б другим она обузой,
а ей она помощник в службе.
Творец ревёт наш по-белужьи,
когда она, словно подушкой
стучит грудями по макушке.
Особенно по нраву это
седым немолодым поэтам.
Рождают тут же оды, стансы
и жаждут продолжения сеанса.
Для слабого женского пола
приёмы у ней из футбола.
Попробуй плохо напиши –
коленкой стукнет от души,
исправит твой корявый стиль
и сказка превратится в быль.
Быль не быль - вопросик спорный,
но корявым и топорным
будет ваш любимый опус,
исключен иной здесь фокус.
Если длительное время
вам стучат грудями в темя
иль под зад суют коленкой,
никакой крутой нетленки
не родится никогда!
Головные боли – да!
***
А вот и гостья номер два,
МУЗАСОН жива едва.
Всегда в каком-то полусне
(её, увидя по весне,
вопрос мне не давал покою,
неужто труп передо мною?)
Но нет, зашевелилась вроде,
похожа чем-то на Мавроди.
Блестят очки в оправе черной,
видок потерянный, минорный.
В ней всё пропитано снотворным,
имеет греческие корни.
Её опасно появленье –
Писаку сковывает ленью,
бросает он драматургию
и сам впадает в летаргию.
Когда совсем не спится ночью,
бессонница вам нервы точит,
пургена выпили коробку,
оса ужалила вас в попку
или какой-нибудь злодей,
который занял пять рублей
не отдаёт уже три года…
Вы проклинаете урода,
с мечтой побить его и высечь,
хотя и вы должны сто тысяч…
Иль кулачёк иных фантазий
вас бьёт своим разнообразьем,
застряли вы в сетях мечтаний,
вам посоветую читанья
рассказов, сказок, повестей,
что под воздейством Музы сей
иные написали люди.
Клянусь, наградой вашей будет
спокойный, долгий, крепкий сон.
(вдруг вспомнил воинский закон:
Запомни сам, скажи другому –
чем больше спишь, тем ближе к дому).
Его немного изменю,
но смысл, я всё же сохраню.
Ведь в жизни сон не больше трети,
а ты, читая сказки эти,
рискуешь, мой дружок упёртый,
ему отдать аж три четвертых.
***
А кто же третий в нашем списке?
Мужчина с носиком редиской.
Великий самый в мире критик,
по совместительству пиитик,
гроза неграмотных главредов –
ужасный Витя МУЗАЕДОВ.
Создатель клубов элитарных,
в них собирает баб базарных
и там главенствует над ними,
как Юлий Цезарь в древнем Риме
(сейчас ему придумал имя,
он будет вождь Большое вымя.)
Писать толково сам не может,
зато других всё время гложет.
Уж критиканствовать горазд,
ни раз он получал под глаз,
когда писатель озлобленный
и жаждой мести ослеплённый,
прочтя критические строчки,
где в основном одни задрочки,
встречал его в толпе народной…
Товарищей такого рода
и я, признаюсь, не люблю,
и иногда их сам луплю.
Вы не подумайте плохого,
ударом может стать и слово,
любого можно растерзать
глаголом острым, так сказать.
***
Вот и номер наш четвёртый -
он из Африки из чёрной.
Никогда не позабуду
Появленье МУЗЫВУДУ.
Пальцы в кольцах и браслетах,
в нос широкий, грубо вдето
оловянное колечко.
По лицу везде насечка
(словно токарь африканский
свой станок американский
девятнадцатого века
испытал на человеке)…
Персонаж, конечно, странный,
хотя многим он желанный.
Когда нужен мистицизм,
духи, черти, экзорцизм,
звери с огненною пастью,
расчленение на части,
некрофилы, зоофилы,
дяди, вставшие с могилы,
людоеды, людоедки,
люциферовские детки,
мир другой потусторонний -
это стиль её коронный.
Если уж герои ваши
по утрам, заместо каши
в рот суют людские кости -
эта Муза доброй гостьей
будет в доме завсегда.
Ну, а запах? Ерунда!
Открывай окошко шире -
через часика четыре
её запах неприличный
сменит городской, привычный.
***
Вот ветер распахнул дверцата,
явился важный номер пятый.
В руках неся большую вазу,
дубленка старенькая в стразах,
попасть стараясь на обед,
пришел наш классик МУЗАДЕД.
Клыком держась за белу ручку,
в бреду от запаха котлет,
за ним плелася Музажучка,
верней которой в мире нет…
Автор басен и пародий
для юнцов он, как Мефодий…
И к нему спешат толпой,
поднимая крик и вой.
Просят доброго совета
для рассказа и куплета.
А от сильного волненья
припадают на колени
и хватают за штаны
несравненной белизны.
И в слезах собачьих молят,
может быть, он соизволит
научить их писанине.
Правда после на штанине,
после этих просьб горячих
остается много всячин.
Тут и пятна от соплей,
для него они елей,
и следочки от помад,
он всегда им очень рад.
Ну, а самый гвоздь программы,
когда девушки и дамы
в исступленьи входят в раж
и кричат – «О классик наш!»
Правда, Деда перед этим,
подбирая междометья
сам хвалил их графоманство
(матюками тряс пространство
и заплёвывал ковры
от прочитанной муры).
Разводил он шуры-муры,
думая – «Какие дуры!»,
применял словесный петинг,
всё с надеждою на рейтинг.
Правда иногда бывает,
дура, как бы прозревает -
«Не хочу быть идиоткой», -
деда тянет за бородку.
Багровеет тот лицом,
как пред пасхою яйцо.
Враз его слащавый тон
матерщиной заменён.
Свою бывшую подружку
лупит по башке подушкой.
Из неё словесной ватой
выпадают компроматы.
Начинается возня
(словно в поле два коня
с хрипом бьются за кобылу,
ржут, кусают, что есть силы).
Музадеда битый час
верещит на весь Парнас,
демонстрируя оскал,
лупит бедную с носка.
Та в ответ (ну разве дура?!),
шлёт донос в прокуратуру.
Деда бывшей подопечной
угрожает иском встречным.
Слава Богу битвы эти
протекают в интернете,
а в реальной нашей жизни
персонаж наш мягким слизнем
убирается в сторонку,
если видит незнакомку,
вдруг, какая-нибудь дама
приведет с собой Ван Дамма
Музадедушку тогда
ждет огромная беда.
***
Каждый гость, при входе в хату
видит чей-то торс пузатый.
Их встречает на порожке
существо на толстых ножках,
в старом байковом халате
(метра три она в обхвате).
Ждёт гостей хозяйка дома,
её кличка всем знакома,
произносится едва -
МУЗАГАДЯ номер два.
Маечка на ней надета,
времен Ветхого Завета,
трикотажные штаны
из глубокой старины,
На головке бигудяшки,
Абы дыбились кудряшки.
Бедолага всё зевает,
о приличьи забывая.
Гости видят скользкий зев
цветом, как пески Негев.
В общем, эта кургуду
Отвечала за еду
Ради славы фреккен Бок
Отымела пищеблок.
Нет хозяйки хлебосольней!
У неё такой рассольник!
С огуречиком, с картошкой,
в нём она полощет ножки.
Можно съесть ведра четыре,
только после в этом мире
не останетесь, увы.
Её супчик из ботвы,
измельчённой на рассвете,
тоже хвалят на том свете.
А пампушки! Печенюшки!
С кислым творогом ватрушки,
Калачи и куличи
С пылу, с жару, из печи!
Подолом накроет тухлым,
лыбясь физией опухлой,
и несет гостям на стол,
смрадом веющий подол:
"Ешьте, гости дорогие
Испекла вам пироги я!"
После их употребленья
у врачей столпотворенье.
И другие есть рецепты,
от которых бычьи цепни,
ну и прочие глисты
драпанули бы в кусты.
Если пишешь ты ударно
собранья книжек кулинарных,
её совет – в печать не бухай,
ты приготовь, потом понюхай.
И будь предельно осторожен -
понос безудержный возможен.
Но на сходке наших муз
невозможен сей конфуз.
Можно кушать без опаски,
заливая водкой глазки.
Ничего гостям не будет -
они Музы, а не люди.
Глава 3. Перфоманс
В общем, наши гости в сборе.
Жрачки море, водки море.
Роскошный стол сверкает, манит.
Закуску гости деребанят.
Бокалов звон и цокот вилок,
сопенье, бульканье бутылок.
И, напиваясь, наши гости,
проклятья шлют на рыбьи кости,
их доставая из зубов.
Бранят Писателей-козлов и
и Поэтесс, которых ныне
побольше, чем клопов в перине.
Музадед и Музавуду
навалилися на блюда.
Съев картофельную зразу
Музасон уснула сразу.
А Музыща с Музагадей
мило кушают оладьи,
запивая их пивком…
Очищая в горле ком,
громко кашлял Музаедов
(как писал наш Грибоедов
у него достоинств море,
но с умом большое горе).
И решился, наконец.
Бросил кислый огурец,
недоеденный салат,
он чеканно, как солдат,
не давая слюням течь
начал следующую речь:
«У нашей Музы труд нелёгкий –
писатель нынче недалёкий.
Годами он у компа слепнет,
рождая жалкий детский лепет.
От этого страдают Музы,
не по зубам им стиль кургузый,
напор их тонет вдохновенный,
а уж с головкой забубенной
нельзя поделать ничего.
И вот от этого всего –
предпочитают немоту,
в запой уходят, в наркоту»
***
Тираня старческий скелет
за ним поднялся Музадед
(от водки в полном был отъезде)
и словно Брежнев на партсъезде
он стал уныло говорить,
не забывая есть и пить:
«Итак, годами и веками
висит на шее этот камень.
И Музу, в одиночку видя,
любой писака мог обидеть,
почти снести, как древний Рим
бездарным творчеством своим.
Мечта ведь это Музы каждой –
созданье гения бумажной
и виртуальной субкультуры,
искусства и литературы.
Давно их не рождалось что-то,
всё потому, что на работу одна,
имея бледный вид,
бедняжка Муза семенит.
Помог бы стилю реалиста
отряд подружек мускулистых.
Зато итог – из пня пустого,
рожденье нового Толстого»
Хоть музы плохо понимали,
но все равно ему внимали.
Жратву, отбросив с пьяной грацией,
переходили на овации.
***
Музагадя, в ноги глядя,
(выпив восемь раз подряд
не поднимешь выше взгляд).
Подняла вдруг свой сопревший,
от жары сто раз вспотевший,
табурет ломавший, зад.
Музадедовский доклад
захотелось ей продолжить,
и налив «столичной» в ковшик
начала издалека, изумленная слегка.
В свои годы молодые,
Гадя с галстуком на вые*,
ну, а после с партбилетом
чалилась в Стране Советов.
Память до сих пор не стёрла,
как тогда ей счастье пёрло:
и гранитный мавзолей,
лица дряхлые вождей,
и батончик за пятнадцать,
и колбаска за два двадцать.
И на родине могучей
Гадя жить привыкла кучей.
И поэтому, сейчас,
чуть прищурив левый глаз,
призвала, покончив с ленью,
Муз прийти к объединенью:
«По миру много есть союзов:
Союз любителей арбузов,
Союз торговцев колбасою
(вот так мы называем сою).
Недавно был Союз Советский
(святые годы жизни детской,
о нём мне хочется поплакать)…
Союз любителей покакать,
(ведь так устроено природой
он создан для всего народа),
Союз писателей, поэтов,
Союз одетых и раздетых,
Союзы геев, натуралов
(последних, правда, стало мало)…
Союз хирургов, ортопедов,
Союз угонщиков мопедов,
Союз милиции, братвы
(одно ведь целое, увы)
Союз мужчины и мужчины
(забавен он ни без причины)…
Короче, много есть союзов,
Одни лишь бедненькие Музы
от страшной одинокой жизни
подушки по ночам изгрызли.
Давайте мы, гуртом и скопом
пойдем к писательским окопам,
и всех сейчас захватим в плен,
не пожалеем мы колен
для нашей цели благотворной -
созданье глупой, нам покорной
и однородной биомассы -
писателей единой расы.
И мы тогда, подобно судьям,
казнить и миловать их будем!».
Глава 4. Дорога
Идея вызвала восторги.
Решили Музы вместо оргий,
объединившись в монолит
пойти и захватить Главлит.
Начать решили наступленье
с поэта местного значенья,
который жил невдалеке…
Этот вдумчивый поэт
был мужчиной средних лет,
вместе с маленькой женой
жил в избушке он лесной.
Скромный домик под сосной
вид имел ненапускной.
Содрогался он от рыка,
когда старенькая Рика,
незнакомцев увидав,
вздыбив шерсть, как волкодав,
охраняла сад и кров
от врагов и дураков.
Дом был крепкий, деревянный,
под окошком буйно, пряно
пах цветник и старый сад
был прибежищем цикад.
Огород со спаржей модной
и родник с водой холодной.
Вот пошли они гурьбой,
Музусон несли с собой.
По извилистой тропинке
громко стукали ботинки.
Музавуду босиком,
ковыряя нос тайком,
в свой заплечный рюкзачок
собирала гриб-сморчок.
После, гриб сей измельченный,
скипидаром размягчённый,
предложила Музадеду.
Тот снадобие отведав,
возбудился очень сильно,
целовал взасос обильно
чернокожее лицо
и зубами грыз кольцо.
Деда еле усмирили,
а для этого побили.
А Музыща с Музагадей
прикололись смеха ради.
К Музаедавским штанам
(в детстве, повидавшим БАМ,
с репьяхом на тёмной сини)
прикололи хвост лисиный.
Так с клочком звериной кожи
стал он на себя похожий -
хитрый лис с улыбкой робкой,
только с репьями на попке.
Музасон проснулась было
и заёрзала, как мыло,
когда трут им спину в бане.
И руками, барабаня
о Музыщино плечо
попросила горячо:
«Отпустите, господа
вам туда, а мне сюда!»
И добавила бедняжка,
мол, в поход нелегкий тяжкий
не накликать, чтоб беду
я со зверем не пойду.
(Музаедав новый вид
хоть кого осатанит).
Но её не отпустили,
а для этого побили.
В общем, наша кавалькада
шла туда, куда ей надо.
Позади шёл Музадед
и бурчал, мол, счастья нет,
и в последнее, мол, время
поредело его племя,
его бывшие подружки
лупят больно по макушке.
Так под шутки, прибаутки
уж к концу бежали сутки.
Глава 5. Нежданные гости
Гости стали у порога,
ведь нелёгкая дорога
утомила их изрядно.
Небо стало непроглядно.
Вдруг закапал крупный дождь.
Чуть уняв с похмелья дрожь,
Музадед сквозь капель рой,
постучал в косяк дверной.
Заскрипел замок стальной
«Что за гости в выходной?!»-
раздалось из-за двери. -
"Рика, ну-ка посмотри!
Если к нам пришли с добром –
заходите в тёплый дом.
Если зло вам сердце жмёт –
у меня есть пулемёт».
Попритихла музья свора.
Лязг железного затвора
напугал пришельцев наших.
Музы голосом упавшим,
громкости оставив треть,
попросили отпереть.
Громче всех шептала Гадя,
по кустам, однако, глядя,
чтобы вовремя слинять
если вдруг начнут стрелять.
И хозяин добродушно
распахнул все двери дружно,
пригласил он в дом гостей,
уж продрогших до костей.
Закипел тут самовар,
трав лесных густой навар
обогрел озябших муз,
а печение «Союз»
так бедняжек увлекло -
съели сразу пять кило.
***
Все напились и наелись,
после в доме осмотрелись.
Видят домик пятистенный,
с виду крепкий и степенный
был почти что полон книг,
что с времён монгольских иг
собирали его предки.
Стулья, стол хороший крепкий
и под самый потолок
Маяковский, Гоголь, Блок,
Пушкин, Лермонтов и Даль,
Мопассан, Гюго, Стендаль,
Чехов, Кафка и Есенин,
Лев Толстой, Рабле, Тургенев…
Музы разбрелись по дому,
ища авторов знакомых.
Тех, кто перед монитором
стряпал фразы для заборов.
Малоумных, многострочных
беллетристиков порочных.
Тех, кому в ночной тиши
в ухо гаркали: «Пиши!»
Те писали с наслажденьем
и свое перерожденье
наносили на бумагу,
выдавая за отвагу
написанье чепухи
будь-то проза иль стихи.
Вспомни книжные развалы -
разного дерьма навалом:
героини и герои
вызывают геморрои,
постоянная стрельба,
сексуальная гурьба.
(Прочитал недавно книжку:
из милиции парнишка
средь людей, закон поправших,
ищет мальчиков пропавших.
В койке сыск ведет, валяясь,
и слегка совокупляясь.
В перерывах между сексом,
он борец за радость детства.)
Много книг в подобном духе.
От чернухи до порнухи -
недалекая дорога,
но на ней творений много.
А обложки детективов
режут нежность коньюктивы:
перекошенные рожи
мир наш скоро уничтожит.
И вот сей помойный груз -
плод деяний наших муз.
Каждая из них мечтает,
на работу улетая,
заграбастать писатёра
и не чуя в том позора
промеж злых невдалых строк
хочет вставить свой порок.
Но на полке у поэта не
найдёте вы про это.
Переглянув фолианты
и не встретив те таланты,
о которых речь шла выше,
музы скромненько, как мыши,
пошептавшись меж собою,
им уж было не до бою,
и оставив грозность где-то
задали вопрос поэту:
«Почему средь книжек вечных,
нету наших подопечных:
Сладострастенко Степана,
Живодёрова Ивана,
Марианны Глуповицкой,
Адрианны Бонч-Козлицкой?
Нет богатого Демьяна,
нету Тарпопаверяна.
Где знакомые нам лица:
Калистратий Бездарнидзе,
Идиотов Константин,
Самогонов Валентин,
Примитивная София,
ну и прочие такие?
В мире нет их популярней,
ведь базарней и бездарней
сейчас вряд ли кто напишет!
Ихним творчеством,
ведь дышит, подрастая молодежь!»
Отвечал поэт им: «Ложь!
Как жаль, что в нынешнее время
так процветает ваше племя.
Назвались музами, ну что ж,
пусть Бог прости вам эту ложь.
Конечно, в странном нашем мире
иным приятней жить в сортире,
питаясь вашим вдохновеньем
и быть скорей простым растеньем,
какой-нибудь надутой брюквой,
чем человеком с большой буквы.
Известно, после публикаций
должен читатель развиваться
(как написал товарищ Ленин
стать Буратиной из полена -
вот наша главная задача),
для этого Творец ишачит.
Для снятья с нас дубовых стружек,
он шлёт к писателям подружек -
изящных вдохновенных Муз.
Они несут не тяжкий груз,
а радость, счастье, вдохновенье.
Писателю не надо рвенья
и черезмерного усилья,
терпенья, над собой насилья.
Строка летит сама собой,
когда посланница с тобой.
Она несет Его слова,
тебя касается едва
и открывает новый Мир,
который вовсе не сортир,
а полон радости и света.
Спасибо скажем ей за это!
***
Приходит - сразу узнаю,
похожа на жену мою.
В глазах такая глубина,
за ними целая страна.
И в них порой я ясно вижу
всё то, что не узнать из книжек.
Моя жена всегда со мной,
редактор и советник мой,
моя любовь, мой свет во тьме.
Как повезло, однако мне,
что в жизни встретил я её -
судьбу, сокровище моё!
Танюшка, нежный мой комочек,
соавтор тайный многих строчек.
Господь тебя соединил
с источником различных сил.
И силу Музы эфимерной
объединил с любовью верной.
И крепость женщины земной
любимой самой и родной,
он сочетал с душою тонкой,
как хлеб и соль в одной котомке.
Эпилог
А с вами мне не по пути
и предложил гостям уйти.
Пришельцы удалились молча,
напоминая стаю волчью.
Ночная летняя прохлада
вмиг стаю превратила в стадо.
Им стало страшно и темно.
Луны, далекое пятно
лишь освещало им дорогу.
До неприличности убого,
смотрелись наши визитёры.
***
Чуть приоткрыв на окнах шторы,
на них смотрел поэт с женою:-
«Как хорошо, что ты со мною»,-
шепнул он ей, обняв за плечи. -
«Давай на стол поставим свечи,
достанем все свои припасы,
(в кулинарии мы ведь асы).
И приготовим добрый ужин,
он мне, признаюсь, очень нужен.
И будем вместе пировать,
и о гостях не вспоминать!».
***
Читатель мой, прости за стиль.
Увы не сказка это – быль!
Прости читатель, мою слабость,
что, увидавши эту гадость -
бездарных книг девятый вал,
пороки музами назвал...
Не верю я, что в наше время
исчезло творческое племя.
Кому известным стать навек,
ведь не решает человек.
О тех, кто льёт словесный яд,
забудут сорок раз подряд.
А тех, кто душу твою полнит,
конечно, долго будут помнить!
*выя – шея. / Толковый словарь В.Даля./