(перевод с немецкого)
Райнер Мария Рильке
Осенний день
Великим было лето. Бог, пора.
Покрой всех солнечных часов деленья
своею тенью, выпусти ветра.
Плодам последним повели одно:
быть спелыми; еще два тёплых дня лишь
им дай, затем сорвешь их и раздавишь,
и выжмешь сладость в крепкое вино.
Теперь бездомным не найти угла.
И одиноких одиночество продлится,
осталось письма им писать, когда не спится,
читать или скитаться до утра
в пустых аллеях, где листва кружится.
***Пояснения, или "Апокалиптический Рильке":) Наверное, необходимо предупредить, что мой перевод, особенно в некоторых местах, очень вольный и неточный. Отчасти это вызвано моим очень субъективным восприятием этого стиха. Мне привиделись в нем эсхатологические мотивы. Может, это и не совсем противоречит Рильке, но вряд ли на сто процентов соответствует. Этим восприятием объясняется ряд вольностей в моем тексте. Во-первых, "лето" у меня получилось "великим", хотя у Рильке "gross" явно значило скорее "огромное" - по насыщенности, количеству всего, что произошло; ну или уж на худой конец - просто "длинное". Дело в том, что у меня рильковское "лето" проассоциировалось сначала с библейским "летом Господним благоприятным" (Лк. 4: 18–19 и Ис. 61: 1–2). Это, конечно, является несусветной чушью, хотя бы потому, что церковнославянское слово "лето" в этих строчках значит всего лишь "год", а "лето господне" целиком - вероятно, "юбилейный год", наступавший раз в 50 лет, в который, по Торе, рекомендовалось отпускать рабов и делать другие хорошие вещи. Естественно, у Рильке никаких таких ассоциаций быть не могло хотя бы потому, что в немецких переводах Библии в этих местах уж точно не стоит никакого "Sommer". Но, к счастью, эта ассоциация стала для меня лишь промежуточной, и привела меня в итоге к такому "пониманию". "Лето" метафорически означает "век сей" - время существования этого мира и/или, возможно, индивидуальную жизнь каждого. Так или иначе - временной отрезок (да и вообще то, что, по большому счету, и называют "временем"), в который возможно еще что-то изменить, в который возможны еще великие подвиги, влекущий за собой какие-то значимые последствия выбор, деятельная любовь, ну и все в таком духе. Одним словом, вся великая драма земного существования (в которой закаляются и вызревают "плоды" из следующей строфы, но про мои издевательства над следующей строфой - позже). Поэтому я и счел хорошим и правильным прилепить к слову "лето" эпитет "великий". И вот, при такой трактовке получается, что осень метафорически означает время подведения итогов, время, когда уже ничего нельзя изменить (3-я строфа: "У кого теперь нет дома, уже не построит его") или, по крайней мере, сложно что-либо изменить ("Кто теперь одинок, тот одинок надолго"). Короче говоря, конец света, конец времен:) С этим неплохо согласуется и тот факт, что "тень господа", падая в момент конца лета и начала осени на солнечные часы (не на какие-то одни, а, вообщем-то, на все - в оригинале употреблено множественное число), как бы прекращает отсчет времени и - если продолжить эту мысль в глобальном метафорическом ключе - прекращает течение времени вообще. Тень Господа, по призыву Рильке, ляжет на часы - и "времени уже не будет", как говорится в Апокалипсисе (Откр.10:6). (Забавное совпадение - в славянском переводе это звучит как "л;;та уж; не б;детъ", но это уже совсем пустое и не относящееся к делу замечание). Впрочем, трактовка осени, как "времени подведения итогов, времени, когда ничего изменить уже нельзя" - вполне в духе Рильке, если верить вот этому замечательному разбору стиха, произведенному Михаилом Гореликом: http://magazines.russ.ru/voplit/2005/6/go9.html Но вот трактовка осени в качестве "конца света" и "конца времен" - скорее, перебор. Однако то, что я обозвал лето "великим" - совсем не страшно по сравнению со второй моей вопиющей вольностью, тоже вызванной в первую очередь моим эсхатологическим вИдением:) стиха. Я имею в виду то, что я учинил со второй строфой.
!!!Читатель!!! У Райнера Марии Рильке Господь не производит никаких таких экзекуций с плодами! Не "срывает", не "раздавливает" и не "выжимает" из них последние соки! Это я все наврал! И вообще, по трезвом размышлении всякому станет понятно, что под многозначным немецким словом "Wein" у Рильке подразумевается, скорее всего, виноград, а никакое не вино. Ну или по крайней мере в первую очередь виноград - это самое логичное понимание. (Хотя, раз слово многозначное, то альтернативное значение что-то да должно добавлять к смыслу, к оттенку смысла для носителя языка). Тогда переводить следовало бы так (пользуюсь подстрочником из вышеозначенного разбора): "Прикажи последним плодам созреть; дай им еще два дня поюжнее, поторопи их с завершением и вгони последнюю сладость в тяжелый виноград." Мне же, однако, в связи с моим видением (вИдением:)), "вино" показалось более уместным. Во-первых, в вине - больше "завершенности" и "совершенства" ("Vollendung"), оно - более концентрированный результат "летней жизни" виноградного плода, чем то, что, судя по всему, на самом деле изображено у Рильке - просто болтающиеся и тихо дозревающие на ветках под южным солнышком глянцевитые плоды, без всякого экшена:) Во-вторых, меня не устраивал этот вариант еще и тем, что если виноград остался болтаться на ветках - то это значит, что он не перешел еще "в осень", остался в "мире лета". А лето это, согласно засевшей мне в голову интерпретации, - это не только всякие приятные штуки вроде теплого солнышка. Это тяжелое время борьбы и испытаний, это время непостоянства: пока "плод" еще не покинул "область лета" - он еще "не спасен", "не в безопасности", все еще может пойти прахом. Он может сгнить, подмерзнуть ночью, может быть склеван какой-нибудь специальной виноградоядной птицей или съеден невоздержанным французским подростком:)Ну неуютно как-то за виноград, оставшийся бездомно висеть на лозе в конце второй строфы, когда сразу же после нее говорится, что "теперь уже тот, у кого нет дома, не построит его". А вино для винограда - как бы новая жизнь, иная по сути, совсем непохожая на прежнюю; превращение в вино - непостижимое и таинственное, даже страшное для "ягодковой формы существования винограда", и вместе с тем - такое простое и хорошее и естественное и понятное для того, кто его производит (для виноградаря, давильщика). Таким же естественным, понятным и хорошим оно станет и для винограда, когда свершится. Все это неплохо обыграно в песне Сергея Калугина "Сицилийский виноград" http://www.youtube.com/watch?v=qsUD7kUfws0 Итак, если "плоды" будут в последствии превращены Господом в "вино", то они попадут из "мира лета" в "мир осени". Если хотите, из полуиллюзорного, беспокойного, несовершенного мира земного бытия - в совершенный осенний "мир идей", где все становится тем, к чему оно всегда стремилось на самом деле, где остается только основное, главное, "на самом деле существующее" в вещах и "плодах" - простой, понятный и хороший "концентрат", а шелуха ("жмых") - отбрасывается, меркнет, исчезает. (К тому же, "Schwerer Wein" - не только "тяжелый виноград". Это еще и устойчивое словосочетание, означающее "крепкое вино", что хорошо сочетается с образом насыщенности и "концентрированности").Эта и другая символика образа "вина" казалась мне очень подходящей к стиху. Поэтому я решил, возможно, нарушить "букву" (мне было известно уже тогда, что скорее всего у Рильке имелось в виду не вино), но, как мне казалось, последовать "духу". А раз уж я все равно поставил "вино", то не постеснялся додумать и вставить в перевод несуществующие в оригинале этапы превращения в него "плодов" (страшного, мучительного и непостижимого для "плодов" превращения): "сорвешь", "раздавишь", "выжмешь". Хотя, я вру, специально я ничего этого не додумывал - если честно, оно просто сразу само так придумалось. А потом было сочтено мною соответствующим "духу" и оставлено. (Единственное, что я могу привести в слабое оправдание этого зверского насилия над плодами - это то, что использованные в оригинале в этом месте немецкие глаголы "(hin)draengen" и "jagen" несут довольно "активные" и "резкие" значения. "dr;ngen" - напирать; теснить, настаивать, торопить; jagen - охотиться, преследовать, травить, гнать; загонять; прогонять, изгонять; вгонять. Это должно хотя бы фоново ощущаться носителем языка и влиять на восприятие. По крайне мере, чуточку лишать картину милой пасторальности. Ну и еще, все эти варварские операции над плодами действительно происходят при изготовлении вина, так что, если уж выбрать переводить "Wein" как вино, то включение их описания можно слабо оправдать "смысловым развитием".) Все вышеописанное, конечно, - совсем не лучшие критерии для выбора из разных вариантов соответствий при поэтическом переводе:) Поэтому я даже не стал бы называть предлагаемый текст в полной мере переводом, а скорее рекомендовал бы относиться к нему как к примеру довольно узкой и маргинальной интерпретации популярного стишка Рильке:) И даже темной, мракобесной и неуместно мифологичной. Но не стоит забывать, что одной из любимых книжек Рильке была Библия:) Хотя и сейчас я ловлю себя на том, что, хоть умом мне действительно кажется логичным, что в стихе говорится о винограде, все равно интуитивно каждый раз хочется поставить на его место именно вино (это делает какой-то встроенный головной интерпретатор полисемичных слов и смыслов вообще. Ну или эти два смысла "перескакивают" в нем - то один воспринимается, то другой, как на специальных картинках, в которых "спрятаны" сразу два изображения, и посмотришь так - видишь одно, посмотришь эдак - другое). И, может быть, то обстоятельство, что почти все переводчики стиха не задумываясь, интуитивно поняли это слово именно как "вино" по крайне мере не во всех случаях говорит об их невнимательности, загруженности работой и малограмотности:). Причем такой выбор делают не только переводчики на русский, но и на другие языки. (Меня хватило только на то, чтобы проверить два английских перевода (исправное "heavy wine" в обоих) и один испанский ("vino espeso"). Насколько мне известно, англ. "wine", и исп. "vino" , в отличие от немецкого аналога, не обладают дополнительным значением "виноград".) Конечно, для кого-то такое "мнение толпы" не может служить ни малейшим доказательством чего-либо, но есть, возможно, и такие, для кого множественные интуиции разных людей (не все из которых, наверно, переводили стих в спешке, чтобы уложиться в сроки и вовремя закончить и сдать в издательство сборник и т. д. и т. п.) что-нибудь да значат. Так или иначе, это намеренно допущенное мной искажение, касающееся вина и экзекуций с виноградом - самое большое в моем тексте. И именно о нем я и хотел предупредить. Виной тому, с одной стороны, мое специфическое субъективное восприятие стиха, а с другой - то, что я очень несерьезно относился к этому переводу - переводил для себя, мне по абсолютно внутренним причинам надо было в то время чем-то заняться, и я переводил всякое из того, что знал наизусть. Ну а выложил сюда только с мотивировкой "не зря ж время тратил" и чтобы уже отделаться и не мусолить, пытаясь что-то улучшить, - перевести в "завершенную", статичную форму, о которой тут так много говорилось:) А потом заметил, что этот перевод многим попадается в гугле, и стало мне стыдно вводить людей в заблуждение, и решил я всех предупредить:) Остальные же досадные неточности, неудачности, потери в сэмнатике и фонетически-ритмической красоте - меркнут по сравнению с означенным грубым искажением, да и не под силу избежать их даже профессионалам. Поэтому о них писать не буду (Столь грубых искажений смысла больше нет, ну вот "поля" выкинулись, "на" которых ("auf den Fluren") просют выпустить ветра в первый строфе, жаль их. Но нет, все, не буду писать о более мелких огрехах, тысячи их:)). Но я был бы удивлен и рад, если бы кто-то ощутил посредством даже этого недоперевода какую-то тень, дуновение "духа" оригинала:) Amen:)
А напоследок я попытаюсь предложить немного другую интерпретацию, опровергающую все вышесказанное:)) Ну или хотя бы снимающую важность различий между "вином" и "виноградом". Во второй строфе дважды появляется слово "letzten", "letzte" - повели "последним" плодам созреть, вгони, добавь, долей "последнюю" сладость в тяжелый виноград (или в "крепкое вино"?:)). Это один из повторов в стихе, которые столь много добавляют (сладости *зачеркнуто*:)) к восприятию оригинала и которые так сложно передать при переводе. Эти повторы хорошо разобраны у того же Михаила Горелика, все там же http://magazines.russ.ru/voplit/2005/6/go9.html Мне не удалось передать этот повтор, хотя хотелось, а Михаилу Горелику удалось. И Михаил Горелик очень рад этому, и я с ужасом замечаю, что понимаю его тонкую извращенную радость:) Так вот, этот повтор в оригинале (в том числе он), бия в душу и по фронту фонетики и синтагматики, и по фронту семантики, лично во мне порождает особое впечатление от строфы. Последние плоды, последняя сладость.. Вспомните все то, что я писал про неприкаянность среди "лета", про бездомность, про оставленность - на ветках в преддверии наступающей осени. (Рильке, может, и рад только бездомности. А может и нет. А если и да, то, может, в другом смысле.) Раскрашенный простыми яркими цветами пейзаж с виноградником покрывает тень, небо темнеет, проносится ветер (Божий ветер, посреди полей спущенный с цепи), ветер врывается в парк. Пора, пора.. Последний шанс, последний билет.. У меня возникает ощущение, которое приблизительно можно описать, сравнив с тем, что ощущаешь иногда, скажем, стремясь успеть на поезд. Причем на "хороший поезд" (как "хороший автобус" у Егора Летова), на такой поезд, на который очень хочется успеть. Как только ты сел в него - сразу чувствуешь, что перестал быть там, где был только что, ты уже не часть этого. Ты уже причастен другому месту, тому, в которое везет поезд. "Последний поезд на небо отправился в полночь"(с.)
Но ведь Рильке просит дать "плодам" еще два дня поюжнее (всего два, ровно два, не "пару дней" - очень определенный и краткий срок). Просит еще совсем немножко времени, чтобы они достигли совершенства. Но просит и поторопить. Два дня еще будет солнечно, но тот, кто "вызвал" Божий ветер, знает, что "время близко" (Откр. 22 : 10). ((Вообще, если рильковская Осень в этом стихотворении хоть чуть-чуть сродни Апокалипсису, то просьба к Богу закончить время, выпустить ветра и поторопить созревание плодов начинает напоминать призыв Конца света из видений Иоанна: "Приди, приди!" (Откр. 22 : 17) Правда, Рильке, как точно подмечено Михаилом Гореликом, обходится без восклицательных знаков (в то время как многие переводчики не удерживаются и ставят восклицательный знак после рильковского "Господи, пора.")) И вот призвавший Осень смотрит на то, как дозревают плоды, как наливается последней сладостью виноград. Пока что круглые виноградины отражают солнце, но он точно знает, когда и как изменится погода. Нет для него и никакой тайны в том, какая судьба ждет виноград. Он просит отдать, вылить всю сладость, которую может дать это Лето, всю до последнего, - в тяжелый виноград (in den schweren Wein). И он видит, как - вытерпев муки "под давильщика стопою" и проведя "годы в каменном подвале" (слова из песни С. Калугина) - этот впитавший всю сладость Лета виноград превратится в густое, крепкое, доброе вино (тоже - "in den schweren Wein":)). Для поэта и Бога, доверительно разговаривающих друг с другом в безвременьи, виноград - уже вино. А вино - впитало все солнце, в нем - смех над всей возней переполненного Лета (хоть через ять пиши:)). И вправду, зачем им между собой называть одно и то же разными словами или словосочетаниями?
А полисемия - замечательная вещь, особенно в нужное время и в нужном месте:) Стоит ли добавлять, что тут хочется неуверенно спросить: "А вдруг это и было задумкой Рильке?". Возможно, даже неосознанной, подсознательной. Как это нередко случается с теми, через кого говорит сам язык, через кого текст сам разворачивает себя...
Здесь бы пора и закончить. Но ведь я, разбирая преимущественно свои издевательства над второй строфой, почти не упомянул третью. А она может показаться плохо согласующейся со всем вышеизложенным, а это не дело! Надо подогнать и её как-нибудь под мою теорию:) Но я лишь намечу несколько возможных путей понимания. (Предупреждаю, здесь пойдет совсем уж чушь и отсебятина.) Сразу стоит отметить, что если хоть что-то в моей интерпретации и угадывает какой-то кусочек явно очень многопланового видения-замысла самого Рильке, то это касается всего лишь одного из многих пластов смысла. Другие пласты содержат и глубоко личные, невыразимые переживание по поводу приближающегося наступления осени, и... ...и бог весть что еще по поводу бог весть чего еще, что уводит в такие широкие поля в голове Рильке и каждого из нас, что там может заблудиться даже Божий ветер:) Говорят, что Рильке скорее любил свою "бездомность", что одиночеством, как и ночными бдениями (с ночными прогулками по парку, где "носятся" ("treiben") листья, - если в стихе он описал самого себя), он не "тяготился", а совсем даже наоборот. У меня одновременно и получается представить себе человека, всерьез желающего одиночества навсегда, и не получается. Скорее, не получается. Разве что "надолго" ("lange")... Да и то с возможностью писать длинные ("lange") письма. (Это еще одно выразительное удвоение в тексте Рильке. Но его, увы, не удалось передать даже блистательному Михаилу Горелику:)) Но как тогда Рильке, любящему бездомность и одиночество, радоваться тому, что произойдет с виноградом, и желать этого? А именно: "неодинокого" совместного наливания в тесных гроздьях, а потом и полного слияния с себе подобными в божественную золотистую субстанцию. И уж точно грозит уборка с обдуваемого ветрами осеннего пейзажа, милого сердцу поэта, в защищенный подвал. Может ли быть одновременно и это хорошо, и описанное в последней строфе - хорошо? Конечно, здоровая шизо-поэтическая натура уверенно ответит: "Да, может." А некоторые вспомнят еще и о "нехорошести оценочного мышления":) Но можно еще предположить, что, говоря отчасти о себе в третьей строфе, поэт смотрит на дозревающие во второй строфе плоды немного со стороны. Может, все это воспринимается им с легкой грустной иронией. (Очень грубо говоря: "Это все, конечно, хорошо, но не совсем мой праздник".) И примерно с таким же чувством, которое очень неточно можно описать, как грустноватую иронию (а вдруг чуть точнее его было бы описать словом "смирение"?), он смотрит и на себя, как бы издалека, как бы через трубу (не обязательно подзорную) или отверстие: вот человечек сидит за столом, вот человечек гуляет среди ночи по парку. Ну да, один, ну да, без дома - грустновато-добродушно машет рукой, смотря... ("Как, Рильке - смиренно-добродушно! Как какой-то мещанин!" - вскричите вы:)) Да я и не спорю, что все это бред и разгулявшаяся фантазия. А может, у доверительно - а как, кстати, возможна доверительность без доверчивости? - разговаривающего с Богом человечка Райнера (или лучше оставить ему его первое, "немужественное", имя - Рене) - своя судьба, отличная от судьбы плодов. Может, ему должно остаться (пусть даже одному на всей земле, среди всей Осени) в одиночестве - но не навсегда. Написать много длинных писем о том, что происходит с ним, с окружающим. О том, как это - бродить по ночным аллеям, когда ты совершенно один. И пассажиры поезда, уезжающего с Земли Осени в какое-то новое неизвестно-куда, увидят, возможно, за потемневшими окнами маленькую фигурку с жиденькой рильковской бороденкой, бегающую по полям и призывающюю Божий ветер - больше бури! И все это без восклицательного знака.
***Важное примечание к примечанию. Все это - наглый гон. Я, к сожалению, почти ничего не знаю о Рильке. Вот все известные мне значимые факты, которыми я и пользовался: он родился в Чехии, он бывал в России, он ходил босиком, одной из двух его любимых книг была Библия, у него бывала иногда жиденькая бороденка.
И наконец, для тех, кто, вдруг, дочитал до этого момента и знает (или успел выучить:)) немецкий язык - внезапный сюрприз:) Незапятнанный оригинал) Решил даже не полениться и заменить не поддерживаемые зловредными стихамиру умлауты и прочий эсцет на ss-ae-oe-ue. Чтобы меньше огорчать дотянувших аж до сюда и захотевших вот прямо сейчас прочитать оригинал) Жаль только, что "Ять" так просто от стихов.ру не спасти =((
Короче, Rainer Maria Rilke:
Herbsttag
Herr, es ist Zeit. Der Sommer war sehr gross.
Leg deinen Schatten auf die Sonnenuhren,
und auf den Fluren lass die Winde los.
Befiehl den letzten Fruechten, voll zu sein;
gib ihnen noch zwei suedlichere Tage,
draenge sie zur Vollendung hin, und jage
die letzte Suesse in den schweren Wein.
Wer jetzt kein Haus hat, baut sich keines mehr.
Wer jetzt allein ist, wird es lange bleiben,
wird wachen, lesen, lange Briefe schreiben
und wird in den Alleen hin und her
unruhig wandern, wenn die Blaetter treiben.
Rainer Maria Rilke, 21.9.1902, Paris