ПАМЯТЬ
„…Святой Мефодий стал вместе с двумя своими учениками-священниками переводить те книги, которые не успели перевести со своим братом, блаженным Константином…”
Из книги „Жизнь и труды преподобных Мефодия и Кирилла”.
„Разве ты не затмил жестокость – не скажу духовного, но любого светского лица, даже тирана, бросив нашего брата во Христе, епископа Мефодия, в темницу и самым суровым и нечеловеческим образом заставив его стоять под открытым небом в мороз и дождь, стегая его бичом из конских волос”.
Из письма папы Иоанна епископу Германрику Пассавскому, 873 год.
***
Кирилла нет… Мефодий у окна
с учениками переводит книги…
…Бавария прекрасная страна,
письмо славян – ей тяжкие вериги.
И вот уже иным окном –
свет на пол. И рисунок – клетчат.
В стенах сих – триязычия канон
апокрифу любви противоречит.
Куда податливей снега! От ног
босых Мефодия поток – потопом,
Вселенским, ибо боль – одна. Озноб
колотит будущее. Топот
железных толп. В напевах батогов
до точки сжался свист иных орудий.
И никаким писаньем ничего
не изменить и не измерить людям.
Стамбулом храм Софийский взят в полон.
Замазаны иконы. Но над срамом –
софийский дух. И длится ход времен.
И солнца свет распахивает рамы…
***
Не преступить одно –
свидетелем не стать…
И не отречься в час игры крапленой.
Лучи играют вечностью зеленой.
Под вязью слов – осмысленность листа.
Пока на вещи взгляд не замутнён
и мельтешенье не лишило силы,
холст азбуки по формуле времён
и заткан был и завершён Кириллом.
Единственно завидная стезя –
в душе свобода воздуха и духа.
Иначе – можно выльется в нельзя.
Гармонией божественного слуха
из хаоса звучаний – чистый звук
извлечь, дав место, смысл, названье…
За то – не раз к ответу призовут.
От диспутов – к запрету… Упованье
костров, пылая, пеплы золотить –
и книги потому с особой страстью
огонь сжирал. Всех языков пути,
сплетаясь в пламени, роднятся.
И запахом крутым паленых кож
их тьмы веков пахнётт в лицо пергамент.
Какой ценой дела благие! Что ж,
из праха – слов зерно взойдет на камне.
Паломники, письма поводыри,
поэты, переводчики, святые
борцы, философы, Мефодий и Кирилл,
бессмертье ваше – зёрна золотые
славянского письма…
***
И переплет с утра – трудов венец –
изукрашали злато и каменья.
А к вечеру никто не скажет мне,
в цепи какой – какие рухнут звенья.
Кириллица, латиница… – не счесть, –
след Вавилонского столпотворенья,
как будто бы две воли во Христе
не сведены к единой – воскресенью.
На корешках бессонное перо
остановило знаков зернь и время.
Эмали. Скань. Застежек серебро.
В прекрасном – первозданность озаренья.
Когда царили огнь, вода и тлен,
творения с пергаментов слетали,
ибо душа – над всеми на земле,
как и во всем, – связует с далью дали.
В рукописьме с орнаментами звёзд
труд мастеров так прихотливо соткан!..
…Вода стекает с мельничных колёс,
вода шлифует равенство потоков.
***
Потому что закончилось время
самозабвенного любования
на папирус сошедшим знаком,
у ликбеза на темени вырос лес –
повторенная неодинаковость
деревьев, кустов и трав –
пиршество жизни
не для леченья или отравы.
Но человек занят
исключительно извлечением пользы –
перевернутым полозом
тычется в землю,
прямо зарывается,
как червь – в книгу,
с той же всеобъемлющей
сверхзадачей,
с какой и овод целует клячу.
Миг вожделеет, –
а дальше ищи-свищи…
Рубцы и свищи
зацелованных мест на коже
и на ботинки уже не гожи.
Между памятью буквенной вязи
и нашей жаждой
вечного обновления –
засоренный поток говорения
и тени подглазий…
***
Вот еще перегон, и пора выходить,
пролистав – до последней –
былинок продутость.
Всех и сборов – ладонью на лбу наследить
смутным воспоминаньем грядущего утра,
ибо все повторяется… Я – посреди
чемоданов, пакетов, о нет – среди мира.
И как я, среди мира – ты тоже один.
Вихри листья метут. Флаг дождями постиран.
Прибивалась к деревьям, заборам, домам
шелуха отшумевшего лета, стесняясь
несуразности формы и цвета. А нам
в обе стороны солнце светило, краями
растворённое в кронах. И слово прости
на бескровных губах обмирало без силы…
…Было время отпущено нам, и пути
простирались, и осень сквозь пальцы струилась…
***
Когда умирает Слово,
приходит к нему Молчанье
и робко у изголовья
стоит и стоит ночами.
Колеблются свечи, с чадом
теней лоскуты роняя,
темнее, чем вздохи ада.
И ладан по мирозданью
курится. Стоит Молчанье.
Уже зацветают зори,
и капли росы случайной
уйдут, воспаряя, вскоре.
Звучанье луча всё выше,
часы бьют трудней и глуше.
Никто ничего не слышит –
и некого больше слушать.
И кротостью изначальной
с Адама не избалован
мир в грозном стоит молчанье,
когда умирает Слово.
***
Азбукою владея,
жить поисками пути
от гордого – я умею
до трепетного – прости,
до радостного – спасибо.
Может быть, и спасёт
провидение душу,
но не от забот
и не от печали…
Я слушать хочу ночами,
как ветер ветвям поёт.
Песни сей неизменность,
может, и есть исток
самых волшебных строк
и возвышенья веры,
с которой можно за дело браться,
не боясь ни хулы, ни проклятий,
ибо за каждое – в сумме –
дождешься упрека:
– Эти дерзости наказуемы,
или:
– Скажите, какой смиренник
(вкупе – смиренница)…
Мы пленники сроков
в бессмертном времени.
А Слово,
словно к морю плывущая льдина,
тяготеет непобедимо
к творенью Судьбы
и муки –
непостижимости дней –
в разлуке души и тела.
Вдохнул – и жизнь пролетела…
…Пока день за окном поёт,
звуков лаская прибыль,
братьев Солунских нимбы
в сердце цветут моём…