Она хотела жить,
жить хотела так жадно –
к счастью рвалась
адово-безоглядно.
Разорила чужое гнездо,
вытеснила детей –
так, без особых затей.
Лишь бы жить, жить!
Не любить,
но быть
с чужим бывшим мужем, с чужим отцом –
ныне вдовцом,
пойманным в сети
липкие женские эти.
Роняла по дому чужие чашки – баммм! баммм! –
не чай разливая,
а как бы случайно их разбивая,
нечаянно, не замечая –
вдребезги хлам.
Хрупкие горсти былого тепла,
чуждого мира,
ушедшей жизни –
память о тризне – в хлам, в хлам!
Баммм...
Она строила дом на осколках –
не резала ноги в кровь,
рифмуя с нею любовь,
а резала в кровь сердца –
не свои, чужие,
детей вдовца.
Доила досуха, до конца –
кончилось.
Баммм...
Памятью их отца, играя,
распорядилась –
всё раздробилось – в чужие хваты,
в жадные руки.
Лишь бы им не давать –
низачем,
так, от скуки.
А дети помнят, любя,
отца, сокрытого внутрь себя.
Уносят не деньги, не хлам-жильё –
отца, утаённого от неё.
Глядят сквозь мачеху – в прошлое,
вглубь и вдаль.
Любовь и печаль.
А что она?
Её им не видно.
Ей одиноко
и так обидно...
.