О себе
Поэзию считаю не видом художественной литературы, а экзистенциальной деятельностью. Каждое стихотворение – это вопрос, ответ, комментарий, отчёт, доклад какому-то человеку, тексту, событию…
Не сумасшедший, и не стараюсь изображать из себя такого.
Пишу, но могу и не писать. Думаю, что для каждого человека (не только художника) есть три ступени: читает чужие стихи, начинает сам писать, начинает жить так, как пишет.
В своих латгальских текстах использую три русских слова, для которых так и не нашел адекватного перевода, – «дешёвка», «надуманность», «словоблудие».
***
А затеплить-то и нечем
поминальных свеч.
Молния копье метнула
вкось – в соломенную крышу.
Побежалый жар соседи
долго-долго разгребали.
Утром всем хотелось видеть
старый дом на прежнем месте
под соломенною кровлей.
Люди мне напоминали:
время свечи зажигать.
На коленях в свежих пеплах
нахожу живые искры:
пробудить свет очищенья
почему-то должен я…
***
Крупных полисов не построили,
потому и остались живы.
Не засевали полей золотыми зернами –
головы за них не сложили.
Ни молодого леса, ни спелого –
не попросит у нас защиты.
Распластали гривы по ветру белому
кони с коваными копытами.
Там и дом, где трава свежа.
На могилах отцов – ни крестов
и ни прочих знаков.
К новым пастбищам наши пути лежат.
Боже, и ты одному не привержен дому.
Высоко вдохновение
скот на равнинах пасти
и на солнечных склонах зеленых…
***
Далеко моя любимая живет –
за семью горами и за реками семью,
греет ноги, положив на камни,
и глядит, куда костей не носит ворон,
так сосредоточенно глядит,
что и птиц не слышит в поднебесье
и цветущих трав не замечает.
Далеко живет любимая моя,
днями долгими витает в эмпиреях,
гладит землю влажными руками.
Взять любимую с собою не могу я:
каждый день мне заповедал кто-то
серебро рассеивать по травам,
каждый – облака творить на небе.
***
Ты стишок напиши мне –
пусть самый банальный,
я сердцем его узнаю
без адреса и без имени.
Ещё сообщи мне, могу ли я
в миске твоей разгуливать
своей ложкой.
Станется после от нас с тобою
бросить жребий,
кто посуду всю перемоет.
Дальше в зрачках глубоких
мы воскреснем с тобою – боги:
я в твоих – непомерно щедрый,
и ты в моих зазеркальных недрах
увидишь себя иною.
А бургундское до утра
может пропасть, прокиснуть.
В три часа ночи
не хочу я напиться.
Не спится.
Движется к цели
тени моей громада:
ничего не поделаешь –
надо…
***
Где пал прогулялся по полю,
ржи ранние всходы обильней.
Но чёрных проплешин бесплодность
родит нехорошие мысли.
Плечами пожать: удобреньем –
каким? – забавляется время.
Зато я могу здесь разлечься,
не смяв ни единого стебля.
Я скроюсь от глаз посторонних
и буду глядеть только в небо.
Сквозят на плывучих полотнах
изломы дорог с хуторами
и пашен холмы с тракторами,
поющий водитель небесный.
А полнолуния ярость
таращенье фар упраздняет…
…На узком поребрике – двое
в неявленых шорохах ночи.
Даров изобилье живое
Бессмертием душу морочит.
Стрекозкины песни – про лето,
про запах мареновый в травах.
Не ведая, стал он поэтом,
она – его музой лукавой.
***
Повлекло – то тропа, то большак, –
так стремительны реки в истоках.
Накупавшись в дарованных сроках,
вдруг спохватишься: что-то не так…
Для разгадки не найдено слово.
Ощупью избывая долги,
сердце рвёшь: те же множить шаги
иль пуститься на поиск иного…
***
Тайны Млечного пути и – Земли…
Электрический стул как жизнь…
Мухи кружатся, чуя мед,
с губ – по капле кровь, с уголков.
Чаша жертвенная в руках
говорящего о движенье звёзд.
…Флаги свяли с утра в печаль.
Среди дороги женщина
замерла в молчании…