На белом поле, где-то за рекой
Пятнадцать холмиков. Кресты войною вкопаны...
Ждал человек - продрогший, но живой -
Один из тех, кто здесь сложили головы.
Шептала ночка раннею весной,
Скулил щенок, искал в ночи хозяина,
Казалось, мир забыл про этот бой...
Их подвиг, не воспетый, но помянутый.
Цветок в руке, струится по щеке
Частица скорби, боли в сердце выжатом...
Молился он о тех, кто в той войне
Остались Господом забыты и обижены.
Закрыв глаза, он молча вспоминал
Картины ада, тварей, в сталь закованных.
Как грели руки в тех, кто умирал,
И хоронили братьев, в кровь измолотых.
"Ты погоди, не бойся - поживешь!
А что рука? До свадьбы оклемаешься!
А нас на с Витьком на свадьбу позовешь...
Нас всех там ждут! Держись. Не потеряешься".
Так друг сказал, а сам не дотянул -
Попал под пулю, утром порожденную.
Упал и замер, будто бы заснул...
Один из тех друзей, один из холмиков.
Железо с пальцами казались им роднёй.
Сырая твердь ласкала лица ночью,
Волчек войны, безвестной пущенный рукой.
Вертясь в крови, никак насытиться не хочет.
Живые с мертвыми слились в одну семью.
Кровавый шлейф, раскаты диких выстрелов,
А фриц орал - "За родина свою
Вы глупый быть - погибнуть быстро вы!"
Но немец глуп, наивен. Он не знал -
Его пошлют обратно в волчье логово.
Наш красный флаг он жег и разрывал,
Не представляя черной птицы сломленной.
...Он закричал и сжал в руке патрон.
Друг Юрка, словно сосенка, сломился надвое,
Издав тот жалобный, последний в жизни стон.
Он ненавидел, убивал, плевав в обличье гадкое...
Раскаты, словно жнец, косили строй,
Державший поступь к едва целому вокзалу.
Что одновременно был полный и пустой...
Река багровая картину боя заливала...
Он все отдаст, забыть бы волжский ад,
Гробы с останками друзей, обрывки жизней.
Разбитый долгом, Богом преданный солдат,
Не понимал - так что же он не с ними?!
Глаза мертвы, и руки больше не дрожат,
Плевать на боль - одна рука осталась целой.
Обрывок... Гром... И тает Сталинград...
Плывет вся жизнь. Ведь все, что мог - он сделал.
Проходят дни, недели, месяцы, года...
Он не нашел себя. Теперь просил раскаяния
Лишь в том, не оставил эту жизнь тогда,
В отрезок, не воспетый, но помянутый...