У крыльца - издержками весны -
мусора дымящаяся горка:
"у людей пред праздником уборка"
/Пастернак/,
и сохнут на задворках
полотенца, простыни, штаны.
Горько пахнет пылью дождевой,
вековой, полузабытой былью,
пирогами, творогом, ванилью -
праздничною, стало быть, едой.
В телеке молебны москвичи
служат.
А на грязинском "арбате"
бойко продаются куличи
и на подаянье щедро тратят
педагоги, дворники, врачи,
только сильным мира нет причин
для прогулок среди пеших братьев.
Сколько человека ни учи,
ни лечи - то скареден некстати,
то внезапно всё отдать готов,
то жесток, то нежен без предела,
то невнятен, словно абрис тела
в ветреном рисунке облаков...
А на Чернышевского - что делать
автору случившихся стихов,
двух детей седеющих, трёх внуков,
невпопад в секунду сердца стуков,
всех земных и внеземных грехов?
Что мне делать, если не "смердя -
как В.Зорин говорил, - впустую",
оторвать седалище от стула
с выпяченной шляпкою гвоздя,
и, рукою не попав в рукав,
окунуться в ночь на Воскресенье,
в дождь, в дурман проклюнувшихся трав
и тысячелетних заблуждений
в детскую надежду на спасенье,
что скользит по лезвию терпенья,
ни в одну из крайностей не впав?..