Московское небо в квадрате оконной рамы
оранжево-темно-кирпичным висит платком.
Роднее тебя, и любимей любимой мамы
пока не нашлось (но мечтается о таком ).
Отвернуты лица, к которым как прежде тянет,
и думаешь: глупость, других что ли нет забот?
В руке телефон. На скулах зацвел румянец.
Гудки отгудели. Замолк телефонный бот.
А если ответишь, то взмокнет от пота свитер:
- Привет, как дела?... У меня? Даа... пожалуй, good.
Я завтра, скорее всего, умотаю в Витебск.
А ты?... Министерство?... Начальник, клиенты ждут?
Суды, апелляции и банкротства, кредиты, вето?
Ты метишь в советники? А, в министры! - я громко ржу. -
А помнишь, когда мы мечтали с тобой по свету
мотаться в обнимку? И ты мне такую жуть
толкаешь на полном серьезе! - я от волненья
на сленг переростка-подростка перехожу
и дергаю крестик туда и сюда по звеньям,
и дергаюсь, как припадочный майский жук,
по комнате - до окна и обратно к двери,
улыбкой раздвинувши раковины ушей.
Я слушаю речь твою, господи, и не верю,
что мы не общаемся несколько лет уже!
Что ты ее любишь. Она тебя- даже очень.
Что вы пол-Европы облазили об руку. И могло б -
и больно, и жалко, но поровну мне. А впрочем
не стану таить, если кто-то зарядит в лоб:
чтоб сызнова, с чистого, хочешь же, да? с тобой
он будет, даже просто friend без дурацкой приставки boy?
А если попросит, то станешь любовницей и женой
хоть завтра! Или сегодня же даже!... Но
в мобильнике - голос, и в голосе том - оскал.
Не так, чтобы дикий, но чуешь - тоска, тоска.
И шутишь, и бред несешь, а хочется взять-потрясти
за шиворот или зА ноги, сжавши его в горсти...
- Послушай, наверное, поздно. Ага, давай.
Верши там свои вершины... Меня только не забывай.
16/3/13