Несётся жизнь, не зная берегов,
Не признавая рокового срока.
Шофёр в автобусе мне говорит:
- Йом тов!
С певучей интонацией Востока.
Улыбчив он,
И пышные усы
Цветут непроходимой рыжиною.
Давно такой не видел я красы,
Безмерности над верхнею губою.
- Аколь беседер! – повторяет он,
Я верю усачу, как в детстве - маме.
Сейчас все пожеланья прихвачу,
Чтоб их украсить новыми стихами.
Мне нравится людская доброта
И шёлковая мягкость, бархат речи.
В иной стране, где музыка не та,
Язык души я словом искалечил.
Там ненависть читалась между строк,
Когда амбал в подпитии изрядном,
Вдруг радостно визжал:
- Привет, жидок!
Сверля меня своим жестоким взглядом.
Не понимая горестной вины,
Бредя бочком по улице, как призрак,
Я верил, что проклятье сатаны,
Его клеймо легли на сказку жизни.
Сегодня я к обидам не готов,
И к униженьям бесконечным тоже.
Так почему спокойное «Йом тов!»
Вдруг отзовётся непонятной дрожью?
Мне кажется, я падаю в траву,
В душистое зелёное кипенье,
И понимаю горько, что живу
На склоне лет своей же поздней тенью.
Зажаты все печали в кулаке,
И годы отзываются, как эхо.
Вновь я не узнаю себя в жидке,
Который выставлялся на потеху.
Был день суров.
И город был суров,
Где улицы и лица вечно немы.
А с облаков певучее «Йом тов!»
Уже спускалось сладостью поэмы.
Р.Маргулис