1. УЛИЦА С ХОДЯЧИМИ ТРОНАМИ
... Когда она уходила
возвращать себя морю русалок,
В отчаянье дом разбросала, как составные
Какой-нибудь кукольной мебели, или коляски, или...
С перильцев под зависание пыли сбегали белые
двухголовные карлики,
Носами повернутые друг к другу до кожешуршанья, —
Это хлопоты сорвались с затертых дощечек...
Гостиная съехала с плеч ее
прорехами люстр бубозвончатых.
Канделяброво
взвились темнотою расшатанные, на улицу выметенные
коридоры.
Ворота в ногах ее ахали, захлопывая стрелочку на колготках,
и порвана
была в волосах ее вывеска
«ОДИНОЧЕСТВО".
За чью-то непонятость — расплата одна —
Русалочка!
"Одиночество». Вот она —
Улица с ходячими тронами!
Здравствуй, толпа-Высочество
с отчеством карликовым!...
2. В СЁДЛАХ СЕРДЕЧНОСТИ
Но что это, стадный закон вытеснения? "ОНА" вытесняет "Я".
"Я" вытесняет "ОНА". Я — шаг вперед.
Двухголовый карлик подсматривает плотски
в мои разные стороны —
квадрат оконечностей.
Метла идет... Листья влет... Все назад плывет,
Сквозь стенной заклад плывет, за шербатость ворот,
под каменность плит...
В сёдлах сердечности Временность спит.
В дом мой вход забит. Окна распахнуты навзрыд.
Воронёность копыт
Мне мерещится.
Солнце, скрываясь за матовый шит,
От кого-то открещивается,
И ночная рубаха на теле Арбата трещит.
А как возвращу себя морю русалочек?
И почему Я?
А как отыщу укрытие от кожешуршания карлика?
А то несут на меня поцелуи сразу две головы...
И почему на меня?
3. ХРУСТАЛЬНЫЕ ЗУБЫ ЗАТВОРНИЧЕСТВА
А затворничество свои хрустальные зубы, вечно сомкнутые,
на меня, как моноколь, из выбитых окон выставило:
"Вакханалия праздника все равно тебя выплюнет!
Потому как
Не пройдет сквозь море река,
Соляными горами не выпитая!"
А я сделала шаг тишиною, из каблуков выбитой.
И пространство Арбата гнездилось в моих ушах —
Карлик вылитый!
4. А КРЫШИ БОДАЛИСЬ АНТЕННАМИ
Тишина совершенная...
Дома свои мысли настенные серою мазью сгущенного вечера
смазывали.
Расщелины рам и обойных застенок, подражая интимным бра,
включали свои желатиново-синие язвины...
Крыши бодались антеннами...
Ночь в хламиде парадной и плазменной,
как умалишенная,
невесомая,
Ходила балкончиками и балюстрадами
по анфиладам комнат,
поливая фонарь взбешённый пеной крюшона и радуясь,
раскидывая плывущее серебро распущенного Кришны.
А карлик подглядывал...
Как люди меняют тела, от временности излечиваясь...
5. УБЕЖИЩЕ ОТ ДВУХГОЛОВОГО КАРЛИКА
И опять в складном сне — пелерины пространства.
Голубые заметы окон друг другу легли на плечи.
Кармашки балконов железно скосились набок
и узорчато дремлют...
Самозабвенно
Взлетают качели из пенных волокон
вчерашнего мутного неба.
Качели подбрасывают мерцанье —
шарфов газовые очертанья,
штрихи улетевших за льды океанов вуалей...
Слюдяные платья кидаются рукавами
К растеканью манишек за велюровыми берегами
гордо скроенных сюртуков.
И метание галстуков, как с цепи сорвавшихся языков,
Тень муслиновых воротничков
в кружевах утонченно топорщится,
И касания тканей целуются
на волнении ветра сборчатого.
Нет людей.
Всюду — только качания и материя.
Вот — убежище
от двухголового карлика...
6. С ЗАПАЗУХОЙ ПОЛНОЙ СОВ
Я, с запазухой, полной сов, совсем не летаю,
но знаю участь свою.
Мой выход — в другую сторону слов —
отдать себя морю русалок.
Мне нельзя заступать за сон.
И зерном своей мысли, по всей суете семеня,
Половинки души провисают, как голуби на коромысле,
росинками в клювах звеня.
Мне за каждой росинкой — порог и дверь,
где запором — две радуги крест-накрест.
И кусаю свой сморщенный локоток,
И наспех
метаюсь, клубком разматываясь с темноты на свет.
И обратно в свою пустоту упадаю, как треснувший бубен,
звеня-семеня...
И уже никто не глядит на меня
Даже карлика с кожешуршанием нет
и рядом не будет...
И уже нельзя мне туда, где оранжево празднуют люди
вытоптанную свою
радость.
Русалочий мир моря в окне,.,
бездонно...
И лишь двухголовый карлик
Дважды печалится обо мне
В глубине
двора,
за горкою рухнувшего балкона..,