(1891-1938)
ШТРИХИ БИОГРАФИИ
Осип Эмильевич Мандельштам родился в Варшаве, в семье мелкого коммерсанта, 3 (15) января 1891 года. Его отец, Эмилий Вениаминович, вырос в патриархальной семье. Потомок испанских евреев, он сам постигал европейскую культуру – Гете, Шиллера, Шекспира. А мать, Флора Осиповна, любила Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Достоевского.
Родители Осипа Эмильевича хотели дать детям хорошее образование, и вскоре семья перебирается в Павловск, близ Петербурга, а затем в Петербург, в Коломну. Последний адрес семьи Мандельштама – Офицерская, 17, второй этаж.
Осип Мандельштам вспоминал: “Мы часто переезжали с квартиры на квартиру, жили и в Максимилиановском переулке, где в конце стреловидного Вознесенского виднелся скачущий Николай, и на Офицерской, поблизости от “Жизни за царя”, над цветочным магазином Эйлерса”.
В этом районе располагались военные и морские ведомства – Ново-Адмиралтейская судоверфь, флотский экипаж, интендантские склады. “Помню спуск броненосца “Ослябя”, как чудовищная морская гусеница выползла на воду, и подъемные краны, и ребра эллинга”.
“Весь массив Петербурга, гранитные и торцовые кварталы, все это нежное сердце города, с разливом площадей, с кудрявыми садами, островами памятников, кариатидами Эрмитажа, таинственной Миллионной, где не было никогда прохожих и среди мраморов затесалась всего одна мелочная лавочка, особенно же арку Главного штаба, Сенатскую площадь и голландский Петербург я считал чем-то священным и праздничным… Я бредил конногвардейскими латами и римскими шлемами кавалергардов, серебряными трубами Преображенского оркестра, и после майского парада любимым моим удовольствием был конногвардейский праздник на Благовещенье… Обычная жизнь города была бедна и однообразна. Ежедневно часам к пяти происходило гулянье на Большой Морской – от Гороховой до арки Генерального штаба. Все, что было в городе праздного и вылощенного, медленно двигалось туда и обратно по тротуарам, раскланиваясь: звяк шпор, французская и английская речь, живая выставка английского магазина и жокей-клуба. Сюда же бонны и гувернантки… приводили детей: вздохнуть и сравнить с Елисейскими полями”.
Заниматься музыкой родители водили Осипа к Покрову. “Мне ставили руку по системе Лешетицкого”, - вспоминал Мандельштам.
С 1900 по 1907 год Мандельштам обучается в Тенишевском коммерческом училище - одном из лучших учебных заведений тогдашней России, которое несколько позднее окончили также Вл. Набоков и выдающийся филолог В. Жирмунский. Здесь царила особая интеллигентско - аскетическая атмосфера, культивировались возвышенные идеалы политической свободы и гражданского долга. В годы первой русской революции 1905-1907 годов Мандельштам не мог не заразиться политическим радикализмом. Революционные события и катастрофа русско-японской войны вдохновили первые ученические стихотворные опыты поэта. Происходящее воспринима-ется им как обновляющая стихия, бодрая вселенская метаморфоза: "Мальчики девятьсот пятого года шли в революцию с тем же чувством, с каким Николенька Ростов шел в гусары", - скажет он много позже, оглядываясь назад.
Получив 15 мая 1907 года диплом училища, Мандельштам пытается вступить в Финляндии в боевую организа-цию эсеров, но его не принимают по малолетству. Обеспокоенные за будущность сына родители спешат отправить его учиться за границу. В 1907-1908 годах Мандельштам слушает лекции на словесном факультете Парижского университета, в 1909-1910 годах занимается романской филологией в Гейдельбергском университете (Германия), путешествует по Швейцарии и Италии. Эхо этих встреч с Западной Европой уже никогда не покинет поэзию Мандельштама. Именно тогда в сумму архитектурных впечатлений Мандельштама входит европейская готика - сквозной символ образной системы его будущей поэзии.
В Париже Мандельштам оставляет политику ради поэзии, обращается к интенсивному литературному труду. Увлекается лирикой Брюсова, вождя русского символизма, и стихами французских поэтов. В Париже Мандель-штам знакомится с Гумилевым, ставшим его ближайшим другом и сподвижником. Именно Гумилев "посвятил" Мандельштама в "сан" поэта. Этому знакомству суждено было укорениться в 1911 году уже в Петербурге, когда Мандельштам на вечере в "башне" Вячеслава Иванова впервые встречает супругу Гумилева Анну Ахматову. Всех троих объединит не только глубокая дружба, но и сходство поэтических устремлений.
Литературный дебют Мандельштама произошёл в августе 1910 . Его стихи были напечатаны в девятом номере “Аполлона” (пять стихотворений).
В 1913 его стихи Мандельштама уже печатаются в программной подборке акмеистов. В этом же году выходит первая книга Мандельштама называется «Камень».
Первую мировую войну Мандельштам сначала приветствует, потом развенчивает («Зверинец»), к октябрьскому перевороту 1917 года относится как к катастрофе («Кассандре», «Когда октябрьский нам готовил временщик...»). В то же время он надеется, что перемена строя даст новый толчок развитию культуры в России. Об этом говорится в его лирических статьях «Слово и культура», «О природе слова», «Гуманизм и современность», «Пшеница человеческая» и др. (1921-22).
В 1919-20 (и позднее, в 1921-22) он уезжает из голодного Петербурга на юг. Посещает Украину, Крым, Кавказ, но от эмиграции отказывается.
В 1922 поселяется в Москве с молодой женой Н. Я. Хазиной (Н. Я. Мандельштам), которая станет его опорой на всю жизнь, а после гибели героически спасет его наследие. С 1924 года Мандельштам живет в Ленинграде, с 1928 в Москве, бездомно и беззаботно, зарабатывая средства к жизни переводами: «чувствую себя должником революции, но приношу ей дары, в которых она не нуждается». Он принимает идеалы революции, но отвергает власть, которая их фальсифицирует. В 1930 он пишет «Четвертую прозу», жесточайшее обличение нового режима, а в 1933 — стихотворную инвективу («эпиграмму») против Сталина («Мы живем, под собою не чуя страны...»).
В мае 1934 Мандельштам арестован (за «эпиграмму» и другие стихи), сослан в Чердынь на Северном Урале, после приступа душевной болезни и попытки самоубийства переведен в Воронеж. Там он отбывает ссылку до мая 1937, живет почти нищенски, сначала на мелкие заработки, потом на скудную помощь друзей. Мандельштам ждал расстрела: неожиданная мягкость приговора вызвала в нем душевное смятение. В ряде стихов, написанных в это время, он открыто принимает советскую действительность, и говорит о своей готовности идти на жертвенную смерть («Стансы» 1935 и 1937, так называемая «ода» Сталину 1937 и др.). Впрочем, многие исследователи видят в них лишь самопринуждение или «эзопов язык». Центральное произведение воронежских лет — «Стихи о неизвестном солдате», самое темное из сочинений Мандельштама, с апокалиптической картиной революционной войны за выживание человечества и его мирового разума. Мандельштам то надеялся, что «ода» спасет его, то говорил, что «это была болезнь», и хотел ее уничтожить. После Воронежа он почти год живет в окрестностях Москвы, «как в страшном сне» (А. Ахматова). В мае 1938 его арестовывают вторично — «за контрреволюционную деятельность» — и отправляют на Колыму.
ЗАНИМАТЕЛЬНЫЕ ФАКТЫ ИЗ ЖИЗНИ
*1913 год. В литературных кругах Мандельштама уже знали. «Вбегал Мандельштам, - вспоминал позже Георгий Иванов, - и, не здороваясь, искал «мецената», который бы заплатил за его извозчика. Потом бросался в кресло, требовал коньяку в свой чай, чтобы согреться, и тут же опрокидывал чашку на ковер или письменный стол. Мандельштам вечно мерз, шубы не имел, кутался поверх осеннего пальто в башлыки и шарфы, что плохо помогало. Однажды он ехал с Гумилевым в «Гиперборей» на извозчике и вел какой-то литературный спор. В пылу спора Гумилев не заметил, что ядовитые реплики из-под башлыка становились все реже и короче. И вдруг уже недалеко от гиперборейского подъезда на колени Гумилеву падает совсем бесчувственный Мандельштам. Споря, он замерз. И его долго растирали, тормошили и отпаивали, прежде чем привели в чувство. Поэт Владимир Нарбут требовал себе медали за спасение погибающего. Он уверял, что, пока все без толку хлопотали над замерзшим, он догадался поднести к его носу трехрублевку. Близость столь крупной суммы будто бы и подействовала оживляю-ще на всегда безденежного поэта...»
*В 1919 году Мандельштам находился в Крыму. Там его арестовала врангелевская контрразведка. Волошин отправился в Феодосию, но вернулся оттуда мрачный. Эренбургу, который в то время гостил в Коктебеле, он рассказал, что белые считают Мандельштама опасным преступником, уверяют, будто он симулирует сумасшест-вие; когда его заперли в одиночку, он начал стучать в дверь, а на вопрос надзирателя, что ему нужно, ответил «Вы должны меня выпустить - я не создан для тюрьмы».
Сохранилось заявление, с которым Волошин обратился к начальнику врангелевского Политического розыска полковнику Апостолову
«Политическим розыском на этих днях арестован поэт Мандельштам. Так как Вы по своему служебному положению вовсе не обязаны знать современную русскую поэзию, то считаю своим долгом осведомить вас, что О. Мандельштам является одним из самых крупных имен в последнем поколении русских поэтов и занимает вполне определенное и почтенное место в истории русской лирики. Сообщаю вам это, дабы предотвратить возможные всегда ошибки, которые для Вас же могут оказаться неприятными. Мандельштам, как большинство поэтов, человек крайне нервный, поддающийся панике, а за его духовное здоровье перед культурной публикой в конце концов будете ответственны Вы. Не мне, конечно, заступаться за Мандельштама политически, тем более, что я даже не знаю, в чем его обвиняют, но могу только сказать, что для всех, знающих Мандельштама, обвинение его в большевизме, в партийной работе - есть абсурд. Он человек легкомысленный, общительный и ни к какой работе не способный и никакими политическими убеждениями не страдающий».
* Еще раз Мандельштама арестовали в Батуми - на этот раз береговая охрана грузинского меньшевистского правительства. Здесь спасли поэта Николо Мицишвили и Тициан Табидзе. Зато, пройдя через все эти опасности, там, на юге России, Мандельштам встретил верную спутницу всей своей жизни Надежду Яковлевну Хазину. «Осип любил Надю невероятно, неправдоподобно, - вспоминала позже Ахматова. - Когда ей резали аппендикс в Киеве, он не выходил из больницы и все время жил в каморке у больничного швейцара. Он не отпускал Надю от себя ни на шаг, не позволял ей работать, бешено ревновал, просил ее советов о каждом слове в стихах... Одну зиму Мандельштамы (из-за Надиного здоровья) жили в Царском Селе, в Лицее. Я была у них несколько раз - приезжала кататься на лыжах... Была я у Мандельштамов и летом в Китайской деревне, где они жили с Лившицами. В комнатах абсолютно не было никакой мебели и зияли дыры прогнивших полов. Для О.Э. нисколько не было интересно, что там когда-то жили и Жуковский, и Карамзин...»
*Мандельштам не походил на других поэтов и все явления, связанные с поэзией, оценивал по-своему. Например, выгнал из дома некоего молодого человека, пожаловавшегося на то, что его не печатают. Молодой человек убегал по лестнице, а Мандельштам сверху кричал оскорблено: «А Андре Шенье печатали? А Сафо печатали? А Иисуса печатали?»
* 13 мая 1934 года Мандельштама арестовали.
«В этот самый день, - вспоминала Ахматова, - я после града телеграмм и телефонных звонков приехала к Мандельштамам из Ленинграда. Мы все были тогда такими бедными, что для того, чтобы купить билет обратно, я взяла с собой мой орденский знак Обезьяньей палаты, последний, данный Ремизовым в России, и статуэтку работы Данько (мой портрет, 1924 г.) для продажи. (Их купила С. Толстая для музея Союза писателей.) Ордер на обыск был подписан самим Ягодой. Обыск продолжался всю ночь. Искали стихи, ходили по выброшенным из сундучка рукописям. Мы все сидели в одной комнате. Было очень тихо. За стеной у Кирсанова играла гавайская гитара. Следователь при мне нашел «Волка» («За гремучую доблесть грядущих веков...») и показал О.Э. Он молча кивнул. Прощаясь, поцеловал меня. Его увели в 7 утра. Было совсем светло. Надя пошла к брату, я - к Чулковым на Смоленский бульвар, 8, и мы условились где-то встретиться. Вернувшись домой вместе, убрали квартиру, сели завтракать. Опять стук, опять они, опять обыск. Евг. Як. Хазин сказал «Если они придут еще раз, то уведут вас с собой». Пастернак, у которого я была в тот же день, пошел просить за Мандельштама в «Известия» к Бухарину, я - в Кремль к Енукидзе. Енукидзе был довольно вежлив, но сразу спросил «А может быть, какие-нибудь стихи» Этим мы ускорили и, вероятно, смягчили развязку. Приговор - три года Чердыни, где Осип выбросился из окна больницы, потому что ему казалось, что за ним пришли... и сломал себе руку. Надя послала телеграмму в ЦК. Сталин велел пересмотреть дело и позволил выбрать другое место».
* «В феврале 1936 года, - вспоминала Ахматова, - я была у Мандельштамов в Воронеже и узнала подробности его «дела». Он рассказал мне, как в припадке умоисступления бегал по Чердыни и разыскивал мой расстрелянный труп, о чем громко говорил кому попало, а арки в честь приезда челюскинцев считал поставленными в честь моего приезда... Поразительно, - заметила Ахматова, - что простор, широта, глубокое дыхание появились в стихах Мандельштама именно в Воронеже, когда он был совсем не свободен...»
*В апреле Мандельштаму неожиданно выделили бесплатные литфондовские путевки в дом отдыха в Саматиху. Именно там 2 мая 1938 года поэт был арестован в последний раз. Но теперь его сразу отправили далеко, на самый край страны. В единственном известном письме жене из Владивостока он писал «Здоровье очень слабое. Истощен до крайности, исхудал, неузнаваем почти, но посылать вещи, продукты и деньги - не знаю, есть ли смысл. Попробуйте все-таки. Очень мерзну без вещей. Родная Наденька, не знаю, жива ли ты, голубка моя».
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ
Когда-то в юности на вопрос Ирины Одоевцевой: Осип Эмильевич, неужели вы, правда, не верите, что умрёте? он ответил: «Не то что не верю. Просто я не уверен в том, что умру. Я сомневаюсь в своей смерти. Не могу себе представить. Фантазии не хватает». До Колымы Мандельштам не доехал. Погиб он в пригороде Владивостока на «Второй речке». Что известно о смерти Осипа Мандельштама?
Есть несколько версий гибели поэта.
ВЕРСИЯ I. Официальная.
«В июне 1940 года брата Мандельштама, Шуру, вызвали в ЗАГС Бауманского района г. Москвы и вручили ему для меня свидетельство о смерти, - пишет Н. Я. Мандельштам, вдова поэта. – Возраст 47 лет. Дата смерти 27 декабря 1938 года. Причина смерти – паралич сердца. Это можно перефразировать: он умер, потому что умер. Ведь паралич сердца и есть смерть…, и ещё прибавлено: артериосклероз…»
ВЕРСИЯ II.
Казарновский, лагерник, отбывавший наказание вместе с Мандельштамом, рассказывает:
«Однажды, несмотря на крики и понукания, Осип не сошёл с нар. В те дни мороз крепчал… Всех погнали чистить снег, а Мандельштам остался один. Через несколько дней его сняли с нар и увезли в больницу. Вскоре Казарновский услышал, что Осип Мандельштам умер, и его похоронили, вернее, бросили в яму …
Хоронили, разумеется, без гробов, раздетыми, если не голыми, чтобы не пропадало добро, по нескольку человек в одну яму – покойников всегда хватало, - и каждому к ноге привязывали бирку с номерком».
ВЕРСИЯ III.
Биолог Меркулов утверждал, что Мандельштам умер до открытия навигации (май – июнь 1939). Он передал разговор с лагерным врачом, который сказал, что Осип Мандельштам умер от чрезмерного истощения. В лагере Мандельштам почти ничего не ел, боясь, что его отравят.
ВЕРСИЯ IV.
Поэт Р., сидевший вместе с Осипом Мандельштамом в одном бараке, рассказывает:
« Ночью постучали в барак и потребовали «поэта». Р испугался ночных гостей – чего от него хочет шпана?
Выяснилось, что гости вполне доброжелательны и попросту зовут его к умирающему, тоже поэту. Р. застал умирающего, тоже поэта, Мандельштама, в бараке на нарах. Был он не то в бреду, но без сознания, но при виде Р. сразу пришёл в себя, и они всю ночь проговорили. К утру О. Мандельштам умер, и Р. закрыл ему глаза. Дат, конечно, никаких, но место указано правильно - «Вторая речка», пересыльный лагерь под Владивостоком».
Исследователям и биографам Мандельштама только в 1989 году удалось добраться до личного дела на арестанта Мандельштама. В личном деле они обнаружили акт о смерти поэта, составленный врачом исправительного трудового лагеря и дежурным фельдшером. Согласно этому акту, предложена новая вер- сия гибели поэта. 25 декабря когда резко ухудшилась погода и ветер усилился до 22 метров в секунду, ослабевший Мандельштам не смог выйти на расчистку снежных заносов. Он был положен в лагерную больницу 26 декабря, а 27 декабря умер в 12 часов тридцать минут. Вскрытие тела не производилось. Дактилоскопировали умершего 31 декабря, а похоронили в начале 1939 года.
По свидетельству бывшего заключённого, всех умерших складывали штабелями у правой стенки лазарета, как дрова, а затем партиями вывозили на телегах за зону и хоронили во рву, который тянулся вокруг лагерной территории.
Когда в газете «Известия» было сообщено о том, что найдена могила Мандельштама, один из бывших узников сталинских лагерей, Юрий Моисеенко, написал в редакцию письмо, в котором говорилось:
« Как прямой свидетель смерти знаменитого поэта хочу поделиться дополнительными подробностями…
Лагерь назывался «Спец – пропускник СВИТлага, 6-ой километр на «Второй речке».
В ноябре нас стали заедать породистые белые вши, и начался тиф. Был объявлен строгий карантин. Запретили выход из бараков. Рядом со мной спали на третьем этаже нар Осип Мандельштам, Володя Лях (это – ленинградец), Ковалёв (Благовещенск)…
Сыпной тиф проник, конечно, и к нам. Больных уводили, и больше мы их не видели. В конце декабря, за несколько дней до Нового года, нас утром повели в баню, на санобработку. Но воды там не было никакой. Велели раздеваться и сдавать одежду в жар-камеру. А затем перевели в другую половину помещения, в одевалку, где было ещё холоднее. Пахло серой, дымом. В это время и упали, потеряв сознание, двое мужчин, совсем голые. К ним подбежали держиморды - бытовики. Вынули из кармана куски фанеры, шпагат, надели каждому из мертвецов бирки и на них написали фамилии: «Мандельштам Осип Эмильевич, ст. 58, срок 10 лет», и москвич Моранц, кажется, Моисей Ильич, с теми же данными. Затем тела облили сулемой. Так что сведения, будто Мандельштам скончался в лазарете, неверны».
После смерти Мандельштама его имя оставалось в СССР под запретом около 20 лет.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Осип Мандельштам был человеком странным, и жизнь его, как почти любого поэта, полна самых неожиданных поворотов. Сам он сравнивал свое творчество с письмом, запечатанным в бутылку и брошенным в океан. Сегодня можно уверенно говорить о том, что письмо поэта пришло по назначению, и стихи его навсегда вошли в историю русской поэзии.
x x x
В таверне воровская шайка
Всю ночь играла в домино.
Пришла с яичницей хозяйка,
Монахи выпили вино.
На башне спорили химеры:
Которая из них урод?
А утром проповедник серый
В палатки призывал народ.
На рынке возятся собаки,
Менялы щелкает замок.
У вечности ворует всякий,
А вечность - как морской песок:
Он осыпается с телеги -
Не хватит на мешки рогож,-
И, недовольный, о ночлеге
Монах рассказывает ложь!
1913
***
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы как черви жирны,
А слова как пудовые гири верны —
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей —
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз,
Что ни казнь у него, то малина,
И широкая грудь осетина.
Ноябрь 1933