Джизо дремлет, ведь утро - это будущий вечер.
Джизо устала - как путник, что не отдыхает,
Как хворый, что, маясь, не умирает.
Три или четыре матери прибирают, зажигают свечи,
Садятся у ног ее. Как минимум две говорят тихонько.
Джизо слушает всех, даже тех, кто сюда не добрался.
На животике толстом сплетает пальцы.
Джизо слушает. Ей не больно. Не горько.
-Если б я тебя родила, это было б во время потопа.
Взбеленилась земля тогда, ветер яростно хлопал
По речной волне, и она наступала, взрывала,
Топя, выкорчевывала; стреляла
Током. Я бы осталась в домишке в низине,
ото всех отрезанная, в водах внеших и внутренних
И спасатели нашли бы нас через трое суток.
Ты, если не захлебнулся, то запутался б в пуповине.
-Если б я родила тебя, это было бы в поле.
Через десять месяцев лунных был бы сбор винограда:
В сентябре направляли. Дети и взрослые рядом,
Мы в вагончиках жили. Я работала в школе,
И нельзя укрыться от чьих-то взглядов,
А пожаловаться или врача спросить - тем более.
-Если б я родила, ты бы был у нас пятым лишним
В этой комнате, десять квадратных метров.
Твой отец прижимался ко мне незаметно,
Когда наконец засыпали детишки..."
Джизо слушает. Пламя свечей раздувается ветром,
Словно траурный снег, опадает белое с вишни.
Вы, аборты и выкидыши, мертворожденные, избежавшие
Боли, грязи, тоски, неисполненного, мучительного!
Мамы ваши - на приеме у бодхисаттвы незначительной.
Голосов так много, что они осязаемы даже:
-Ты, малыш, наверху теперь? Молилась украдкой,
Боль желтком в животе разливалась ярко
И кричала пронзительно санитарка,
По ногам заметая больничной тряпкой:
"Что, как трахалась, было небольно?"
В этот день отдавала тебя добровольно
Я, Маруся Петрова, подросток из Ровно...
Джизо, японская Мона Лиза, глядя вдаль, улыбается ровно.
Мне- и прочим, глядящим снизу,-
Не понять эту высшую несправедливость:
Почему доставалось не там, где просилось,
Почему они - в детсаду у Джизо.
...Поставлю к ногам фигурку, вполне во вкусе ее,
За своих неродившихся - и за Марусиного.