ВИД ИЗ МОЕГО ОКНА
И завод, и лес, и поле –
Всё раскинулось пред мной.
Волга ластится на воле
Своей ширью заливной.
Я стою – смотрю из окон –
Словно прапорщик какой,
В вышине, крестясь пред икон,
Охраняя всех покой.
Я стою-смотрю из окон –
Вся поляна подо мной
Уж застроена. Под око
Попадает мне дом мой.
Маленький, заснежный домик –
По колено на снегу…
Словно сон: как будто гномик
Скачет по полю в негу.
Я скачу, скачу за гномом,
Представляя на ходу,
Что за нашим милым домом
Жабы квакают в пруду.
В том пруду я так нырялся –
Утки крякали с пугу.
Грязью всех в лицо швырялся –
Сабли тыкал на лугу.
Я и с другом поругался,
Испугался он меня...
Дрался, рос, дерзал, мужался,
Все проценты отменя.
Друг в меня швырял не грязью,
Сквернословил без конца.
Я назвал его не мразью,
А «Мартышкою» юнца
Обозвал и на свиданье
Он на «пушку» нацелил.
«Так свиданье? До свиданья!» -
Я сквозь зубы нацедил.
Целовал и миловал он
Матушку мою, дуру…
Все приличья миновал он,
Хвастался всем на пиру…
Подошёл я, мирно кивнул,
Попросил его шутить,
Но, а он изволил «кивнуть» -
Пуще воду стал мутить.
Попросил его я выйти,
Объясниться на яру,
Что не надо столько прыти
Игрыгать зло наяру.
Испугался он, не вышел,
Что-то из кармана вынул,
Голову закинул выше,
На меня платочек кинул,
Что моя мать вышивала,
Имя крестиком сшивала,
Отмечая для себя,
Что люблю мол я тебя.
Для меня она цедила,
Что мой друг вполне не сносен.
Но чертова бабья сила
Понеслась между двух сосен...
Я видал отцовых жёнок,
Миловидных и плаксивых...
И мой друг, чужой «ежёнок»
Уколол меня так живо,
Что хоть падай на ходу...
Друг мой не дал ей проходу…
Жал и разжимал ей руки,
Одинокой и пустой.
И она от горя, скуки,
Стала «доброй» и «простой»...
И вот всё. Добротно было...
Как закончилась дуэль,
По-другому всё то сплыло.
И мой друг не сел на мель…
По-другому он отметил,
На меня вину свалил,
Якобы я не ответил,
А промазал и « свалил».
До сих пор мне душу ранит
Мой наивный добрый шаг,
Почему ж дошёл до грани?..
Пошутил мой друг-ишак,
Что «мартышкой» мной был назван...
Гложет душу эта « язва»…
…Мне бы шею выше выгнуть,
Мне бы стать бы на носок,
Мне б немножечко подпрыгнуть
И щелкнуть б в его носок…
Ведь он жив. Со мной он рядом.
Вытянулся, словно гусь.
И сейчас подпоит ядом.
Но его я не боюсь.
Не боюсь. Ведь точно знаю:
Он не помнит ничего.
Эту боль я «залатаю»
И не заколю его…
Пусть живёт «гусак» несчастный,
Частной жизнью своей.
Пусть баталится всечасно
Против всех дружков-свиней.
Жизнь сама его зажарит
И подаст на ужин псам…
Пусть в мечтах летит и парит
Что царём он станет сам...
Всю культуру он разрушил…
Телерадио лишил
Всех…
Навострив уши
С корыстью в душе он жил…
Все узнали? Глупый брашка,
Кучерявый, как барашка,
Нынче-ныне затаил
В чебухе своей тот ил,
В ком тонул и белябесил
И меня стозвонно бесил,
Кучерявил и рябил…
Мысли все мои дробил…
Я его тогда не била,
У меня хоть была сила…
Был он черен не снаружи,
Был белен: красив, румян…
В этой жизни обнаружил
Свой подых, злой бесермян,
Из армян - гнилой, дотошный,
В наш народ пришел он – ложный.
Обломал крюки – ломар
Стал в культуре - «пономарь…»
…Кляк его поставил в ночи,
Чтоб не заполомил очи,
Он тращал их так и сяк,
И наворовал «пусяк»…
Шкаф стащил со склада – рево -
Люции «служил» он «клево»…
Ленин защитил: «пусяк…»
Да, «пусяк», но не пустяк…
Так и в этой жизни – вор:
Душу обломал провор,
Все журналы заложил…
«Крестоносцем» средь нас жил…
И кому теперь он нужен?
Сабли вытащил из ножен -
Защищаться не сумел…
Так на мель навечно сел.
Пусть сидит, «гусак» несчастный.
Индюком не станет – ясно!
Прибаютил индюка -
Получил в зад – «пиндюка»!
2008.