Начало двадцатого века,
*«Большак» среди русских полей,
По тракту плетётся калека,
По небу стада журавлей.
Желтеет унылая осень,
Селенье и церковь вдали,
Где милость на паперти просят,
Где свечи святые зажгли.
Село с деревенским укладом,
Тяжёлая, смутная Русь,
Совхоз с минимальным окладом,
И пьянства повального грусть.
Бардовый кумач сельсовета,
И быт, изнуряющий в хлам,
И тусклыми бликами света,
Чадит керосин по дворам.
Петух за околицей ходит,
И нищий с котомкой бредёт,
Во двор к поселянам заходит,
О севере что-то поёт.
Приникнув к церковной ограде,
Окончил страдальческий путь,
Хромой и кривой, с горбом сзади,
Присел и решил отдохнуть.
К всенощной идёт литургия,
А в церкви народу «ни зги»,
Но свечи на лики святые,
Мерцающим светом легли.
Алтарь и приход в разоренье,
Закончился «яблочный спас»,
Лишь в чистой молитве спасенье,
На старенький иконостас.
За певчих в приходе старухи,
Их хор за иконой Христа,
Поклоны бьют в пол вековухи -
Под сводом гудит пустота.
Попом в оскудевшем приходе,
Ютится отец Серафим,
Слывущий в окрестном народе,
За правду при жизни святым.
Окончена служба под вечер,
И свет излучает янтарь,
И воск и лампадные свечи,
Погасит церковный звонарь.
Унылая, грустная осень,
Печатью рутинной легла,
Стемнело, а времени восемь,
Вокруг непроглядная мгла.
И сырость, и грязь чернозёма,
На улице этой порой,
Промозглая, злая позёма,
Загонит обратно домой.
Виденье отцу Серафиму,
В уютной и тесной келье,
С молитвой и к богу, и к сыну,
С котом на подмёрзшем окне:
Во сне возле церкви калека,
Свернулся и начал дремать,
Нашёл он того человека,
Ему же пора умирать.
Святой над церковной оградой,
И чёрт под могильной плитой,
На исповедь путнику надо, -
Очиститься грешной душой:
«Покайся, стань чистым пред Богом,
В чём грешен, за то не взыщу,
Стоишь перед смертным порогом,
Тебе я грехи отпущу»:
«Боюсь я покаяться отче,
Боюсь, не простишь старика,
Ведь тайно в глубокие ночи,
Моя воровала рука».
«Я грабил и был душегубом,
Я дьявола в сердце пронёс,
Клянусь на могиле я зубом,
В *Столыпинском шёл под откос»:
«Вот каюсь!- я детоубийца,
В душе не огонь - борозда,
В конце небосвода зарницей,
Моя прогорела звезда».
*Мефодий Исаевич Тофель,
Запел под могильной плитой,
И взгляд торжествующий бросил,
На лик помутневший – святой:
«Что дальше»? - могила разверзлась,
В ней чёрт шевельнулся на дне,
«Ты с муками каторжник беглый,
*Реки суесловие мне»:
«Убил я младенца в утробе.
И мать я его погубил,
Во всей омерзительной злобе,
Её больше жизни любил»:
«Но не был взаимно отмечен,
Обласкан в жестокой судьбе.
И в проклято-памятный вечер,
На месть вдохновился в себе».
«Я флигель поджёг и усадьбу -
Чего уж таиться греха,
А после под самую свадьбу,
Дубьём * порешил жениха»:
«Она после этой потери,
Всё чахла, - как свечка бела,
Совсем не вставала с постели,
И мёртвую дочь родила»:
«Затем вознеслась в поднебесье,
Меня же ждала Калыма,
Бежал я,- судьба в этом есть - ли?
Уделом же стала сума»:
«Лишь с ней я властям недоступен,
В калеке не станут искать,
Того кто опасно преступен,
Кто может людей убивать»:
«Вот вкратце моё описанье,
Тяжёлых и страшных грехов,
И слабое в том оправданье,-
Мне жить до вторых петухов».
Светает дождливое утро,
Очнулся отец Серафим,
Виденье пригрезилось, - жутко,
Священник проснулся больным.
«Всевышним ведь грех не отпущен,
Вход в ад под могильной плитой,
Такой исключительный случай,
Нельзя обойти стороной»!
Вблизи от церковной ограды,
Священник к плите подошёл,
К концу шабаша и шарады,
Развязку сей драмы нашёл:
«У места виденья ночного,
Земля копошится, дрожит,
Страшилище вида лесного,
У ног его мёртвым лежит»...
*Почтовый тракт.
*Вагон для заключённых.
*Сокращённо Мефистофель. (Дьявол)
*Говори.
*Убил.