Она кричала в телефонную трубку так, что хотелось плакать в ответ.
Вся боль, отчаяние и путаница в голове были в этом крике.
- Не называй меня медвежонком! – снова кричала дочь, – я взрослая!
Но в этом новом отчаянии я считывала желание быть услышанной, обогретой и обласканной.
Или я слышала свои желания – выслушать, обогреть, приласкать...
Весеннее утро было солнечным и облачным... Я надела сапоги, лёгкую куртку и вышла на улицу.
После нервного телефонного разговора «купаюсь», восстанавливаюсь: принимаю «солнечные ванны», поминая добрым словом врача-француза, – явного натуралиста и романтика. К нам бы его в Сибирь, где весна с таким трудом наступает.
Кажется, первый раз я вижу такой март: столько снега и льда, что ощущаю растерянность, как же это всё можно растопить! И если это быстро растает – затопит выходы из подъездов. И если затопит выходы – я, наконец-то, высплюсь и отвечу на все письма, – ну, пока нас освободят. А когда освободят – «засвечусь» в новостях, потому что меня обнаружат заспанной и беспечной…
- Размечталась, – донёсся женский голос со скамейки.
Это была моя соседка по подъезду. Оказалось, что я, задумавшись, что-то сказала вслух.
- Затопить не затопит. Но «жэковцы» явно распустились, не вывозят снег! – добавила она.
Анна Матвеевна выглядела порой недовольной, слышалась ворчливой, но вспоминалась почти неприметными заботливыми поступками. Вот и сейчас, с выбившимися кудряшками из-под самовязанной шапочки и с подкрашенными губами, она смотрела внимательными глазами и, знаю, – была готова к участию.
Мне же не хотелось выплёскивать на соседку свою утреннюю боль, – она жила со мной, я лелеяла её. Пусть болевое, но присутствие – оно рождало ложное ощущение, что наш разговор с дочерью ещё не закончен. Пусть так, в коконе боли, но несколько минут назад мы существовали только друг для друга.
- Как дочка? – Анна Матвеевна нарушает короткое молчание.
- Всё хорошо, – мягко вру я, решительно уходя сегодня от простодушной искренности.
Она всё понимает: вру – значит, боюсь расплакаться.
Когда я въехала в этот дом, Анна Матвеевна уже жила здесь. Сначала с мужем и сыном, потом только с мужем (сына, вернувшегося из армии, сбила машина, въехавшая на «зелёный» прямо на пешеходный переход).
Сейчас живёт почти одна: хитроватый муж пропадает периодически, говорит, что на заработки, но возвращается без денег, да и какие заработки в 68 лет… Она кормит его любимыми блинчиками с творогом и ни единым словом не попрекает. Как будто не было полутора месяцев отсутствия, а лишь из поликлиники или из магазина вернулся...
Её выбивающиеся ангельские кудряшки и внимательные глаза примиряют меня со всем в её жизни, что я сделала бы не так. Чего бы я вынести не смогла. А она несёт. И не так, чтобы согнувшись, выбиваясь из сил из-за тяжёлой ноши за спиной. А так, как счастье – на руках, как свёрточек из роддома!...
Свёрточек из роддома!!!...
Вот то, зачем я оделась и вышла!
Торопливо говорю Анне Матвеевне «спасибо!», ловлю её полуулыбку, прощаюсь…
Бегу домой и на ступеньках радостно бормочу: «...представьте того... с кем в разладе... маленьким, робким, беззащитным... может быть, обиженным... уменьшите его до размера младенца, покачайте на руках... уменьшите его до размера ладони... ещё меньше... поместите его в своё сердце...»
В квартире звонит телефон. Успеваю с досадой подумать, что другой разговор собьёт меня с нужной ноты. Срываю трубку:
- Мамочка, это я!
!!!...
И весь мир уменьшается до того размера, когда могу поместить его в своё сердце...
Март, 2013
Иллюстрация: