Законом света и угла,
проекцией иного чуда -
луч: он в проржавленный дуршлаг
весны из трещин, стен, он - наг
бросается, ее - в сосуды
преображая, светл и чист,
он моет груды черепиц,
и тень за тению, покуда
играет солнце в дурака
на мостовой, что на века,
как шулер, с проходящим людом.
И кроют город облака
своей облаточкой, сиренью...
Весна. Весной - одно леченье:
возвыситься шмелиным пеньем,
восполниться цветочным гудом
в капроне воздуха. Шуршит
вуаль цветка, капрон дрожит...
Но все никак мне не вздохнуть
в капроне, он - как изыск света,
и бантик примеряет к лету
девчонка где-то, только муть
в весне мне видется порой:
в ее зеркальной мостовой
разбито солнце, как яйцо,
и путается пасха с жаждой
земли родить свое лицо.
А человечье? - ей не важно.
И все смятением живет,
хотя его не выбирает,
и оживает и цветет,
и как воронку - кругом рот -
как птенчик, мир ей открывает.
А в клювик луч бросает звон.
И сон. И голодна икон...
душа.
И холодна надежда.
Весна пройдет. С аншлагом -
между:
родился сын, распялся Бог.