"Армяне, выходи, и к этой стенке."
Так нас встретили в восемьдесят девятом
в пункте получения багажа
когда-то родного бакинского аэропорта,
никто не сказал: "Камера. Мотор. Начали."
Но во мне кто-то сказал: "Виток истории, дубль два."
Juden hinauszugehen.
Стою спокойно, верю,
классик не допустил ошибки
(а что остается делать).
По спискам отделили
от попутчиков полупустого рейса,
деловито полезли в наши вещи,
сказали: "Оружие ищем."
(Под этим соусом они разграбили
действующую армянскую апостольскую церковь
Григория Просветителя,
в ней меня крестили в детстве.)
Неудачливых искателей боеприпасов вдруг не стало,
никто не сказал: "Стоп. Снято. Всем спасибо."
Так я вернулся домой из Еревана,
куда вывез семью, прилетел
убедить маму уехать в безопасность.
В феврале восемьдесят восьмого
сумгаитскими вооруженными бандитами
был совершен первый кровавый армянский погром.
Мама рада моему приезду,
мама встревожена обыском,
мама верит горбачевским речам и власти
(закалка сталинская не хухры-мухры),
мама не хочет уезжать.
За моим окном в ясный день - ненастье.
Иду к друзьям:
мы жили на одной улице,
ребята разных национальностей,
вместе на музейке мяч гоняли,
учили азбуку и интегралы,
каждый был на свадьбе у другого;
в конце беседы непривычное: "Не пропадай."
Уезжаю один в большой тревоге,
запущенные процессы склонны к ураганному финалу.
Этот не исключение:
армянский погром в девяностом в январе,
власти - из рукава: "Народные волнения."
Мама приехала ко мне!
Вчера бакинский друг по интернету
меня поздравил с днем рождения.