Поверхность состоит из треугольников
Платон
Одна тема - три фильма.
Три взгляда, три точки зрения, три угла обзора.
Треугольник кино - гармония в пересечении.
Под объектив-ным взором камеры особыми красками расцветает такое неоднозначное место человеческого жилища, как ванная. Это самая банальная и, в то же время, самая загадочная комната с изначально двойственной природой. Храм чистоты, по сути своей являющийся утилитарным помещением для санитарно-гигиенических нужд. На алтаре-ванной во время ежедневной очищающей мессы мы приносим в жертву всё прожитое, смывая его в канализационную Лету. Именно здесь настоящее обращается в прошлое, утекая пенно-мутным потоком; но, изгоняя в чистилище труб грехи наши, зачастую мы здесь же их и множим.
Помимо того, что в ванной киногерои занимаются сексом, мастурбируют, курят, читают, едят, плачут, прячутся, прячут что-либо, находят, укрываются от пуль или взрывов, и даже – представьте себе – моются; находится место здесь и для менее законных вещей. Убийство, самоубийства, насилие, в том числе сексуальное, пытки, складирование трупов – далеко не весь перечень преступлений, которые можно совершить, и которые периодически совершают они в этих же самых ванных комнатах.
УГОЛ А. РАЗДЕЛОЧНАЯ (ПСИХО)
"Вышел Бейтман из тумана,
Вынул ножик из кармана..."
Трюизм, но Хичкок – Гений! Помимо всех его заслуг, которых наберётся не на один увесистый исследовательский том, он впервые использовал ванную, как кровавую баню. В тот момент повествования, когда героиня уже собралась вернуть украденные деньги и начать жизнь заново с чистого листа, когда купание в дУше привело и к очищению в душЕ, он, с присущим ему цинизмом, кухонным ножом сумасшедшей домохозяйки прикончил неприкосновенную интимность омовения, а заодно и инфантильность покаяния. Мало по-детски покаяться в грехе, за него нужно заплатить. Так жестоко и обыденно, от чего ещё более страшно.
Конечно, после этого мир уже не мог оставаться прежним. Разделывать обнажённых (и не только) девушек (и не только) в ванной стали все, кому не лень, изощряясь в объёмах крови и количествах трупов. Не случайно в картине «Чарли и шоколадная фабрика» Тим Бёртон использовал образ ванной из «Психо», как символ низкой телевизионной трэш-культуры. Кроме поклона классику – это очень точное архетипичное попадание.
В самой классической сцене искатели тайных смыслов углядели множество аллюзий, с самого поверхностного – нож, как фаллос, до общей символизации ванной, как утробы, головой вперёд из которой, срывая занавеску-плаценту, выходит жертва в этот холодный и враждебный кафельный мир .
В силу того, что сцена в ванной является ключевой для фильма, говорит и использование этого образа в последовавших после смерти классика сиквелах. Местами это было даже очень остроумно. Например, в «Психо 3» Норман Бейтман, ворвавшись в своей «униформе» – халате и парике – вместо того, чтобы убить девушку (к слову – вскрывшую себе вены), спасает её от смерти. Она – находясь в затуманенном от потери крови сознании – принимает его за Деву Марию. А в «Психо 4» он и вовсе подглядывает в отверстие за… любовником матери, принимающим душ. К сожалению, кроме таких милых кинематографических шуток, сиквелы в целом получились гораздо слабее оригинала.
УГОЛ B. РОЗОВАЯ МЕЧТА (КРАСОТА ПО-АМЕРИКАНСКИ)
"... покрылся как мечтами листвой..."
Чем только не наполняли ванну кинематографисты. Водой, молоком, кровью, помоями, гниющей массой, льдом и… мечтой. В визуализации Сема Мендеса – это педофильские грёзы пожилого неудачника о подруге своей дочери, принимающей ванну, полную лепестков роз.
Американская мечта развенчана «Американской красотой». Для стареющего мужчины, лишённого обычного человеческого тепла – любви в семье, дружеского общения в рабочем коллективе – гораздо привлекательнее бездушной пустоты успеха оказывается девочка-подросток.
Невинная и сексуальная, развратная в словах и девственная телом, ещё не до конца осознающая, но уже прекрасно чувствующая, какая сила таится между её стройных ножек. Играющая в зрелость и опытность настолько самоотверженно, что в этих играх её заносит очень далеко. Но любая игра уступает в силе искренности, и стоит только расплакаться, признаться в невинности и морок проходит – герой Спейси видит перед собой обычную девочку. Школьницу, ребёнка. И вот тогда, он, наконец, успокаивается. Обретает обратно своё, уже казалось напрочь потерянное лицо, свою суть, свою смерть.
Внутренний огонь неудовлетворения тихнет, уступая место ощущению гармонии.
УГОЛ С. ПО ПУТИ НАВЕРХ (МЕЧТАТЕЛИ)
"Мир был ещё таким новым, что многие вещи не имели названия и на них приходилось показывать пальцем".
Подниматься по лестнице взросления в одиночку трудно. Особенно когда одна из ступеней – познавание другого. И неважно, в сексуальном, моральном или социальном ключе – нужен объект исследования, каким и становится Мэттью для своих новоиспечённых друзей – сиамских близнецов Тео и Исабель.
Первый шаг на пути сближения – начало эксперимента – происходит в ванной. Мэттью приглашается в дом «пожить у нас, пока родители уехали». И хотя он несколько обескуражен обнажённым видом Тео, без малейшего стеснения подмывающегося при нём, приглашение принимается.
Совместная их жизнь – цепочка инициаций. Всё происходит впервые – Исабель лишается невинности и впервые готовит (кулинарный опыт, в отличие от сексуального, оказался неудачным), Мэттью – лишает её девственности в присутствии Тео и принимает с ними обоими ванну, Тео – онанирует перед своими друзьями и ищет завтрак на помойке. Познавая себя, свою чувственность, свои тела, их ограничения, совместно, семимильными шагами, минуя целые пролёты за один скачок, поднимаются они на вершину физиологического взросления, оставляя этические глубины на откуп последующего в дальнейшем понимания.
Нет времени задумываться. Молодость – это огонь! Энергия! Сила!
Отношение с родными и близкими, секс, кровь, страсть, стеснение, желание, дружба, любовь, насилие, социальные и сексуальные свободы, личность и толпа – всё туго стягивается одним гордиевым узлом, разрубить который можно лишь разрывом, выходом за рамки трио, движением против волны политической активности, скольжением титров за грань кинореальности.
Самый трогательный фильм Бернарда Бертоллучи, несмотря на визуальную откровенность, удивительно наивен и юн – здесь ещё не известен грех, всё одинаково прекрасно. Жизнь кра-сочна и не делится на чёрное и белое, это ещё придёт позже, с опытом.