Весенним днем, по узенькой тропинке,
Я шел без всяких лишних дум.
Ручей вблизи бежал
И, изумрудно-чистый,
В тон молодой траве,
Стремился в путь.
Совсем как я -
Без лишних дум и без сомнений.
Светило солнце, ветер озорной
С травой играл как с кошкой:
То в ухо дул, то против шерсти гладил.
Исполнено вокруг все было жизнью,
Казалось даже - сама смерть ушла в отставку.
И так пленительно журчал ручей,
Что я решил к нему спуститься,
Напиться звонкой, ледяной воды.
Чтоб не мутить поток,
Приметил камень - прям посреди ручья.
Одной ногой стал на него, другой - на берег
И, зачерпнув воды, стал жадно пить.
Бессмертья вкус был в каждой капле,
Как будто сей ручей бежал с Олимпа,
Где кто-то из богов кувшин с амврозией разбил.
Напившись вдоволь и умыв лицо,
Я на тропу решил вернуться,
И тут змею увидел на ноге,
Которой упирался в берег.
Она, видать, весну учуяв,
Навстречу солнцу выползла погреться.
И чтобы не взмутить воды,
Я ногу поднял аккуратно,
И рукою решил снять сонную гадюку.
Спросонья, глупая гадИна,
Особо не вникая в дело,
Меня ужалила в запястье
И захотела скрыться в высоких травах.
Не тут-то было -
Я изловчился и схватил ее поближе к морде.
Накопленный за время спячки яд
Уже струился в жилах, стремился к сердцу -
Моя убийца все отдала до капли.
Беспомощно обвив хвостом предплечье,
Она ждала заслуженной расправы -
Ждала, что отверну ей голову во гневе.
"Привет, родная, ты меня уже убила,
И это знаешь, - я ей промолвил, -
Но двум смертям не быть сегодня под этим солнцем.
Тебя я отпущу, не бойся, чуть попозже.
Последние, прошу, мгновенья раздели со мною".
Казалось, поняла слова гадюка.
И, обещанье выполнив своё,
Ослабил хватку - выпустил на волю.
Она, кольцом свернувшись, рядом разместилась
И в глаза мои глядела.
А я - в ее глаза.
...
Все так же чистый, ручей стремился,
И травы пахли весной и жизнью.
Смерть уходила со своей добычей,
Но все ж охотой не была довольна.