Начало неизвестно никому.
Уходит в свет веков, а, может,
тьму.
А сведенья доходят к нам с тех
пор,
Как Иоанн Васильевич собор
Преображенский строить под
землей
Велел в намоленной уже горе
святой.
И целый город храмов и пещер
В горе подземный монастырь
имел.
Но сколько тайн внутри великих
гор
Господь сокрыл, не знаем до сих
пор.
И тайна эта Божья велика.
Дошло до нас лишь что-то сквозь
века.
— Когда-то жил в пещерах Божий
раб.
В бореньи с темной силой он
ослаб,
И грешной жизни подводя итог,
Монашеский не мог нести урок.
Войдя в пещерный храм, в один
придел,
Он горько плакал и душой
скорбел.
Он Деве-Матери, Владычице всего
Принес свой плач-мольбу —
спасти его.
Как он молился разве нам понять?
Но Божия пришла на помощь
Мать,
Когда в слезах он к Небу поднял
взор,
То увидал, подземный коридор
Раздвинулся, и вышел из стены
Огонь, прогнав гнет зла и ужас
тьмы.
И, Лучезарная, пронзая Светом
мглу,
Идет Царица к скорбному, к нему.
Ободрив, укрепив в нем павший
дух,
Владычица ушла за светлый круг
По коридору в Царские Врата
Дорогою, что и сейчас свята.
Престол Надежды, Веры и Любви
Там бывший, утверждается в
крови
И духе, к Ней взывавшего, а нам
Осталось трещины кольцо в горе,
где храм.
Как раскололся этот монолит,
Владычицы лишь воля говорит,
Но трещина уходит в глубину
Пространства недоступного уму.
Она идет в Туннель Небесный тот,
Что сделал нам Владычицы
приход.
Здесь Матерь Божья слышит.
Говорят,
Здесь слышимость — до самых
Райских Врат.
— Неспешен у монахини рассказ.
Паломники заслушались. Как раз
Была в той группе пара, в этот год
Подавших документы на развод,
И девочка, ребенок лет так в
пять.
Ну, что ребенок может понимать?
Вдруг побежала девочка к кольцу,
И в трещину, как бы лицом к
лицу
С Владычицей, и молит, и
скорбит,
И плачет в щель, и громко
говорит:
— Терять я маму с папой не хочу,
Тебе я, Матерь Божия, кричу,
Не надо маму с папой разводить,
Хочу я с мамой жить и с папой
жить.
Что сделало невинное дитя!
Вся группа прослезилась не шутя,
И попросили все Благую Мать,
Ребенка просьбу как-нибудь
принять.
Проходит год...Паломники,
рассказ
Монахини — Вы узнаете нас?
Ребенок здесь молился прошлый
год,
Когда мы подавали на развод.
Все трое мы остались вместе
жить,
Владычицу пришли благодарить.
Сняла с нас помрачение врага.
Не знаем даже, почему тогда
Хотели разводиться, мы втроем
Так счастливо, так хорошо живем.
— Пещера исповедника. Давно
В ней жил монах, которому дано
Так было в Боге грешных
очищать,
Что он дерзал и смертный грех
прощать.
Кто в покаянье настоящем был —
Прощенным от монаха уходил.
Прошли века... Но верует народ,
Тот духовник во Господе — живет.
И молится о нас святой монах,
Имея дерзновенье о грехах.
Кто смертный с покаянием ему
Грех исповедует туда в глухую
тьму
Пещеры - кельи, тот потом уйдет
Без камня тяжкого и без своих
невзгод.
— А сколько смертного греха
сейчас, пока
Безбожие и кровь под облака!
Аборты, магия, и бедный наш
народ
Детей своих в закланье отдает.
Распятый над землей стоит
Христос,
И Матерь Божия скорбит в
потоках слез.
Мироточит, кровоточит страна.
Готовьтесь дать ответ за все
сполна!
Мы призваны за Крест Святой
стоять.
Антихристу в России не бывать!
Христовы — мы. И Божий наш
народ
К печати добровольно — не
пойдет!
Мы ляжем в землю, чтобы встать
стране.
Мы — воины в невидимой войне.
Мы — русские, и дети русских,
вплоть
До Крестной смерти. С нами наш
Господь!
Монахиня идет своей тропой,
А мы за ней, притихшею толпой.
— Храм Серафима — батюшки. На
днях
Паломники толпились при
дверях.
А в храме шли работы, шел
ремонт.
Вдруг в центре храма в полный
рост встает
Сам Серафим Саровский, и когда
Пронесся слух, все кинулись сюда.
Стоят и смотрят на него, а тот
Неспешно совершает свой обход.
Всё обошел. И всех благословил.
А после стены храма осенил
Крестом. И стал невидим. С этих
пор
Целебен стал мел монастырских
гор.
— Теперь подъем голгофский. У
Креста
Всех предстоянье пред Лицом
Христа.
Голгофа. Крест. Дорога не проста
К Кресту подняться даже без
Креста.
Нам тяжко. Как же шел, избитый,
Он
С таким Крестом на страшный
Лобный холм?
Особый холм, особый этот Крест.
На все века видна земля окрест.
И дух изнемогает у Креста,
У самых ног распятого Христа.
Пусть всякая теперь умолкнет
плоть.
Молчанье всех. Здесь говорит
Господь.
(Записки оставляет здесь народ.
По вере и ответ на них придет.)
— Подальше — Крест могильный.
Это Петр.
Когда октябрьский был
переворот,
Он по земле пошел, лечил людей,
Чудотворил, учил, спасал в беде.
За ним гонялась бешено Чека.
Но Божия была на нем рука.
Он позволял себя арестовать.
Но им не удавалось —
расстрелять.
Замок его не держит ни один.
Сквозь стены он проходит,
невредим.
И пули не берут. Открыто он
Идет по жизни Божиим путем.
— Как? — не убить? Не сделать,
чтоб молчал?
Он костью в горле у властей
торчал.
— Как ком земли забить провидцу
в рот?
Да что ж никак их старец не
умрет? —
Недосягаем Петр для них. Но вот
Является ему Господь однажды:
"Петр!
В Небесную ты переходишь рать.
Но перед этим должен
пострадать!"
Петр добровольно, как Господь
велел,
Отдал себя в мученье и расстрел.
Его Голгофа здесь же, у Креста.
И он сумел распяться за Христа.
Он — камень Петр, и он уже в
Раю.
А что мы все? Мы — бездны на
краю.
— Век мракобесия настал —
двадцатый век.
Рядился в ризы правды человек.
И прикрывая дело сатаны
Наукою, творил безчинства тьмы.
Монастыри и тысячи церквей,
И миллионы сгубленных людей —
Итог войны с народом, власти
тьмы,
В которой до сих пор томимся мы.
Дух нации подорван. Сгублен цвет
Народа русского за эту сотню лет.
Бог, совесть — под запретом.
Монастырь
Насильем власти превращен в
пустырь,
Но мудрая игуменья одна
Придумала прикрытие. Она
Образовала будто бы колхоз.
План, трудодни... Какой с колхоза
спрос?
В общинке той была ночная
жизнь —
Поклоны тайно бей, крестись,
молись...
Но не стерпел их жизни сатана,
И тайна их огласке предана.
Безбожный собирается "совет"
Решить, что с ними делать им за
свет,
Который льют они в глухую тьму
Их темной жизни вопреки всему.
Гульба в поселке, пьяный визг и
свист.
И все — на активисте активист.
Привычка к драке, смерти —
горяча.
Зудит рука, чтоб рубануть с
плеча.
— В общинке ночь тиха и глубока,
И звездная течет на них река...
И духом не предвидены враги,
И слухом не услышаны шаги,
И полыхнуло. Их зажгли живьем
Со всем хозяйством, скарбом и
жильем.
Умельцы зла, начальники
безчинств
На пир бесовский нынче
собрались,
На шабаш злобы на святой горе.
Иконы разбивались на дворе,
Ходили в сапожищах по мощам,
И топоры гуляли по вещам
Церковным, и выкидывали вон,
Как хлам, стекло святынь,
приклад икон.
Монашки, обгоревшие, в дыму.
Бежали ночью к храму своему,
Туда, в разгул жестоких темных
сил.
Ловили, избивая у святынь,
Их, жертвенно пытавшихся спасти
И что-то от погрома унести
Из бывшей славы монастырских
стен,
Мужчины, озверевшие совсем.
Над ними страшен Бога приговор.
Кто жив из них? Кто счастлив до
сих пор?
А после, опьянев от злобных дел,
Решили Божьей Матери расстрел
Устроить. Взяв икону в полный
рост,
Поставили сначала на допрос.
И, вынеся бесовский приговор,
Они Ей дали залп в Лицо, в
упор...
А пули уходили в пустоту,
А пули разрывались на лету,
А пули не могли ее достать...
Они ж пытались все же
расстрелять...
И ровный нимб из пулек в пол
кольца
Явился у Царицына Лица.
Тогда и стало... страшно им чуть-
чуть.
И до утра решили отдохнуть...
—Ах, злое Костомарово село.
Да как же вас на монастырь вело?
Та, что озлила мужиков села,
Икона — чудотворная была.
О, Небо Благодатное — Христос!
Как Матерь Божия идет к нам в
полный рост.
Она несет младенца в добрый
час,
Раскрывшего объятия для нас,
В голубизне, и Свете, и Любви...
И вам ее не потопить в крови!
Но в шейке у младенца рванный
след
От пули - на объятие ответ.
— Ну, что ж решили монастырь
взорвать.
Весь этот мел святынь как пыль
убрать.
Взрывчатку не жалели, и когда
Рванули, вверх ушел весь верх
холма.
Он в воздухе помедлил,
невредим,
И сел назад, где был, один в
один.
На месте холм. Но вот пошла
волна —
Два километра, прямо до села.
Качало их, как щепочки в
прибой.
Казалось, что качает шар земной.
Земля не поглотила их едва...
Тут вразумились жители села.
И больше в это место ни ногой.
Мир разоренный получил покой.
— А нынче неба синь здесь и
ковыль.
И возрожденный служит
монастырь.
И труд, и слезы, и надрыв, и боль
Монахини скрывают меж собой.
Мы видим только светлый дела
край.
Какой ценой? Попробуй-ка, узнай!
Но Серафим Саровский нужным
счел
Благословить работу Божьих пчел.
Он дважды приходил к ним. И
еще.
Поставили там ель на Рождество.
Была я на Успенье, а она
Как в Рождество свежа и зелена.
А с веток миро и вода течет.
Такие чудеса на этот год!
Нет, время не закончилось чудес:
Россия — встанет, монастырь —
воскрес.
Покаемся — и снова будет Царь.
Держава Божья — Божий Государь.
Как расцветет, поруганный наш
край,
Господь лишь знает, нам готовя
Рай.
Участвуй в возвращении святынь,
Трудись над возрождением
твердынь,
Духовные не забывай плоды,
Тогда Господь и примет все
труды.