САША КЛАДБИСЧЕ
Jedem das seine
Муттер и Фатер гордятся Отто. Рост за два метра, глаза как сталь,
Тело, осанка, манеры -- что ты, впору сниматься у Риффеншталь.
Он побеждает на скачках конских, Вагнера темы поет на бис,
Даже стреляет по-македонски. Белая бестия, as it is.
Но каждую ночь
из тумана глядя
черными дырами мертвых глаз
Отто является фройлян Надя в платье сатиновом.
Был приказ --
Каждый изловленный партизайне должен висеть на суку. И вот,
Отто с улыбкой "Jedem das seine" пойманных русских к допросу ждет.
В двери Надежду впихнули грубо. Отто глядит на нее свысока.
Наде семнадцать, разбиты губы, кровь на сатине, в глазах тоска.
Делу, увы, не помочь слезами.
Слышно -- солдаты копают рвы.
Отто вздыхает -- йедем дас зайне. Милая фройлян, мне жаль, увы.
Вдруг исчезает тоска во взгляде, зал погрузился на миг во тьму.
Прыгнув, на Отто повисла Надя, в ухо гадюкой шипит ему:
"Что, офицер, не боишься мести? Нынче я стану твоей судьбой.
Мы теперь будем цузаммен, вместе. Слышишь? Отныне навек с тобой."
Надю за волосы тащат к вязу, в бабушкин, с детства знакомый, двор,
Где ожидает, к суку привязан, быстрый веревочный приговор.
"Шнапсу бы... Водки бы... Не иначе -- стопку с товарищем вечерком".
Отто стирает рукой дрожащей Надину кровь со щеки платком.
Водка ли, шнапс ли, исповедальня – все бесполезно. Опять в ночи
Надя из курской деревни дальней смотрит на Отто, а он молчит.
Наденька шепчет "Jedem das seine!". Отто хрипит, воздух ловит ртом.
Дойче овчарка глядит на хозяина, длинным виляет, скуля, хвостом.
Был же приказ и была задача... Йедем дас зайне. В окне рассвет
Надя уходит. А Отто плачет
Семьдесят долгих кошмарных лет.
ВИТ БАЛАШОВ
Письма
Письма? ПОлно, какие письма,
Если шестая атака за день,
А ночь - шагать по земле российской,
Вёрсты её оставляя сзади,
Как драгоценные капли крови…
И снова в землю вкопаться, вгрызться,
Скрепить собою и ждать… И снова
Весь день дымок над затвором кислый.
И так - до смерти. Какие письма…
2003
АРКАДИЙ А. ЭЙДМАН
70 лет
горькую выпью: «чтоб сладко спалось...»
и закушу непременно солёным.
только — не чокаясь, чтобы стекло
не нарушало напутствие звоном.
и, до конца соблюдя ритуал,
выпью ещё, без задержки, вдогонку:
чтоб никогда, никогда не молчал,
а говорил с нами твёрдо и звонко
колокол скорбный над скромной трубой,
и разносилось в безоблачной сини:
«Вечная память и Вечный покой
людям Хатыни...»
АЛЕКСАНДР ТРУБИН - из цикла "Стихи о войне"
Рассказ мальчика
Когда разворотило башню
И бой ушёл на дальний фланг,
Мы резво бросились на пашню,
Чтоб поглядеть подбитый танк.
Уже ни страха, ни озноба,
Но что-то дрогнуло во мне...
Не вызывал привычной злобы
Фашист, лежащий на броне.
Красивый бант у изголовья!
Как у сестры моей коса!
И губы крашены не кровью!
И подведённые глаза!
И вся, застывшая орава
Никак поверить не могла,
Что немец тот, точнее фрау,
Кому-то матерью была.
1981-82
Блокадное
Она несла в худой руке
Кусочек сахара блокадный,
А ты был в близком далеке,
А рядом - отзвук канонадный.
Чуть меньше тысячи шагов
Идти до госпиталя было,
Но каждый шаг, как сто веков,
И с каждым - сила уходила.
Казалось, лёгкое пальто
Потяжелело "дестикратно".
И на весь мир не знал никто
Дойдёт ли женщина... обратно.
1984
НASBULAT UDALOV
Атака
«Был острый лик земли суров...»
Томас Гарди
Был острый лик земли суров,
но я приник к нему губами,
послав советы докторов
о гигиене к ихней маме.
Пусть острых камешков края
нос расцарапают до крови –
но скрыта голова моя
за мертвой тушею коровьей.
Со смачным звуком пули бьют
с той стороны, меня где нету,
слегка тревожа мой уют.
Я рад, что пуля – не ракета.
Осталось несколько минут,
и мы поднимемся в атаку,
и пулеметчиков сомнут –
гранаты не допустят брака.
Враг от возмездья не уйдет –
с мечом пришли и в том повинны.
Спирт за победу выпьет взвод –
оставшаяся половина.
13.12.2011
АЛЕКСАНДР КОРМИЛИН
Полководческое
Одаряет весна ярким солнцем, и утро пригоже,
Свежим ветром в квартиру врывается месяц апрель…
Жаль «мотор» барахлит, и осколок сезонно тревожит,
И врачи прописали четыре стены и постель.
Непришедших с войны воскрешает сюжет киноленты.
Он их вечный должник, сколько нынешней мерой не мерь...
Но погибшим плевать - будь они в самом низком проценте
На казённом сухом языке «безвозвратных потерь»…
Ох, заноет в груди… он под кружку крепчайшего чая
Задымит «Беломор», наплевав на запреты врачей…
…Скоро сам он уйдёт от салютов победного мая
В грозный сумрачный рокот кровавых июньских ночей.
2012
ЯН БРУШТЕЙН
Сухари
А бабушка сушила сухари,
И понимала, что сушить не надо.
Но за ее спиной была блокада,
И бабушка сушила сухари.
И над собой посмеивалась часто:
Ведь нет войны, какое это счастье,
И хлебный рядом, прямо за углом…
Но по ночам одно ей только снилось –
Как солнце над ее землей затмилось,
И горе, не стучась, ворвалось в дом.
Блокадный ветер надрывался жутко,
И остывала в памяти «буржуйка»…
И бабушка рассказывала мне,
Как обжигала радостью Победа.
Воякой в шутку называла деда,
Который был сапером на войне.
А дед сердился: «Сушит сухари!
И складывает в наволочку белую.
Когда ж тебя сознательной я сделаю?»
А бабушка сушила сухари.
Она ушла морозною зимой.
Блокадный ветер долетел сквозь годы.
Зашлась голодным плачем непогода
Над белой и промерзшею землей.
«Под девяносто, что ни говори.
И столько пережить, и столько вынести».
Не поднялась рука из дома вынести
Тяжелые ржаные сухари.
2007