Зацепившись за нерв слуховой, проросло внутрь лианою,
Заглушая звучанием прежние, редкие, странные,
Оно было шипучей таблеткой от всех видов ран моих,
Шелестело живою водой и целебными травами.
Как "Моэт и Шандон", как на свежих царапинах перекись,
Как избитые ливнями лужи, шипело и пенилось.
И сам ветер шептал его, так мне казалось и верилось,
Проводя свою летнюю лиственно-хвойную перепись.
Я делила его в Барселоне с волной Средиземного:
В час ленивой сиесты, забыв про насущное-бренное,
На песке выводила я буквы, как знаки священные,
И лизало их море губами солёными, пенными.
Всё как прежде сейчас - гонит ветер стада шелестящие,
Утро в турке слегка пузырится кофейно-бодряще, но
Твоё имя рассЫпалось - гласные две, две шипящие...
Я не слышу его,
безымянно моё настоящее.