Врежусь я в этот век двадцать первый
Не стопариком, а ковшом,
С окровавленным взорванным нервом,
Всем умом и пробитой душой.
Потому что я голосом звонкий,
И несчастье страны и моё,
Лижут в очередь славу девчонки,
Лижут псевдо-мальчишки её.
Мне такой вот не надобно славы,
Коль она теперь стала оно,
Больно мне, что распяли державу
И всю славу смешали с говном.
И в клоаке цветного экрана
Длинноного гарцует попса,
Блеют децельные Дебиланы.
Откастрировав голоса.
И смазливою грудой грудасто
Задавили Виагрой страну,
И страна распласталась глазасто,
Впялясь на голубую луну.
И совсем уж глазам не поверив,
Как среди всех подлиз и подлаз,
Вдруг заблеяли «Звери» и «Зверев»,
Словно смачный плевок во всех нас.
Но простите меня, Бога ради,
Раньше были поэты, певцы,
А теперь как один на эстраде
Однояйцевые близнецы.
Я не верю, что это миссия,
Я не верю в попов и в рабов,
Не в политиках русская сила,
А в слезах обездоленных вдов.
Наша сила в улыбках младенцев,
В их прорезавшихся голосах,
Не родившихся в резиденциях,
А родившихся на полях.
Я Россию Шаляпиным меряю
Пусть не знает она про меня,
Но в Россию я все-таки верю
И в рассвет её нового дня.
Многим ей помочь я не в силе,
Но про степь я всем сердцем пою,
Может быть, помогу я России,
Тем хотя бы, что не предаю.