НА ПЕРЕКРЕСТКАХ ВСТРЕЧ
(Вместо послесловия к сборнику В. Гахова "По вере мне")
Минуя строй холеных фонарей,
парадный лоск фасадов и дверей,
вдоль по Земской пройдусь до Галерейной.
Там два маэстро, с маленькой таверной
на перекрёстке встреч приветствуют друзей.
Там просто всё, всё истинно и нежно,
как солнца луч, пронзительно чисты,
мужская дружба, честь, и дух мятежный,
и прелесть вечной женской красоты.
Здесь моря Мэтр и благородства Гений,
шагнув с тобой из штиля в ураган,
врачуют души целых поколений
в стихиях волн и человечьих ран.
Я помолчу, вдыхая запах ветра.
Надёжна Айвазовского рука.
Суровый Грин светло и незаметно
мне улыбнётся вдруг издалека.
Гори, судьба, – раба страстей и воли!
Пусть кровь кипит, свежа и горяча!
Да освятит мой путь в моей земной юдоли
их верою зажжённая свеча!
1. НАКАНУНЕ, или НЕЗАБЫВАЕМОЕ УТРО
Рано утром 8 мая в дверь постучался автор этих стихов. Я ждал его, хотя где-то в глубине души надеялся, что мы никуда не пойдем. Сырая с накрапывающим небом погода остановит моего друга. Он был с зонтом. Я свой не взял, потому что всегда его теряю или где-нибудь забываю…
Минут через десять мы были у моря. Шли по ещё сонной набережной. Проходя мимо одного из декоративных навесов, мой товарищ сказал: «Тут наше место». А вскоре мы увидели и некоторых «сопляжников», спешащих к месту встречи. Так они себя называют – эти неугомонные – бывшие руководители самых разных городских инстанций.
Я всегда относился к таким людям с почтением. Искренне считал их, а теперь тем более, считаю элитой. И хотя в то время, когда они были при власти, не принято было в открытую демонстрировать свое отношение к таким гражданам, я никогда не упускал возможности высказаться честно и откровенно. Моей карьере эта моя искренность, понятное дело, не способствовала. Но переделаться я за многие годы то ли не удосужился, то ли не смог. Я не боялся этих своих откровений. В них не было ни злости, ни подобострастия. Тем более, сегодня для меня это была составляющая ни к чему не обязывающей дружбы простых мужиков, любящих свой край и процесс совместного общения..
Из феодосийской номенклатурной элиты я знал кое-кого. Но тесно и по–настоящему поддерживал братские отношения лишь с Володей Гаховым. С ним судьба свела еще в пору моей работы в газете «Крымский комсомолец».
Я был литературным сотрудником, а он молодым специалистом на заводе, который работал по заказам оборонного ведомства: там строились морские суда, испытывалась новая техника, составляющая гордость отечественного судостроения.
За прошедшие годы мы терялись, снова находили друг друга, снова и снова судьба то соединяла, то разбрасывала нас в разные стороны.
Сегодняшнюю нашу встречу обусловил Володя. Давно не виделись, было о чём поговорить.
Относительно своих «стариков» он завел речь в первый же вечер нашей встречи. Рассказывал: «не смотри, что они внешне неброские, «хилые и старые», они «живые и, главное, - настоящие». Я знаю, он всегда любил друзей, но что бы говорить так – с придыханием и нежностью – надобно многое.
На набережной выяснилось, что мой друг и ровесник в этой компании самый молодой. Остальным, мягко говоря, за семьдесят.
Ежеутренняя сходка для них – это и зарядка, и общение, и необходимая, особенно в наше непростое время, психологическая отдушина. Сразу же все они понравились мне. Веселые, со старомодным юморком, иногда приправленным незлобливым матерком, любители поспорить на самые злободневные темы, побалагурить и …прямо здесь, на набережной, по поводу или просто по случаю, не таясь, культурненько опрокинуть по рюмочке, другой. Всё это могло бы выглядеть как встреча членов политбюро в том полузабытом прошлом, только проще, доверительнее и необъяснимо притягательно.
Я пришел с пустыми руками. Но каждый из сопляжников сегодня что-то принес с собой. Это были и водочка и коньячок, а так же закусь на все, так сказать, вкусы. С улыбкой и подначиванием они доставали эти явства из своих пакетов, и было в этом что-то торжественное, предвосхищающее серьёзные разговоры, воспоминания, дань уважения к друг другу и чему-то далёкому и такому дорогому для них.
Испытывая неловкость от того, что попал на халяву, я все время порывался сбегать за горячительным. Но удерживали меня под навесом и сдерживали не столько они, сколько усиливающийся дождик. Им тоже было интересно новое лицо. Беседуя, они не забывали обо мне, вовлекали в разговор, наливали и подсовывали чем «загрызть». Кто куриную ножку, кто шикарный маринованный помидор или хрустящий солененький огурчик… Один из них, встав пораньше, приготовил котлетки. Другой – что-то в тесте.
Я понял, что сегодня у них стол особенно изобилен, потому что пришли они отметить великий праздник - День Победы. Завтра такой возможности не будет: кто-то останется в кругу семьи праздновать, а большая часть из них пойдет к друзьям, поедет за город…займётся бесконечными делами.
Когда утренник достиг кульминации и ветеранов охватил приятный кайф, я незаметно улизнул, чтобы хоть как-то компенсировать свое активное участие в пикнике.
Возвратился в ощутимо подмокшем пиджаке, но с той малостью, что к тому времени стала необходима крайне.
Судя по лицам и новой тональности среды, я понял, что в мое отсутствие состоялся пристрастный допрос, на котором Володя, как на духу, рассказал все обо мне, о моём поэтическом и жизненном кредо, до мелочей, о чем они его с интересом распрашивали.
Всё было просто, добродушно и чисто. Они приняли меня, да и сам я вдруг почувствовал себя среди них своим, словно всю свою жизнь знал и С.М.Пивоварова–участника войны, известного писателя – сатирика, Колобова Ф.Г. – бывшего директора мебельного комбината, а сегодня публициста и автора шести книг по методике Бутейко, А.В. Цибермановского – участника боевых действий, известного военного строителя аэродромов, с именем которого связаны многие достижения некогда могучей военной авиации, уже слушал Клочкова Н.Г. и Дёмина Ю.Б. – проникновенно напевающих народные песни и арии из опер, по памяти читающих Симонова, Твардовского, Евтушенко, Высоцкого, рассудительного Губарева В.Н. и, конечно, - доктора наук, бывшего ректора одного из престижнейщих Университетов страны – Г.И. Мостового, добродушно и с лёгким украинским акцентом посмеивающегося над сотоварищами. Не стану перечислять всех. Здесь была могучая кучка одухотворённых людей, от которых в наше нигилистическое сегодня веяло теплом, разумом, высокой культурой и удивительной добротой, которая есть только у людей, имеющих что сказать.
Утро вступало в свои права. По набережной всё чаще спешили люди. Я видел, я чувствовал всей душой - с какой тёплой и всё понимающей улыбкой они смотрели на нас, на этих неугомонных и хорошо известных им людей.
Да, рядом со мной были не ветераны, в привычном понимании этого слова. Я ощущал себя в кругу друзей, молодых и так жаждущих жить, словно всё ещё впереди, словно им ещё предстоит так много сделать. Везёт же Володе, неожиданно подумал я, а может это просто жизнь воздаёт ему, всем им за преданность однажды и на всю жизнь выбранному пути, дружбе и своим идеалам…
На душе было тепло. И я не заметил, как высох на мне мой пиджак. Так я стал для них своим. И теперь, получая приветы, я всем сердцем рвусь туда, на берег Феодосийского залива, чтобы повидаться и пообщаться с моими новыми, «старыми» друзьями.
31.07.12.
2. Ты Сердца слушайся, сынок!
Все это, если можно так сказать, преамбула.
В основной части моего послесловия я бы хотел остановиться на Владимире Гахове – авторе этой книги, творчество которого для меня в те дни пребывания в Феодосии стали открытием и откровением.
Я ценю в этом человеке его искреннее стремление к добру. Он всегда отличался способностью беречь дружбу, знает ей цену. Еще мне импонировали его осведомленность и компетентность в разных сферах техники, экономики, культуры. Особенно горячо это проявлялось, когда речь заходила о литературе и, тем более, поэзии. И все же то, что он сам пишет стихи, готовит вторую книгу, для меня стало неожиданностью.
Обычно, когда такое открытие случается, я всегда внутренне съеживаюсь. Потому что боюсь в очередной раз столкнуться с плодами любительства или, что еще неприятнее, - графомании. Взвешенно мыслящий, уважаемый взрослый человек, вдруг на глазах преображается и с детским трепетом начинает читать (причем, без запинки, на память!) длинные совершенно беспомощные вирши. И ты не знаешь, что тебе делать. Сказать неправду-значит обмануть. Правду тоже можно оправдать, мол, поступаю честно: советую - забудь, не пиши, или хотя бы - не читай никому…
Но сколько уже раз таким вот образом я терял расположение добрых людей и годами мучился угрызениями совести!
Признаюсь, и в случае с Володей я испытал весь этот комплекс переживаний.
С дрожью сердечной попросил его почитать. На что, надо ему отдать должное, он отреагировал неожиданно. Он открыл свою подборку на сайте «Стихи. ру», приглашая меня самому посмотреть и, если возникнет желание, почитать.
Он вышел из кабинета, а я пошел на сайт.
И с порога окунулся в приморскую осень. В Феодосии она своя, как впрочем, и у каждого из нас:
О, как тревожен шум прибоя,
волны взлохмаченной накат.
Сегодня небо голубое,
опять закатано в асфальт.
…И хлещут брызги!
Как шрапнелью
побит и наг, лежит песок,
и пляж – покинутый щенок,
притих в преддверии метели
у ног моих.
У самых ног…
И в этом сонме непокоя,
тоски и чувственных надежд
есть что-то грозно-вековое…
иль нежно-хрупкое, святое -
в сиянье радужных одежд…
Он, Владимир Гахов, хоть и приезжий, но вполне крымский человек. И не потому, что живет здесь долго. А потому что таким родился. Есть люди, которые могут восхищаться нашим краем, посвоему любить его, покидая скучать о нем, но жить и стать крымчанами они никогда не смогут. Встречаются и такие, которым не по душе наша экзотика. Им кажутся картонной декорацией наше солнечное побережье, а люди прагматичными и неискренними. Так относились к Крыму два великих русских писателя Михаил Шолохов и Виктор Астафьев. У Владимира всё не так.
Есть такое поверье. Та земля тебе близка и дорога, в почве которой есть капля крови твоих предков. Владимир родился на песенной и вольной Кубани, с юности впитал в себя могучую грусть, раздолье и широту Волги, свободолюбие работяги Нижнего Новгорода и его историческую преданность России. Возможно, предок Владимира Гахова приходил сюда, в Крым, еще в 8-м веке вместе с Новгородским князем Бравлином, который пытался уже тогда присоединить благодатный край к земле русской. А может, а может…- ведь есть же причина его преданности и такой неизбывной любви к своей Феодосии.
Для меня столь мистический экскурс в прошлое важен, потому что сегодня для всякого русского человека Крым снова предмет историко-географической учебы.
И такие люди, как Владимир Гахов, посланцы русского духа, призваны трудиться здесь. напоминая нам об исторической близости славянских народов, всем существом своим, своей поэзией пытаются ответить на вопросы: кто мы, какие мы, откуда и почему здесь?
Тополя разлапистые ветки,
воронья гортанный перебор…
Вы о чём, чернявые соседки,
ваш о ком сегодня разговор?
И кому вы бередите душу,
озирая под своим крылом
царство мёртвых, небо или сушу, -
чью судьбу берёте на излом?
Среди волн всемирного потопа
ваши предки пядь земли нашли
и в пустыню пищу для пророка
под палящим солнцем донесли.
Значит, было что-то изначально
Сказочно - былинное и в вас…
Как же сталось, вестники печали,
что у павших пьёте вы из глаз?
Гордый вид, сановную осанку,
цвета Соломоновых волос
крылья и доверчивость подранка
вам присвоить хищно удалось.
Аполлона спутники лихие,
Одина надёжные друзья –
приживалки – в наши дни глухие,
выживают там, где жить нельзя.
Падалью спокойнее питаться,
озираясь, прятать корм в земле.
И, воруя, каждый раз пытаться
строить гнёзда, выше звёзд в Кремле.
Жалкая нахрапистость гордыни
собирает в стаи подлецов.
Каркает на отчие святыни
вороньё, предавшее отцов.
Он любит свою Феодосию – тихую и в шторме, древнюю и постоянно возрождающуюся. Здесь он обрел все свои радости и заботы. Он стал частью ее глубокой истории и даже частью ее души. Об этом стихи, которыми начинаются мои заметки. Об этом свидетельствует вся его полная самоотдачи жизнь. И, быть может, именно за это природа вознаградила Владимира Гахова еще одной свой добродетелью: научила его чувствовать мир столь поэтически мудро.
...Стихает шторм.
И боль души стихает.
Вновь одиночество, как искра от костра,
Сгорев дотла, в несбывшемся растает.
Залив грустит.
О чём-то вспоминают,
Шумят над Феодосией ветра.
Особое место в его творчестве занимает попытка осмысления жизненных ситуаций, непростых отношений дружбы, верности и желание понять и поддержать – в первую очередь самых близких ему людей. Он спешит помочь, никого и никогда не судит. Психологически верно, выверенно и достойно, без наигранного пафоса, звучат его слова в суровом, на первый взгляд, и исповедальном по сути своей стихотворении «Когда – нибудь, я это точно знаю…»:
…Как гонит ночь разбуженное утро,
воспоминаний тёплых тяжеленный труд,
и смех, и грусть, замешанные мудро,
нас в будущее, в завтра уведут.
Из цепких лап застывшего погоста
рванёмся к солнцу, словно из тюрьмы.
Ведь знали мы, что жить совсем не просто,
но как же жадно, жадно жили мы.
Виват рукам, что умывали потом,
безумству верности и дружбы торжеству,
любви поклон и завтрашним заботам,
что только и держали на плаву.
И вдруг из ситуации, когда он сам на грани:
И всё не так, и всё бунтует.
Заботы, чёрт бы их побрал.
И так устал, и жизнь лютует,
готовя завтрашний аврал.
он позовёт просто и не навязчиво в ДОБРОТУ:
Простое дело. Шар кружился.
Легко и радостно дыша,
я так покорно наклонился
к зовущей ручке малыша.
Какой подарок! Рад, хоть тресни,
цветам, деревьям, и листве,
и воробьям, орущим песни,
густой и шёлковой траве.
И что далёк мой путь до тризны,
и детям, что мудрее нас.
Давайте радоваться жизни.
Во всякий:
в лёгкий,
в трудный час.
Вчитываясь в каждое стихотворение, мы листаем, а затем и закрываем эту книгу, чтобы подумать над тем, что сказано-высказано в ней. Тут есть над чем поразмыслить, порадоваться точному слову и погрустить. Конечно, автор собрал все эти стихи под одну обложку для всех, кто любит поэзию, знает его самого. Но в первую очередь, как мне кажется, этой книгой Владимир обращается к своим детям.
Не зря же среди его самых проникновенных стихов есть и такие строки:
Подскажет «друг», как жить покруче,
чтоб всё имел и всё ты мог.
А я прошу, на всякий случай,
ты Сердца слушайся, сынок.
Вот такая она – моя новая встреча с моим старым товарищем.
Свой очередной сборник стихов Владимир Гахов назвал «По вере мне». И я ловлю себя на мысли – ему можно верить.
Валерий Митрохин
член Союзов писателей СССР, Украины, России.
г.Симферополь
17.09.12