Приятно путешествуя с комфортом в электричке,
Расположившись в мягком кресле, у окна,
Вояж свой, совершая, по привычке надеешься увидеть всё,
В восторге говоря: «Чудесная страна - Германия!
Берлин, Саксония и Дрезден - прекраснейший ландшафт,
А замок Кёнигштайн, стада не пуганых косуль и воды Эльбы?»
Вдруг, кто-нибудь, да скажет: « Вот он - Рай!»
Здесь так уютно, чисто, педантично,
Для нас,немыслимо для русских, непривычно.
Веками немцы государство создавали,
А после ревностно и стойко охраняли.
Вот вам пример к истории вниманья,
Арийская рачительность, благое созидание,
От чужеродного вторжения свой этнос оградили
Да и смешение культур и языков не допустили.
Во всём настолько самобытно и всё доходчиво, не скрытно.
А люди? Благодушные, простые,
И нам не встретились ни грубые, ни злые!
Так русские туристы восклицали, и далее поездку продолжали.
Отметя между тем, как здесь ухожены солдатские могилы,
Что память павших чтут, а это очень мило.
Ужели так, хочу спросить Вас я? А вот, послушайте, история моя.
На маленький вокзальчик - Якобсталь,
Приходят эшелон за эшелоном,
Железа лязг, собачий злобный лай,
В тиши ночной для спящих, громче грома.
Отрывистая непонятна речь,
Не позволяющая сесть, иль даже лечь,
Не держат ноги, потому, что трое суток,
В вагоне для скота пришлось стоять,
Как в плен попали - не поймёт рассудок,
Да с голода и не дано понять.
Приклады, окрики, построили в колонну,
Погнали по брусчатой мостовой,
Усталых, измождённых и голодных,
Солдат советских, проигравших бой.
Но только ли солдат попавших в окруженье
При битве под Москвой, в окопах, при сраженье?
Здесь есть и те, кого на фронт не взяли,
Писатели, что книги нам писали,
Врачи, учителя, работники заводов,
Кто подвозил снаряды на подводах,
Копал окопы, чтоб спасти Столицу,
Был в ополчении, хоть как-то пригодиться.
Фашисты же, в своём Саксонском крае,
Концлагеря в то время создавали,
Надеясь, видимо, что русских победят,
Лишат свободы, в рабство обратят.
До битвы под Москвой, им это удавалось,
И пол Европы под фашистским каблуком лежать осталось.
Концлагерь, созданный для русских - уникальный,
Огромной площади, и звался он - ЦАЙТХАЙНОМ.
Охраной был надёжно окружён,
Там вышки, псы, весь к току подключён.
Из местной деревушки каждый третий там служил,
И дело это уважал, усердно пленных сторожил.
За всё существование Цайтхайна за службу не имели нареканий,
И как бы узники сбежать оттуда не стремились, увы,
Попытки были тщетны, провалились.
И даже если кто-то убежит, и спрячется в кустах или в сарае,
То местный житель, кому надо сообщит,
Такое рвение встречали Вы едва ли.
Узников в ворота, загоняя, не позаботились о крыше и еде,
Существовало несколько навесов, а большинство, лежали просто на земле. Холодный дождь и лютый ветер, еда - достойная свиней,
Но угнетало их не это, вина, перед страной своей.
Что натиск немцев не сдержали, и что к фашистам в плен попали.
Страшней всего в плену не столько быт иль голодуха,
Безволие в покорности судьбе, паденье духа!
А тут ещё болезни начались,
Старуха Смерть людей косила бойко,
Туберкулёз, дизентерия, тиф сыпной,
Не все пленённые их выдержали стойко.
Чтобы согреться как-то и уснуть
Они, как звери, норы рыли,
А лишь забрезжится рассвет
В живых уж половины нет,
Их закопали и забыли.
До двадцати и больше человек там еженочно умирали,
Кому и дальше мучиться пришлось,
Наверно о конце таком мечтали.
От недостатка питьевой воды, порой из грязной лужи пили,
Болели сильно животы, но узников там не лечили.
Боясь заразы, немцы приняли решение,
Чтоб отселить больных в отдельное селение.
Отгородив, запрет входить туда установили
И к ним узкоколейку проложили, чтоб вагонетка шла по ней.
Раз в сутки к узникам ворота открывали
И вагонетку с пищею толкали.
Обрезки брюквы и очистки свёклы
И кожура картофеля в придачу к ним,
Мечталось видимо: «Да хоть бы свиньи русские подохли!
Их закопаем, а дальше поглядим.
А то ещё распространят свою заразу,
А это страшно, и избавишься не сразу».
После растасканной еды, тела в ту вагонетку клали,
И поднатужившись, её в обратный путь толкали.
А в лагере все узники строжайшую фильтрацию прошли,
Кто коммунист и красный командир,
Или начальник, иль учёный был,
Всех увезли и расстреляли,
А кто покрепче, устоял,
Тех в Лёвен, в Бельгию угнали,
Работать в рудниках, в каменоломнях,
Решив при этом, что такая смерть, в трудах,
Для узников вполне, достойна.
Надеясь сохранить в народе силу духа
Был тайно создан партийный комитет,
К больным решили в резервацию внедриться,
Не посмотрев на лагерный запрет.
Писатель Злобин, старики его конечно знают,
Он написал роман с названием «Салават Юлаев»,
И женщина - военный врач
И с ними человека три, иль даже пять,
Чтоб к умирающим проникнуть, так решили,
Себя искусственно туберкулёзом заразили.
В шталаге эпидемия огромные масштабы приняла,
Извне любая помощь желательна была.
Рискуя жизнями, они людей спасали,
И как могли, лечили, помогали.
Но тридцать с половиной тысяч русских,
Лежат в земле Цайтхайна навсегда,
Не в силах были выдержать такое
Грязь, вши и скудная еда.
Отсутствием лекарств на смерть их обрекали
И о судьбе, постигшей их, родные не узнали.
Гораздо меньшее число, но всё же побывали,
Французов, сербов и поляков их тоже там держали,
А итальянцами, в аду кто содержался
«Кампо ди морте» этот лагерь назывался.
Их привозили в Якобсталь ночами,
И в полосатых робах долго гнали под окрики всё вдаль,
Так сильно по брусчатке топоча ногами,
Их сабо деревянные стучали.
Фигуры лентой тёмною тащились по дороге,
И навевали ужас, страх, предчувствие тревоги.
Немецкий педантизм всем даже тут заметен,
Их отношение к Европе сразу видно,
Умерших европейцев хоронили по могилам,
Что бы потомкам было не обидно.
Советских граждан, тех в траншеи закопали,
Их сотнями в те ямы навалили
И чтоб о нахождении их не знали,
С землёй сровняли и берёзки посадили.
А те, кому дожить досталось до Победы, вернувшихся назад,
Ждал посильней удар, они надеялись, теперь домой поедут,
А их на Родине срок новый ожидал.
Но всё ж не удалось фашистам зверства скрыть,
После войны работала авторитетная комиссия,
Чтоб люди не могли тот факт забыть,
Чтоб от возмездия уйти не вышло.
Четыре кладбища им удалось найти однажды,
В одном лежали двадцать тысяч русских граждан.
Но малое количество имён, там побывавших, истину открыли,
Архив концлагеря был спрятан, увезён,
И список заключённых где-то утаили.
Я видела одно захороненье,
Там были временные созданы могилы,
Но в год сорокалетия Победы,
Их так же ничего не изменило.
По десять метров, двадцать две траншеи,
Обложенные серым плитняком,
А в центре - памятник, он в виде стелы,
Звезда с серпом и молотом на нём.
Там много наших земляков лежат,
Простых советских граждан и солдат.
Уже доказано, за то, что из России,
За всю войну паёк не изменили,
Хотя в других концлагерях
Лояльней к заключённым были,
Больных, хоть понемногу, кормили и лечили.
Германия - красивая страна, здесь поражает улиц чистота,
Широкие проспекты, забота об искусстве,
Архитектура готики видна, стихи поэтов вызывают чувства,
Курфюрстов замки, Грюнехалле вид, картины в Дрездене,
Всё о любви к родному Рейху говорит.
Приехавших, радушно здесь встречают,
Культурная программа, вкусно угощают....
Но всё же, не могу я, отрешится
И полностью поддаться созерцанию красот чужих,
Забыв те времена, когда мою Отчизну, подвергли униженью, поруганью
В развитии откинув на десятки лет назад,
И наши граждане так неизвестными в земле чужой лежат.
Туристов повезут в Цайтхайн едва ли,
Чтобы они убогие захороненья не видали.
И дабы не испортить впечатлений от вояжа,
Нет, им, пожалуй, это не покажут!
Я твёрдо знаю, восхищаясь заграницей,
Не гоже забывать свои пенаты,
Отечество любить нам надо, им гордится,
Как это делали советские солдаты.