В белом фарфоре терпкая сладость...черный винстон пеплом в угаре дыма /с привкусом горького шоколада/ кольцами круглыми, бледно седыми... И взгляд - бескрайняя эйфория...и взгляд - отсчет бесконечного время...Он курит винстон, до аритмии, привычно рождая дымных тотемов.
Как резко множится мостовая огнями ксенона железных рысей, где воздух влажность взахлеб глотает, достигнув самой безоблачной выси...Педали...дали...рассветы...утра...Душа обнажает пучками нервы /он помнит запах ванильной пудры на коже последней...и все же первой/
И замолкает на слове: если? Он предположит: наверно не поздно...Но если... скорость идет за двести, то все невозможное ведь возможно! А зеркалами заднего вида глухая память рисует о встрече...выброс адреналина /вдох ...выдох/...и время отсрочит, но не излечит.
Так он надеждой слепой ведомый, пересечет почти сплошные тревоги, где, среди кленов, знакомым домом сотрется вся бесконечность дороги. А после...послевкусие страсти, и даже лучше, чем, помнится, раньше, и ощущение сладкой власти над ней /белокурой женщиной-банши/
Банши...о, синеглазая банши...таких не видел... не чувствовал прежде...Бывшая жизнь, как горстка бумажек, на опостылом изжившем манеже /знает: там затертый...надежный тыл/ Секунды раздробят остатки минут и он молчит...он почти что остыл, веря, что чувства ему никогда не лгут...
Сколько было - последних, прежних, экс...единственных, больше не одиноких?! /запомнил надолго нежность и секс в глазах с синеватою поволокой/. Можно начать почти что сначала? Фразы рвались на кончиках теплых губ...Банши упрямо в ответ молчала, и тишина рождала немой испуг...
А дальше...дальше он выжмет педаль /воздух удушливый яростью ранит/ Он видит соломенную сизаль волос в лобовом стеклянном экране. И курит...курит...свой черный винстон...Знает: она умирает с другими...Жизнь рассыпется стаями листьев, где в каждом кровью прописано имя:
ночи
В ней стимулы, символы, импульсы...и молчаливое многоточие...