У Сани была смешная фамилия – Бендер. Нет, когда впервые я услышала это сочетание звуков, мне не были знакомы ни «Золотой телёнок», ни «Двенадцать стульев». Да и Ильфи Петров могло показаться именем-фамилией какого-то дяденьки в очках, обязательно белокожего и с красивыми выразительными глаза. Ну, Ильфи.
Впервые я увидела Саню, когда мы ватагой ребятни бежали навстречу директору пионерского лагеря, Августе Ивановне. Может, помните, как в детстве подбегали к какой-нибудь воспитательнице или нянечке, хватали её за руки и тем доказывали окружающим, что она-то вас любит и защитит, если что. Саня тогда, увидев бегущую толпу в их сторону, спрятался за маму и выглядывал из-за её подола огромными от ужаса глазами. «Маменькин сынок,» - подумала я. Да и не было бы до него дела. Но его мала – директор лагеря, учительница, а стало быть, судьба у нас должна быть одинаковой, воспитание – тоже. До сих пор мне это воспитание семейных педагогов-учителей не позволяет громко засмеяться, обругать-обидеть кого-либо. А надо бы!
Жили мы тогда в небольшом пригородном посёлке, в деревянном двухэтажном доме, ждали, когда нам дадут новую квартиру в городе.
И вот, зимой, когда я уже училась во втором классе, мы переезжаем в новый дом. Представьте, целый подъезд был отдан Гороно для учителей. Все пять этажей сеятелей доброго и вечного. На первом этаже живет моя бабушка, директор школы, семья Бендеров, с мамой-учительницей (конечно, я узнала её) и папой-шофёром. Это казалось абсурдом: как учительница!!! может быть женой шофёра. На каждый этаж при переезде неимоверными усилиями грузчиков вталкивалось пианино. Гаммы-упражнения, незамысловатые пьесы, домашние задания по сольфеджио с писклявыми голосами. Культура! Все мужественно терпели эту какофонию.
Нас, почти одногодков, в подъезде оказалось человек 12. Мы выходили вечерами в подъезд, играли в чурнимойки, прятки с завязанными глазами, карабкались по лестничным маршам. Знакомились, притирались друг к другу.
С Санькой мы учились ещё и в одном классе. У него было лицо отличника, он и был отличником. Он был слишком воспитанным, никогда не дрался с мальчишками, никого не обзывал.
Стоят мальчишки кружочком своим, что-то обсуждают, Санька к ним подходит:
- Хотите, я вам расскажу, как вчера…
- Санька, иди отсюда, - отталкивают его мальчишки. Санька улыбается и произносит фразу, которая потом становится крылатой на многие годы:
- А я всё равно расскажу.
И начинает-таки рассказывать.
Мы сидели с ним за второй партой: я слева. Так было ему удобней. Когда на уроке русского бывал диктант, или контрольная по математике, он брал в левую руку промокашку и тщательно закрывал от меня свою тетрадку, чтобы не списывала. Но сам, вытянув голову, косился в мою, вроде как сверяясь. Ну, я тоже была отличницей… иногда.
А на первой парте сидели два Юрки, два отъявленные хулиганы и двоечники. Один был похож на толстого кабанчика, а второй – волк-волком. Юрка-кабанчик сидел передо мной, на моём варианте. Для того, чтобы списать, нужно было только сесть удобнее и косить глазами в мою открытую тетрадь. У меня была промокашка, но смысла не было закрывать, наоборот, мне нравилось, что этот «бандюга» иногда зависит от меня. Сашка же и тут промокашку ладошкой мял.
- Саня! Дай списать! – Юрка, приложив ладонь ко рту и направляя сказанное отличнику, требовательно прошептал.
Саня пишет дальше, поджав губы.
- Бендер! Ты чо? Дай списать!
- Сам думай, - Саня непреклонен.
Через несколько минут требования Юрки становятся более жесткими, Но Саня, поглядывая на то, что скрыто под промокашкой, улыбается и вредничает.
-Ууууууу, - не вытерпел Юрка. – Киржак!
- Нуууу вооот, - Санька разочарован. – Я уже хотел тебе дать списать.
Когда мы все, включая и двоечников, благополучно перешли в пятый класс, оказалось, что Саньку перевели в другую школу, более престижную, в которой он получит больше знаний. Иногда мы случайно виделись в подъезде, когда я бежала в свою школу, спускаясь со своего второго этажа, а он выходил из своей квартиры. И как-то совсем до него не было дела.
Однажды моя бабушка, прознав о моей первой любви, которая была обращена к отвратительному мальчишке, у которого «нет никакого будущего», сказала мне:
- Вот Саша Бендер, такой хороший мальчик! Дружи с ним.
И это вызвало ещё большее отчуждение.
После школы, конечно, институт, другие варианты родители даже не просматривали. Саня уехал в Москву, поступил и уже остался там насовсем.
Жизнь моя шла по своей спирали: институт, замужество, дети, работа, работа, работа… Я жила уже в другом доме, многие из нашей дворовой компании разъехались. Как-то моя детская подруга пооткровенничала со мной:
- Представляешь, приезжаю из своего Томска к родителям, а старый дом так и тянет к себе. Просто захожу в наш подъезд, стены руками трогаю, стою и вдыхаю детство-воспоминание.
Однажды брат рассказал, что видел Саню, тот тоже приезжал к родителям. То, как он его описал, соответствовало моему представлению об идеальном мужчине. Удивилась:
- Санька? Бендер?! Господи, да как он с такой фамилией куда-то пробился…
Наверное, я бы его не узнала, или загляделась… и разочаровалась, когда узнала бы в нём того Саньку, который закрывался от меня промокашкой.
А совсем недавно коллега по работе, упомянул фамилию Бендер, явно не про Остапа. Разговорились. Санька, оказывается, приезжает в город, только теперь остановиться в старой квартире не у кого – нет уже родителей. Вот и кутят они вместе весь его приезд. Говорит, что и про нас с братом спрашивал. И бизнес у него какой-то, и в жизни всё в порядке… Но… Не даёт мне покоя та промокашка.