Побеленная печь, на ней детей охапка,
Тепло от чистоты и неуюта стен.
Ночей прошло не счесть и старенькая хатка –
Стоит… не просит мать богатую взамен…
Заштопав вечера, усталая, простая,
У вечности окна сидит святая мать!
Подбеленная печь и нет конца и края:
На ней детей не счесть – не рай, не благодать.
Но всем тепло и сны… им снятся луговые,
Играют средь цветов девчонки, пацаны.
И солнце светит там, далече – будни злые,
Посапывает ночь в преддверии войны...
А керосина свет отсвечивает данность,
Сутулясь у стола, фигурка вне времён.
Там, мать одна сидит, а за окном туманность –
Война крадётся в дом, под полотном знамён...
Мать штопает носки и девичьи юбчонки,
А из штанов давно… ребята все на фронт!
Они ушли вчера и жуткость похоронки
Витает в тишине и мрачный горизонт.
Повис над домом мрак и давит тучей грозной,
Вмиг поседела мать в той пустоте ночей.
Война, девчонки там - сестрички, смерть - серьезна,
Из пламя и беды выносят сыновей…
Плач материнский грудь, рвёт, разрывает стоном…
Четвёртый год войны уже смертей не счесть.
Ну, как же нам назвать беду – Армагеддоном?!
У вечности окна сидит печаль и есть –
В том бытие тоска всех матерей отчизны,
Состарившись за миг, теряя времена.
Сидит, сутулясь мать, а похоронки – тризны,
Зажаты между рук, проклятая война!
Всех унесла туда, откуда нет возврата…
Побеленная печь и кажется вот – вот,
Проснутся малыши и оживёт вновь хата,
У жизни есть всегда – коварный антипод.
Война иль смерть, увы, одни воспоминанья,
Всех забрала детей беда из хаты той…
У вечности окна немое назиданье:
Мнёт треуголок суть дрожащею рукой;
Разглаживает мать, в глазах тоска – обида,
На бога и себя как не смогла сберечь?
Детей своих родных и сны летят, убита-
Мать в той войне за всех своих детей, и печь –
Побелена, на ней забытые мгновенья,
И старенькая мать, ссутулившись, как жизнь,
А между рук больных ни ветра дуновенье,
Не похоронки нет, а счастья миражи…