Пески времени
Вы никогда не думали о времени? О том, что прошлое часто перетекает в будущее, минуя затерянное настоящее. Возможно, настоящего вообще не существует, это лишь мгновение, которое почти невозможно ощутить; это миф, в который хочется верить, ибо так заведено. Интересно кем? Обыденность – это зло, главное зло, с которым мы смиряемся ежедневно, проживая жизнь, теряя её, не ощущая дыхания той искры, что даровано была из бездонного расширяющегося космоса. Секунды тяжелеют, переходят в минуты, часы, дни, года, вечность… А что дальше?
Я думал, я размышлял бессонными ночами, пытаясь ухватить за хвост проскальзывающее мимо настоящее, и скажу по секрету, друзья мои, мне это удалось. Последствия…, а вот о последствиях всего этого я бы хотел позабыть, как о страшном сне, но этот кошмар ожил, породив сковывающий ужас, от которого мне уже никогда не удастся избавиться, тем паче скрыться.
За окном шептались снежинки, осыпая своими детскими искорками дорогу и крыши понурых деревенских избёнок (да и такие ещё остались на Руси матушке), словно утешали измученные строения, а может просто хотели хоть немного изменить их судьбу. Приближались зимние сумерки, они всегда приходят незаметно, не жалуя нас своим присутствием, а вот некоторые романтические особы теряют головы, вглядываясь в их багрово-пурпурные краски, в переплетение линий и оттенков. Я им порой завидую, чувства в современном Мире уходят на второй план, а первым остаётся пустота и одиночество, которые мы так лживо прячем за своими масками-лицами.
Мой любимый кот Васька, вытянувшись в кошачью струнку заурчал и, приблизившись к ноге, стал самодовольно тереться, как богомольные старушки трутся у мощей святых, ожидая благодати, но благодать не сходит на страждущих, её, как и всего, нужно заслужить. Заслуга моего кота была в том, что он был любим, а что может быть чище и важней, чем чувства фонтанирующее в наших сердцах и душах.
Снежинки продолжали свой таинственный сумеречный танец, ударяясь в окно и меняя направления своих медленных па. Я был поражён этой обыденной картиной, этой природной вязью, что разливалась приятной теплотой где-то у меня в голове, пульсируя внутренней благостью. Именно в этот момент всё и произошло, не тогда когда я был поглощён нескончаемыми въевшимися мыслями о времени, ни среди бессонных тягостных ночей, а именно тогда, когда я был счастлив, счастлив, потому что чувствовал гармонию.
Я смотрел на белоснежных мотыльков подкожной улыбкой, на мгновение, зажмурив глаза, пытаясь не понять их, а почувствовать, ощутить внутри себя их блеклые светлые души. Тишина и покой пленили меня, запутав в своих радужных простынях, в пуповине первозданности от которой люди давно ушли.
Я открыл глаза, как их открывает новорождённый, немного страшась, но чертовски радуясь этому необычному и неизученному миру. За окном что-то изменилось, поначалу я подумал, что мне это мерещится или я уснул, но нет, изменилось за окном, но не во мне. Оглянувшись, я убедился, что изменилось всё вокруг, всё кроме меня самого, словно я попал в другую реальность, в колыбель чего-то нового, но столь отдалённого от разума, что даже мысль об этом вызывала просто смех.
Белоснежные дети-пушинки зимы застыли у подрагивающего стекла, которое как мне боялась чего-то, резонируя с пустотой, которая стала наполнять этот новый мир. Улица напоминала старинную пейзажную картину, где не было жизни, были лишь краски, которые обволакивали своей сочью наблюдающих. Кроме мирного монотонного попискивания стекла я не слышал никаких звуков, чёрт возьми, я даже не слышал собственного дыхания, словно я умер, но всё ещё находился среди живых. Хотя жизнь здесь явно отсутствовала, во всех значениях этого слова.
– Боже, я умер?! Боже мой! – тут же воскликнул я, не услышав своего голоса, зацепившись за эту мелькнувшую мысль, как попавший в кораблекрушение цепляется за любую проплывающую вещь.
Тепло, я всё ещё чувствую тепло от Васьки, который подобно кукле мадам Тюссо, застыл у моей левой ноги, вытянув переднюю лапу вперёд. В застывшей (почему-то царапнула другая мысль, что она мертва, погружена в вечный сон) комнате не было ничего необычного с первого взгляда, не считая, конечно, того, что исчезли почти все звуки и запахи, а цвета приобрели более яркие оттенки. Лампа понуро светила, горела в своём стеклянном колпаке (как в гробу, новая яркая мысль), но в её свечение не было теплоты, не было чего-то того, что всегда ощущаешь включая свет. Паутина, в левом углу комнаты, стала многократно ярче, если так можно сказать о паутине, а стул, застывший каменным изваянием у стола и потерявший за годы свои краски, обновился на глазах, стал буквально выпячиваться своими насыщенными ореховыми цветами.
– О, Боже? – вскрикнул я, только сейчас обнаружив главное, почему-то ранее совсем не обратив на это внимание, – Где они? Такого не бывает…, где тени? Их нет…, – к счастью я не мог видеть выражение своего лица, но думаю страх и ужас, который породило новое открытие, явственно отпечатался на нём.
Тень не может просто так исчезнуть, она часть не только земного, но и космического мира, но здесь её не было, её словно украли или здесь она попросту отсутствовала. Если украли, то, как это возможно? Если отсутствовала, то, где я? И почему я мыслю, если я мёртв? А мёртв ли? Вопросы сыпались на меня, как разрушительные градины, дробя и разрушая воспаленное сознание, сея лишь одно страх и непонимание. Со страхом я ещё готов был бороться, но как бороться или хотя бы свыкнуться с тем, чего нет? Вообще нет?
– Я в настоящем, – мой неслышный шёпот, как гул извергающего Везувия, накрыл с головой, возродив безумие, которое никогда не стоит на правой стороне, – Значит, настоящее выглядит так, а что если это только начало? – я сделал шаг вперёд, и к своему же удивлению, это мне удалось без труда, – Ведь у всего есть начало и окончание…, или не у всего? А может…, – я прервал своё рассуждение, дабы не произнести те слова, за которые мне бы потом пришлось расплачиваться.
Подойдя к столу, я с опаской прикоснулся к лампе, не ощутив ни жара, ни холода, словно я прикасался к пустоте, к пугающе-тревожной пустоте.
– Да уж, интересно, откуда тогда свет, ведь свет – это энергия…, он должен обжигать? Что же здесь творится? – я безумно хихикнул, оглянувшись и посмотрев на забавную позу своего кота, без моей ноги, он напоминал балерину, которая потеряла суть своего выступления, и неумело импровизировала. Пожалуй, это была единственная забавная картина, из многих тех, что так неумело были разбросаны вокруг меня. Видимо художник, сотворивший этот Мир, кое-что в своей спешке позабыл, и это кое-что сейчас требовало обратить на себя внимание. Лабиринт внутри лабиринта, чёрный квадрат внутри чёрной дыры – вот что предстало вокруг меня, вот что открылось предо мной.
Раздражающее попискивание, идущее от стекла немного усилилось, это мне не нравилось, что-то внутри меня сжималось в дрожащий комочек при этом отвратительном звуке. Я наклонился и попытался включить компьютер, но у меня не получилось, невидимая преграда отделила мой указательный палец от кнопки. Эта невидимая стена находилась примерно в сантиметре от пальца и кнопки, и как только моя кожа прикоснулась к ней, меня пробил озноб, жуткая внутренняя дрожь, заставившая мгновенно отдёрнуть руку.
– Вот чёрт, – ругнулся я, посмотрев на палец, который немного покраснел в месте соприкосновения кожи и кнопки, – Интересно, а только ли с компом обстоит так дело? Лампочка вот не сопротивлялась, хотя в ней отсутствовало (искра) тепло.
Дабы утвердиться в своих словах я направился к двери, чтобы проверить холодильник на кухне и недавно приобретённый телевизор в зале. Дверь, отделяющая спальню и зал, была деревянная, но сейчас её яркие дубовые тона создавали впечатления, что она из необычного скального камня, что я не смогу преодолеть эту преграду, ибо эта комната стала моей…, моей могилой. Я осторожно протянул руку, потянувшись к дверной ручке, но ещё не соприкоснувшись с ней, отдёрнул и прижал к груди. Писк, я почувствовал этот писк и от двери, почувствовал кожей, мои сомнения, что перед дверью стоит невидимая преграда усилились, но почему-то проверять это мне расхотелось.
– Ну, хорошо, я понял твой урок, Господи, – усмехнулся я, пребывая в неком заунывном состоянии, – Я хочу вернуться и позабыть про всё это, словно ничего этого и не было? – обратился я в пустоту, как инок ожидая громогласного ответа, идущего откуда-то сверху.
Молчание, давящее и властвующее молчание, царило надо мной, пеленая, как паук свою жертву в невидимые тенёта настоящего, за которым не было ничего, абсолютно ничего.
– Похоже я влип, влип по своей вине…, позабыв о той самой фразе (запавшей мне в душу), услышанной в подростковом возрасте, что если ты смотришь в Бездну, то не исключено, что и она взирает на тебя, – испуганно прошептал я.
Она на меня взирала, я могу поклясться, что видел её медно-пурпурный зрачок, в котором была скрыта вся суть Мирозданья, но самое страшное было то, что вся эта суть сводилась к тому, что всем владеет пустота, вечная и пугающая пустота. Я видел гнойник, нарыв во времени, я прикасался к нему, и он словно зыбучий песок затягивал меня в свои вечные просторы. Бесспорно, я почему-то был нужен ему, возможно потому, что я желал знать, когда другие нет, а возможно потому, что гостям в этом Мире рады, но рады по-особому, повременному. Однако, эта радость сейчас рождала во мне лишь страх, не потому что я стал пленником настоящего, а потому что, возможно, настоящее уже стало частью меня. Я сам отсеял будущее, и отбросил прошлое, и семя пустоты росло во мне, стремясь поглотить и увести в дебри непознанного, в дали того, где скрывается настоящее.
– Ну, всё довольно! Баста! Поиграли и хватит…, я верю! Верю! – закричал я, так и не слыша своего крика, – Отпусти меня назад, прошу тебя?! Обещаю, никто и никогда не услышат от меня рассказа об этом происшествии. Ты, слышишь меня? – но лишь сухое липкое молчание, которое не отпускало моего взгляда, было единственным ответом.
Мне нужно успокоиться, нужно держать себя в руках, иначе это безумие возьмёт меня, кто не сопротивляется, тот всегда проигрывает. Я чувствовал, как волны страха штурмуют моё сердце, возрастая с каждой секундой, стремясь превратиться в разрушительное цунами. Я попытался вспомнить какие-нибудь позитивные и радостные моменты из своего прошлого, но не смог. Прошлое было стёрто…, его словно никогда не было, я знал, что я пленник, но я уже не знал чего и кого.
– Кто я? – спросил я, сев на пол и зайдясь истеричным смехом, – Чёрт возьми, я уже не помню своего имени, я не помню, где я жил…, я вообще ничего не помню, как будто мой мозг отфильтровали, лишив всех воспоминаний, – безумие стало прорываться, сметая остатки разума, который ещё теплился во мне, сметая прошлое (которого нет, а вдруг есть).
В моей голове неожиданно всплыла картина, картина из детства, где я сидел у утёса и любовался девочкой, которая мне безумно нравилась. Она не ушла, не канула в пустоту, как другие воспоминания, значит, есть надежда. Имя этой надежды – любовь.
– Любовь! – воскликнул радостно я, писк, идущий от окна и двери, утроился, кому-то эти воспоминания явно не давали покоя, этот Мир почти владел мной, но он не мог владеть любовью, ибо первоначально эти светлые чувства выше пустоты, они наполняют красками любую пустоту. Любовь – это то, что объединяет прошлое, настоящее и будущее, – Любовь! Да, любовь! – это слово для меня стало спасительным Граалем, который мог меня вывести из бесконечного лабиринта в лабиринте, из чёрного квадрата в чёрной дыре.
Память спутывает свои нити, царапая туманные позабытые воспоминания, возвращая в прошлое, в то самое, когда любовь управляла моей юной жизнью, вела по своим неведомым и радужным мирам. Именно отголоски той жизни начинают менять настоящее, что своими монументальными памятниками пустот высится сейчас надо мной, пытаясь лишить искры.
Оля, Оленька, именно такое чудное имя носила та девочка, та улыбчивая девчушка с маленькими, но забавными конопушками около носика, которые, как лучики предутреннего солнца грели мою пламенную душу, даже спустя многие годы, годы прожитые в никуда. В то лето нам было хорошо вместе, мы много времени проводили у журчащей речушки, ведя детские беседы ни о чём, гадай на свою будущее, которое, к сожалению, не сбылось. Наши детские сердца были осияны небесной благодатью, они бились в едином ритме, но чувства в детстве не столь долги и пламенны, да и время разделило нас, и после того лета мы уже больше не увиделись. Судьбе было угодно разлучить нас, а время и расстояние сделали своё дело, но я запомнил одно, сетовать на судьбу не правильно, ведь её ходы, как ходы фигур на шахматной доске, давно уже просчитаны.
Я вспомнил многое, и именно это вернуло меня к себя, то вне, которое пыталось овладеть мной, отступило. Мне удалось заметить изменения, которые я породил в этом настоящем. В это было сложно поверить, но они происходили.
Застывшие снежинки за окном приобрели багрово-пурпурный окрас, предвещая бурю среди затишья, и это мне чертовски не нравилось. Я понимал, что внёс коррективы в ту запись, которая была неведома мне, и тот или те, кто написали её, сейчас обратили на меня свой пристальный взор, в котором затаилось зло, зло неподвластное пониманию.
К раздражительному писку прибавился режущий душу скулёж, его почти не было слышно, но внутри меня всё сжималось в глобулу мучительного страха. Любовь здесь была не только лишней, здесь нельзя было думать о ней и произносить это слово вслух, ибо там, где я секундой назад, казалось, нашёл выход, теперь высилась неприступная огненная скала. Вся улица за окном кровоточила, в её ужасающих оттенках плясала тьма, я ощущал её подкожно, в страхе боясь пошевелиться и сделать шаг вперёд, чтобы зашторить этот ужас иррационального настоящего. Окрас шерсти моего любимого кота стал на глазах меняться и обесцвечиваться, словно некая сила желала стереть его, как мелованную запись на доске, начав с красок.
Боль, я ощутил резкую проникающую боль в ногах, от которой тут же рухнул, как подкошенный, обхватив коленные чашечки, в которые, казалось, залили соляную кислоту, и она начало своё разрушающее действие. Перед глазами побежали тёмные точки, я с силой затряс головой, пытаясь сохранить сознание, не провалившись в пустоту, которая жаждала меня, как голодный пёс на цепи жаждёт лакомую берцовую кость. Всё моё тело протестовало, силясь перебороть то состояние, которое пыталось завладеть мной, поработить в своих жутких объятиях. В душе я понимал, что меня хотят надломить, сломать, дабы лишить того, что ещё держало от уз настоящего, нависшего надо мной грозовой тёмной тучей.
Я закричал, заорал во всё горло, но не боль рождала этот крик, это был дух, трепещущая твердь, которая держит на весу душевное и земное, небесное и космическое. Мой дух не был сломлен, он бился, бился за дыхание света, выбираясь из пучин тьмы, что хотели меня сбросить с вечного утёса времени в бездну безвременья. Осознание и бессознание, страх и воля, боль и сладость, всё переплелось внутри меня, поднимая и бросая в неведенье, которое было единством, правящим единством этого мира.
От Васьки, точнее от того, что он сейчас представлял, стали отделяться млечные струйки пара, возносясь к белеющему надо мной потолку.
– Неужели настоящее брало верх надо мной, Боже мой, – прохрипел я голосом столетнего старика, вытянув руку и прикоснувшись к струйки пара, что извиваясь путешествовала, стремясь к воссоединению с чем-то непознанным, – Я слышу свой голос…, я слышу! – почти захлёбываясь своим открытием, выдал я, попытавшись вскочить на ноги, однако разъедающая боль не позволила сделать это.
– Видишь, не значит, знаешь; слышишь, не значит, владеешь, – услышал я шипящий, но спокойный, проникающий до глубин души, голос.
– Отпусти меня, прошу. Я внял твоим речам, но я не хочу…, не хочу больше находиться здесь, в этом настоящем. У каждого есть своё настоящее и это…
– Это твоё настоящее…, разве ты это не чувствуешь…, – вмешался голос, своей монотонностью гипнотизируя меня.
– Нет. Ты врёшь, это то, чего нет, то, что не может вообще существовать, потому что оно…, оно безлико…, оно бесформенно и пусто.
– Да, это так, и оно сейчас переходит в бесформенную пустоту, забирая тебя с собой, ибо так было и будет всегда. Пойми человек, настоящего нет и никогда не было, время управляет судьбами имея в своих руках крапленые карты, и твоя партия окончилась поражением, – голос затих, словно его и не бывало.
– Нет. Ни черта не выйдет! Не выйдет! – завопил я, бросившись сквозь пелену снежного тумана, в который превращалась вся комната и всё, что в ней находилась, теперь даже моя одежда теряла свои цвета.
Я схватил останки своего усатого друга (если то, что осталось от моего кота, можно было так назвать), к удивлению мне это удалось без особого труда, а боль в ногах и дрожь в теле тут же отступила. Я развернулся и со всей силы швырнул кота в зеркало, что висело на дальней стене. Почему-то именно эта идея прожгла мой воспалённый мозг, как оказалось позже, это была здравая и дельная мысль.
Настоящее, как воздушный пузырь в воде, неестественно оскалило свой зеркальный рот, и взорвалось сотнями осколков жаждущей пустоты, что не имело своих воспоминаний, питаясь нашими. В моих глазах потемнело, я чувствовал, что теряю сознание, ощущая вихревые потоки, что приняли меня, вознося куда-то ввысь, ввысь за границы этого мира, возможно в тот мир, откуда я и явился.
Я открыл уставшие воспалённые глаза, яркий обжигающий свет, заставил меня зажмуриться, но воздух, воздух имел вкус, вкус жизни. Обжигающий, сладковатый вкус моей жизни!
«Я вернулся в свой мир, вернулся», – вспыхнула трепетная мысль, вызвав сладостную улыбку на моём лице. Однако то, что пришло за этой мыслью лишило меня всех надежд и желаний.
Я лежал в больничной палате, не способный пошевелиться, надо мной высились ряды капельниц с блеклыми жидкостями. Рук и ног я не ощущал, как и не чувствовал тела ниже шеи, я мог лишь смотреть и дышать, взирая на разбитые часы, висевшие на стене, с которых стекало моё настоящее, реальное настоящее, открывшее мне свои миры.
– Оно всегда настигает, всегда, нужно лишь поверить, – услышал я тот самый спокойный голос в своей голове, – Добро пожаловать, мой друг…, – смех, язвительный ехидный смех звучал и звучал, заглушая биение моего сердца.
Время поглотило меня в своих песках, оставив наедине с собой, на вечное одиночество внутри себя. Я молю вас не думайте о времени, не думайте о нём, так как оно только этого и ждёт, чтобы отхватить свой лакомый кусок.
Оно всегда настигает…
07.02.2013 – 14.02.2013