маркус запирает двери каждый раз, ровно в пять утра.
не дождавшись ее.
перемывает чистую посуду и закрывает шторы на окнах
чтобы светло не было. чтоб не видно было.
крошит пластик воронам
и потуже затягивает леску на шее
в шкафу ровно 44 гвоздя, на каждый по 2 идеальных тени
темно-бордовые, давно не ношеные, платья
нежно. кончиками пальцев. чтобы помнить, как танцевали
да. малышка бекки любила танцы на старом причале
под аккомпанемент бьющихся волн и белоснежных чаек
она кричала "маркус, твои глаза цвета густых туч,
а щеки со вкусом соли и мексиканского бренди"
он кутал ее, дрожащую после прогулок
целовал ее вельветовые губы и заваривал мятный чай.
любовался худыми щиколотками
улыбался.
и ребра сжимают теперь воспоминания.
как бумажные кораблики плывут и царапают вены.
вышивая шрамами на горле.
они жили без вторников, чтоб не умирать раз в неделю
по ночам,в отражении неба, искали большую медведицу
маркус до сих пор хранит нежность в коробках
и благословляет себя на новую зиму
лежа на дне рек, он всегда оставляет ей покурить
и стреляет себе в лоб из детского пистолета.
ну. просто другого у него нет.
стены завешаны портретами бекки
в черно-черном. углями по памяти
не запивая таблетки. не срезая плавников.
на завтрак-снег.
на обед-снег.
на ужин-снег
расстеленные белые простыни защищают от ливней
может быть и привыкнем.
может быть.